мне помогаешь?
Она заканчивает скатывать пару носков в комок и бросает их в корзинку, залезает на стиральную машинку, свесив ноги, прежде чем ответить:
— Неужели так трудно поверить, что кто-то хочет сделать тебе приятно?
— Ты про все те случаи, когда пыталась убить меня на протяжении недели?
Кэссиди хихикает, и я стараюсь не замечать, какая у нее милая улыбка.
— Еще никто никогда не умирал из-за фальшивого пения.
— Значит, признаешь, что твое пение ужасно? — выгибаю бровь. — Но я думал, мама называла тебя своей маленькой певчей птичкой.
Ее брови поднимаются.
— Ты посмотрел все мои видео?
Попался.
Я пожимаю плечами и веду себя так, словно в этом нет ничего особенного.
— Ты хороший рассказчик.
Ее глаза сужаются.
— Просто хотел услышать ту часть, где я говорю, какой ты красивый, не так ли?
— Ты не можешь винить меня. Это было единственное приятное, сказанное обо мне за всю серию из трех частей.
Она тяжело вздыхает и смотрит мне в глаза.
— Ну, я знаю, каково это, когда тебе изменяют. Быть преданным единственным человеком, который, как ты думал, любил тебя. Не иметь возможности никому доверять, потому что если это случилось однажды, то может произойти вновь, верно? Чувствовать себя идиотом, потому что этого не предвидел. И если единственный способ, с помощью которого мы можем пережить случившееся, — это отомстить и притвориться счастливыми.
Печаль пронзает сердце. Ее ответ такой реальный, такой откровенный. Это заставляет хотеть быть честным с ней в ответ.
Я потираю затылок, прежде чем положить руку на стиральную машину.
— Я делаю это, поскольку хочу показать миру: независимо от того, что происходит в личной жизни, я по-прежнему чертовски хороший хоккеист. С кем встречаюсь, в какой команде состою, и возраст не имеют значения. Важно — это то, что я оставляю на льду.
Кэссиди уверенно кивает.
— Тогда давай покажем им именно это.
Тепло разливается по телу, скапливаясь в груди. Приятно, когда кто-то на моей стороне. В старой команде все пошло наперекосяк и каждый отвернулся от меня. Конечно, никто не был согласен с произошедшим. Не стоило уводить невесту у лучшего друга. Но, в конечном счете, пришлось уйти и никто не боролся за то, чтобы я остался. Никто не заступился, кроме меня самого. Я никогда раньше не чувствовал себя таким одиноким.
И все же эта незнакомка здесь ради меня, стремится стать фальшивой девушкой. Готова окунуться в водоворот профессионального хоккея и папарацци.
— Это будет нелегко, жить под прицелом целого мира, — я делаю паузу, не желая пугать ее, но нуждаясь в том, чтобы предупредить соседку. — Твоя жизнь вот-вот станет по-настоящему публичной.
Она широко улыбается.
— Мне нечего скрывать, соседушка. Продолжай.
И я ей верю. Глупо говорить, что я доверяю кому-то, кого даже не знаю, но она, похоже, не из тех, кто стыдится чего-либо, способного выплеснуться в Интернет. Может, я и не знаю Кэссиди, но уверен: она именно такая, какой себя показывает.
— Что принести на ужин?
Она поднимает корзину для белья и делает несколько шагов назад.
— Если хочешь, чтобы я кокетничала, принеси вина. Если хочешь, чтобы сняла футболку и станцевала на столе, тогда текилу. Но если хочешь, чтобы я была счастлива, тогда принеси мятное мороженое с шоколадной крошкой — зеленое, с большими кусочками шоколада внутри.
Мои брови поднимаются едва ли не до линии роста волос.
— Это проверка, не так ли?
— Выбирай с умом, соседушка, — она подмигивает. — Увидимся в шесть.
ГЛАВА 7
Кэссиди
Сердце стучит в груди, когда ровно в шесть Трентон появляется на моем пороге с огромной упаковкой мятного мороженого с шоколадной крошкой.
Принесенное им на ужин, говорит обо всем, что стоит знать.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы скрыть улыбку, и засовываю мороженое в морозилку.
— Интересный выбор.
— Подумал, счастливая девушка будет флиртовать и снимет футболку, поэтому мороженое было лучшим способом, чтобы получить все три варианта.
Я смеюсь.
— На самом деле гениально. Ни один мужчина никогда раньше не давал мне такого ответа.
— Они все выбрали вино, не так ли?
— Большинство. Один был достаточно смел, чтобы принести текилу, а другой выбрал мятное мороженое — но с белой шоколадной крошкой.
Трентон морщит нос.
— Отвратительно.
— Еда должна быть с минуты на минуту. Надеюсь, ты не против, что я взяла на себя смелость заказать самые разные блюда. Уверена, тебе понравится.
— Меня все устраивает, — он засовывает руки в карманы и оглядывает квартиру, как будто впервые ее видит.
Я пользуюсь этой возможностью, чтобы разглядеть его поближе. Кончики волос выглядят влажными, как будто тот высушил их полотенцем, недавно выйдя из душа. Легкая щетина выступает на подбородке, очерчивая губы. Смуглые черты лица только подчеркивают темно-карие глаза, делая их еще более гипнотическими, чем есть на самом деле.
Это первый раз, когда я вижу его в джинсах, и как бы мне ни нравились серые спортивные штаны, джинсовая ткань тоже чертовски хорошо смотрится. Рукава футболки обтягивают бицепсы. У него огромные руки: массивные плечи, круглые бицепсы, выпуклые трицепсы и несколько выступающих вен, сбегающих по мускулистым предплечьям.
Черт возьми. Я что-то пропустила или все хоккеисты выглядят так?
Он прочищает горло, и я поднимаю глаза.
— Прости. Я становлюсь загипнотизированной, видя красивые руки.
Он наклоняет голову, прищуривая глаза.
— Что ты… э-э, что?
— Ну, знаешь, руки, — я протягиваю руку и сжимаю его бицепс. — У тебя они действительно красивые.
— О, — он опускает глаза в пол, словно смущаясь. — Спасибо, наверное?
Я пожимаю плечами и достаю из ящика пару вилок.
Трентон смотрит на птичью клетку в другом конце комнаты.
— Эта дикарка собирается снова наброситься на меня?
Я сдерживаю смех.
— Она заперта. Не волнуйся.
Он бросает на нее тяжелый взгляд, как будто не доверяя. Думаю, в ближайшее время не стоит рассказывать о том, что она сделала с бедным братом.
Я достаю из шкафчика две тарелки.
— Итак, каково это — быть вратарем? По сути, это единственная позиция, о которой я хоть что-то знаю. Ты ведь блокируешь и все, верно?
— С точки зрения непрофессионала, конечно. Я блокирую гол, — он забирает у меня тарелки и ставит их на стол. — Команда выигрывает и проигрывает в основном из-за вратаря. Все зависит от того, пропущу ли я удар.
— Похоже, это большое давление.
Он кивает.
— Так и есть.
Я прислоняюсь бедром к стойке и наблюдаю за ним.
— Думаю, из всех видов спорта хоккей — самый крутой. Ты скользишь по льду на тонких маленьких лезвиях, заставляя шайбу лететь клюшкой туда, куда хочешь. У