— Адьес, амиго! — Сами собой шевельнулись губы, а вскипающие вокруг потоки неизвестной Силы притормозили падение оснаба.
Фюрер неожиданно протянул ко нему руки со скрюченными пальцами, пытаясь повиснуть на смутно знакомой и обросшей шипами костяной броне. Могучим ударом когтистого кулака Головин вбил в черепушку фюреру его острый нос.
«Не будет больше совать его куда попало!» — посетила Александра Дмитриевича неожиданная мысль.
Гитлер обмяк, видимо потеряв сознание, и завращался безвольным «тряпочным» манекеном в потоке восходящего из разверзнутых земных недр теплого воздуха. Головин наблюдал за ним сверху, каким-то образом удерживая себя на одном месте, пока бессознательное тело фюрера окончательно не скрылось из глаз.
— Надеюсь, «айл би бэка» не будет? — Слова вновь выскочили сами собой, после чего Головин удовлетворенно плюнул вслед Адольфу, чувствуя настоящее удовлетворение от проделанной работы.
Неожиданно окружающее «пространство» замерло, превратившись в статическую картинку. Каменные глыбы прекратили свое падение, неподвижно зависнув в воздухе, пылевые завихрения зафиксировались этакими объемными инсталляциями. Что, черт возьми, происходит?
— Браво, Гасан Хоттабович! — раздался совсем рядом чей-то незнакомый голос.
И буквально в пяти метрах от Головина соткался из пустоты абсолютно лысый маленький азиат — по виду тибетец, в ярко-желтой тряпке, обмотанной вокруг тщедушного тела и в кислотного цвета зеленых перчатках на руках.
— Так поломать всю мою тонкую игру, над которой я корпел без малого столетие… — И лысый сморчок громко захлопал в ладоши. — Я просто поражен! Вас, милейший, просто не должно существовать в этом раскладе — но вы все-таки существуете… Неучтенный фактор, либо тупая шутка самого Мироздания…
— Ты кто такой, твою мать⁈
— Фу! Как грубо! — неожиданно рассмеялся азиат. — Хотя, о чем это я? Я сам никогда не отличался излишней вежливостью! Да я в свое время сожрал даже собственных детей! Но ты, жалкий червяк, действительно сумел спутать мне все планы…
— Сожрал собственных детей? Кронос… — едва слышно прошептали губы Головина.
— Титан Кронос! — Пафосно поправил азиат. — Повелитель этого жалкого мира…
[1]Коктейль Збарского — химико-магический препарат, разработанный в данной реальности известным в СССР магобиофизиком Борисом Ильичем Збарским. В зависимости от введенной дозы этот препарат временно лишает Осененного Магических способностей.
Глава 6
— Товарищ оснаб! Товарищ оснаб! — сквозь шум в голове услышал Александр Дмитриевич. — Очнись! Да что же это твориться-то⁈
Голос, который настойчиво его звал, казался каким-то далеким, гулким, идущим, словно из металлической бочки. Но, несомненно, знакомым. Головин явно знал, кому он принадлежит, но припомнить, отчего-то не мог. Чувствовал товарищ оснаб себя отвратительно: голова пульсировала острой болью, а в ушах, кроме неясного шума, еще и основательно звенело. И ко всему прочему, Александр Дмитриевич никак не мог понять, что же с ним произошло.
— Товарищ оснаб, держись! Помощь скоро будет! — От громкого голоса, продолжающего терзать слух Головина, голова просто разламывалась на части. — За медиком я уже послал…
— Что… со мной… случилось… — с трудом разомкнув спекшиеся губы, прошептал Головин и попытался разлепить глаза. Но с первой попытки ему это сделать не удалось.
— Фух! Очнулся! — с облегчением выдохнул знакомый незнакомец. — Ты в обморок упал, товарищ оснаб! Там, в тюремном каземате…
Наконец глаза удалось открыть. Но понять, что же с ним происходит, Александр Дмитриевич не сумел — все двоилось и расплывалось перед его взором, а стены и потолок принялись захороводить вокруг него свои «веселые танцы». Так что глаза пришлось срочно закрыть — во рту неожиданно стало «кисло», а желудок выдал несколько рвотных судорог.
