через холл с колоннами, вверх по главной лестнице, затем через анфиладу приемных, в окнах которых за садом виднелась Темза, до личного кабинета лорд-канцлера. Секретарь отступил в сторону, жестом предложив ему войти.
Как всегда, его поразили размеры кабинета. Он был маленьким, почти как чулан, душным и темным, со стенами, отделанными деревянными панелями, и низким потолком. Единственное окно в свинцовом переплете было таким крохотным, что даже в этот летний день пришлось зажечь свечи. Однако именно отсюда осуществлялось управление Англией. Бо́льшую часть устланного турецким ковром пола занимал массивный стол. За ним заседал комитет: Морис по одну сторону, Эшли-Купер и Эннесли напротив, а во главе стола лицом к двери расположился первый министр короля сэр Эдвард Хайд. Чудовищно толстый, он сидел, несколько отодвинувшись от стола и остальных присутствующих, положив на подставленный стул ревматические, распухшие от подагры ноги. Он читал приговор и не поднял глаз.
– Кем должен быть человек, чтобы хранить подобный документ, зная, что враги его вернулись к власти, и понимая, что за такую бумагу его повесят? Можете на это ответить, мистер Нэйлер?
– Фанатиком, милорд.
– Что ж, тут, я полагаю, вы с ним схожи. – Хайд оторвался от бумаги и искоса взглянул на Нэйлера. – В Лестершир и обратно за четыре дня – это достижение. Вы не думали послать кого-то вместо себя?
– Я счел задание слишком важным.
– Так и есть. – Хайд кивнул. – Вы прощены за то, что нарушили день отдохновения. – Он вернулся к изучению приговора, но одновременно вскинул пухлую руку и указал на место в дальнем конце стола. – Присоединяйтесь к нам.
Нэйлер снял шляпу и уселся на стул.
– Благодарю, милорд, но, по правде говоря, я всего лишь курьер. Вся заслуга принадлежит сэру Артуру и сэру Энтони, сумевшим благодаря своим талантам убедить полковника Хэкера признаться в существовании приговора.
Слово «убедить» было чистой воды эвфемизмом. Пока Нэйлер сидел в углу и вел записи допроса Хэкера, стражники Тауэра по приказу Эннесли и Эшли-Купера избивали скованного полковника дубинками до тех пор, пока тот не выложил все как на духу. Оба они были юристами и служили Кромвелю, а затем без зазрения совести поклялись в верности королю. Он бросил на них взгляд через стол. Они признательно закивали. Нэйлер знал, что эти двое очень стараются выказать свое рвение в деле выслеживания прежних товарищей.
– Хэкер теперь еще более покойник, чем был до того, – заметил Хайд. – А что насчет двух других офицеров, получивших приговор: Фейра и Ханкса?
– Оба за решеткой, милорд, и оба уверяют, что отказались исполнять приказ. Ханкс твердит, что Кромвель обругал его за трусость. Оба перекладывают вину на Хэкера.
– Насколько понимаю, мы обязаны передать приговор в Палату лордов?
– Да, милорд, – сказал Эннесли. – Сначала документ следует вручить лейтенанту Тауэра. Тот предъявит ее Хэкеру и потребует клятвенно подтвердить его подлинность. Затем, согласно данным ему инструкциям, он направит приговор лордам.
– И должно это произойти незамедлительно? Завтра?
Эннесли и Эшли-Купер кивнули. Хайд вздохнул.
– Это заново всколыхнет Парламент. – Лорд-канцлер снова перевел взгляд на Нэйлера. – Многие ли из этих подписантов еще на свободе? Вот первый вопрос, который нам зададут.
– Вы позволите, милорд? – Нэйлер извлек из сумы список, набросанный ночью в пятницу в кабинете Хэкера. – Я проштудировал приговор. Как видите, его подписали пятьдесят девять предателей. По моим прикидкам, двадцать из них умерли с тех пор. Двадцать пять у нас за решеткой – или сами сдались, или схвачены. Один, полковник Ингольдсби, получил помилование от его величества в обмен на помощь в поимке остальных. Так что на воле остаются тринадцать.
– И кто именно? – осведомился Морис.
Как и Хайд, он был с королем на протяжении всех лет его изгнания. Но он был уже человек пожилой, несколько повредившийся головой и едва ли мог долго занимать пост государственного секретаря. Тем не менее Нэйлер относился к нему с бо́льшим уважением, нежели к Эннесли и Эшли-Куперу, при неоспоримом уме последних. Пусть Морис послужит, сколько ему отведено, он этого достоин.
– Уолли, – ответил он, ведя пальцем по списку, – Лайвси, Оки, Гофф, Хьюсон, Блегрейв, Ладлоу, Баркстед, Диксвелл, Уолтон, Сэй, Челлонер и Корбет.
– И насколько мы близки к их поимке?
– Лайвси, как мы полагаем, находится в Голландии с женой и детьми. Оки и Баркстед замечены в Германии, как и Уолтон, – человек, по нашим сведениям, очень больной и пожилой. Хьюсон в Амстердаме. Блегрейв, Челлонер и Корбет, по слухам, также укрываются в Голландии. Сэй в Швейцарии. Про остальных нам пока неизвестно. Мы ведем наблюдение за их семьями.
Хайд бросил приговор на стол.
– Конца этому не видно. Только четверо умрут за убийство короля – таков был договор, когда мы торговались вокруг Закона забвения. Затем мы нашли протоколы суда, вернее, их нашли вы, мистер Нэйлер. И четыре человека превратились в восемь, затем из восьми стало двенадцать, а теперь счет пошел на дюжины. У любого из членов Парламента найдется враг, которого он желал бы исключить из помилования.
Отвисший подбородок Мориса задрожал.
– Вы ведь не хотите сказать, милорд, что мы должны оставить те тринадцать человек на свободе?
– Нет, сэр Уильям. Конечно же нет. Мы обязаны поймать их. Тем не менее нам следует как можно скорее покончить с этим делом, чтобы обратить наш ум к прочим вопросам. – Излагая эту мысль, Хайд приподнял парик и почесал вспотевшую голову. Потом аккуратно вернул его на место. – Я предлагаю сосредоточиться покуда на тех, кого мы поместили под замок. Обнаружение приговора поможет нам выдвинуть обвинение против них. – Лорд-канцлер снова обратился к Нэйлеру. – Тех, кто сдался в расчете на помилование, до сих пор содержат, не предъявляя обвинения, в Ламбет-хаусе, а не в Тауэре?
Нэйлер кивнул:
– С целью побудить других последовать их примеру.
– Ну, нам следует признать, что остальные беглецы по доброй воле не явятся, иначе давно бы уже это сделали. А посему пора перейти к следующему этапу.
– Какому, милорд?
– Нужно перевести пленников в Тауэр и как можно скорее предать их суду.
– Так, значит, помилования ни для кого из них не будет? – спросил Эшли-Купер.
– Ни для одного.
– Но они ведь сдались в расчете на пощаду.
– Тогда они дураки. Я предпочел бы, чтобы было иначе. Бог свидетель, я предупреждал короля, что случится, но теперешнее умонастроение Парламента этого не допустит. Вы не согласны?
– Нет-нет, мы все согласны, милорд, – поспешно заявил Эннесли.
– Мистер Нэйлер?
– Они не проявили милосердия к королю, так с какой стати нам щадить их?
– Хорошо сказано. В таком случае я посоветую королю и всему составу Совета