«Словно с жутчайшего перепоя, — пришло на ум Головину отличное сравнение. — Еще блевануть не хватало! Вот только не пил я сегодня…» — припомнил он.
— В каком каземате? — Нашел он в себе силы, чтобы переспросить.
— Ну, как же? — продолжал теребить Головина тот же несносный голос, хозяина которого он все никак не мог вспомнить. — Вы же с товарищем полковником за Мамонтом Быстровым в наше отделение приехали, Петр Петрович! А он у нас в подвале, в стационарном Блокираторе… Неужели забыли, товарищ оснаб?
— Вот оно что⁈ — В голове Александра Дмитриевича наконец-то все встало на свои места, и звучавший голос обрел свою «фактуру». — Потехин, ты, что ли? — И оснаб аккуратно приоткрыл один глаз.
На этот раз ничего не раздваивалось, хотя стены и потолок ощутимо двигались по кругу. Но терпеть было можно, без опасности опустошить желудок на пол кабинета начальника Джержинского Силового отделения НКГБ. Именно там он и находился. В горизонтальном положении. Расплывшись желеобразной амебой на кожаном диване с высокой «каретной» спинкой. А под головой у товарища оснаба обнаружился твердый валик подлокотника дивана.
— Я-я, товарищ оснаб! — обрадовано завопил майор. — Ну и напугал ты нас, Петр Петрович, когда рухнул в камере без единой кровинки в лице!
— Не кричи, Игнатий Савельевич… — вяло произнес Головин, скрипя от боли зубами. — Голова раскалывается, да и сил нет никаких…
— Эко он тебя приложил, товарищ оснаб, — снизив «на пол-тона», почти прошептал Потехин. — Если этот Мамонт такое во сне отчебучить могёт, чего же от него в полном сознании ожидать, если вдруг вздумает взбрыкнуть? Вовремя я его в каземат-Блокиратор запихнул…
— Ой, да не истери, Игнатий Савельевич, — со стоном усевшись на диване, произнес Головин. — Ничего он мне не сделал… Тут, похоже, проблема совсем в другом… Сейчас боль притушу и будем разбираться…
Головин осторожно огляделся, в поисках своего спутника. Легион обнаружился в самом темном углу кабинета, умостившись на одном из стульев. Он неподвижно и невозмутимо восседал, не подавая признаков жизни. Только встретившись глазами с оснабом, едва заметно кивнул — дескать, все в порядке. А форс-мажор, случившийся с Головиным, не в счет.
Неожиданно скрипнула входная дверь и в кабинет Потехина ворвался пожилой сухощавый мужчина с белоснежными усами и аккуратной бородкой клинышком, словного у «всесоюзного старосты» дедушки Калинина. Темное драповое пальто на нем было расстегнуто, а мутоновая шапка-пирожок в виде пилотки с глубоким продольным замином, что были популярны в среде русской интеллигенции с начала 20-го века, лихо сбита на затылок. В руках старичок сжимал большой кожаный саквояж, крепкий, проклепанный металлом на углах, но основательно потертый.
— Лазарь Елизарович! — стремглав бросился к старику Потехин. — Как хорошо, что вы так быстро приехали…
— Еще бы! — добродушно усмехнулся благообразный старичок, на ходу сбросив с плеч пальто на руки Игнатия Савельевича. — Вы же меня, как какого-то, прости Господи, опасного преступника на «черном воронке» вмиг до сюда домчали! И где наш больной? — по-деловому осведомился Лазарь Елизарович, сдвигая в сторону ворох бумаг и выставив на столешницу саквояж.
— Вот, Лазарь Елизарович, — поспешно указал на Головина Потехин, — товарищу оснабу госбезопасности неожиданно стало худо. Он даже сознание потерял!
— Товарищу оснабу? — Удивленно приподнял брови старичок, проницательно окинув взглядом Александра Дмитриевича. — И когда это, интересно, в ЧК вернули звание «оснаб»?
— Не вернули, — морщась от головной боли, ответил Головин. — Это персональное звание — такого больше ни у кого нет!
— Очень интересно… Персональное… — произнес Лазарь Елизарович, раскрывая саквояж и натягивая на руки хирургические перчатки. — Никогда о таких не слышал. Давайте-ка, любезный товарищ с индивидуальным званием, — ехидно сказал он, подходя к Головину, — я вас для начала осмотрю…