Читать интересную книгу Сюрприз в рыжем портфеле (сборник) - Борис Егоров

— Тихо! — скомандовала Гречишникова и, достав книгу, вложенную в капроновые корочки, углубилась в чтение.

Минут пятнадцать стояла тишина. Потом Ромашкин спросил:

— Что читаете?

Гречишникова ответила:

— «Исторический материализм»… Здорово этот самый Кант… И Фейхтвангер тоже вообще, то есть Фейербах…

Тут появилась курьерша Полина и сказала, что Гречишникову вызывает Груздев.

Едва Ксения Петровна закрыла за собой дверь, как Ромашкин был уже у её стола. Заглянув в книгу, он вслух прочитал:

— «В эту минуту вошла Валентина, и приветствия возобновились.

— Дорогой друг, — сказала баронесса, меж тем как девушки взялись за руки, — я приехала к вам вместе с Эжени, чтобы первой сообщить вам о предстоящей в ближайшем будущем свадьбе моей дочери с князем Кавальканти»…

— Если это «Исторический материализм», то что же тогда «Монте-Кристо»? — прокомментировал Ромашкин.

Сотрудники общего отдела, рыдая, упали на столы.

— Спокойно, — сказал Костя и, взяв председательский колокольчик, которым Гречишникова пользовалась на собраниях, позвонил.

Отдел затих. Ромашкин, подмигнув товарищам, исчез из комнаты. Через несколько минут он уже снова был у того же стола. С книжкой в руках. С «Историческим материализмом». Вслед за тем «Монте-Кристо» перекочевал в шкаф, а в капроновые корочки Кости вложил книгу только что принесённую из библиотеки.

Когда Гречишникова возвратилась от Груздева, подчинённые уткнулись в свои столы, осторожно кося глазами в её сторону.

Ксения Петровна попыталась было продолжить чтение, но вдруг вся побагровела.

— Кто взял книгу? — задыхаясь спросила она.

Какую? — с наивной улыбкой спросил Ромашкин.-

«Исторический материализм»?

Гречишникова шумно прошла по комнате и резко хлопнула дверью.

А через несколько секунд она уже была в кабинете Груздева. Голос её сбивался на визг:

— Пётр Филиппович, эти мальчишки… эти мальчишки… Так шутить со мной, женщиной, с председателем месткома!

— Успокойтесь, Ксения Петровна, успокойтесь, — мяско сказал Груздев. — Что-нибудь случилось? Ох! Я же говорил: сегодня какой-то странный день. Ну, рассказывайте…

— А, ладно! — махнула рукой Гречишникова.

— Ну, если ладно, тогда и разговора нет, — быстро согласился Груздев. — Тогда у меня к вам, Ксения Петровна, есть вопрос: что, если тарификацию подчинить транспортизации?

VIII. Маховик набирает обороты

«Дайте мне штаты!»

В чём успех юбилея!

Трон для товарища Груздева

А тем временем юбилейный маховик набирал обороты; в воздухе всё явственнее пахло наступающим праздником, премиями, дерматиновыми папками, в которых обычно преподносят поздравительные адреса.

Чарушин не отходил от аппарата.

— Что в детском саду?

Порядок, товарищ Чарушин. Малыши под руководством педагога разучивают приветствие.

— А хорошо выходит?

— Честно говоря, не очень. В фамилии товарища Груздева «эр» не получается.

Снова звонок.

— Ферзухин? Что с асфальтом?

— Договорился с райсоветом. К юбилею все дырки на нашей улице залатают. Обещали,

Чарушин опустил трубку на рычаг и вздохнул:

— Пообедать бы сейчас! Окрошки бы холодной!

Но до окрошки было ещё очень далеко: звонков пятьдесят, а может, и больше.

Груздев предупредил:

— Ты, Чарушин, безраздельно и персонально отвечаешь за юбилеи. Все свои постоянные обязанности передай Гречишниковой.

— Но она тоже в юбилейной комиссии.

— Пусть другому передаст. Шалому, например.

— Шалый реорганизацией занят и от других работ освобождён.

— В общем, разберитесь.

Задача была, безусловно, сложной. В конце концов вышло так: Чарушин передал свои обязанности Гречишниковой, Гречишникова — Шалому, Шалый — Малому. А дальше пошло вообще чёрт знает что: Малый — Огурцевичу из тарификации, Огурцевич — Малярикову из транспортизации, Маляриков — Буланой из регистрации, Буланая — курьерше Полине, а Полина взяла бюллетень, закрыла окошко курьерской и ушла домой.

УКСУС как учреждение перестал функционировать. Впрочем, он и до этого не особенно функционировал, как нетрудно было заметить.

Недоверчивый читатель может возразить: как, мол, так — существует учреждение и работает на холостом ходу? Что же тогда делают его сотрудники? Нет, это фантазия какая-то.

Ах, дорогой читатель! Не заблуждайтесь! Дайте автору этих строк тысячу штатных единиц. Дайте фонд зарплаты и дом в пять-шесть этажей, и я организую учреждение, которое ничем не будет ведать, ни за что не отвечать — и тем не менее в нём будет кипеть дьявольская, титаническая работа.

Как это сделать? А очень просто. Скажите, для того чтобы возглавить такой аппарат, начальство нужно? Вне сомнений! А секретарши? А бухгалтерия, чтобы зарплату платить и алименты своевременно удерживать? А отдел кадров, чтобы случайные проходимцы в это учреждение не проникли?

Итак, человек сто уже занято. Но ведь это только начало. Можно ли обойтись, например, без хозяйственного отдела? Нельзя. Кто должен отделать под орех директорский кабинет? Кто будет беспрестанно менять внутреннюю планировку комнат — ломать стенки и пробивать новые двери? Ведь во всяком порядочном учреждении эта работа идёт круглый год.

Нет, лишних штатных единиц вы здесь не найдёте. Скажите, является ли, например, штатным излишеством комендант здания — батька всех вахтёров и лицо, ответственное за противопожарные мероприятия?

Без многочисленного машинописного бюро тоже полный зарез: между отделами завяжется переписка, появятся входящие и исходящие, потребуется снимать копии, печатать проекты новых штатных расписаний. До шести вечера машинистки, конечно, никак не управятся с перепиской всех бумаг. Придётся их задерживать, платить сверхурочные.

Телефонисткам на коммутаторе — тоже. Раз сотрудники остаются после рабочего дня, узел связи должен действовать. Посмотрите: мелочь вроде — узел связи, а на тысячу человек хотя бы пятьсот телефонных номеров надо? Надо. Сколько же тогда потребуется иметь телефонисток? А мастеров по ремонту аппаратов? Ведь сотрудники, особенно начальники отделов, — люди нервные и, поговорив с нижестоящими, любят бросить трубку на рычаг.

Несколько слов о месткоме. Прежде всего, возглавлять его должен освобождённый работник и, желательно, не один. Иначе со своими задачами он не справится. Иначе местком не сможет оперативно рассмотреть многочисленные конфликты с администрацией, организовать экскурсии и массовки, создать бесплатные курсы английского языка и лыжную базу, обеспечить сотрудников учреждении театральными билетами и осуществить бдительный контроль за работой кассы взаимопомощи.

Говорят, что общественной работой следует заниматься во внеурочное время. Но так только говорят. Во внеурочное время все нужные учреждения уже закрыты, а в театральную кассу активист культсектора должен вообще ехать с утра, пока не расхватали хорошие билеты.

Общественные институты будут отрывать от работы массу людей, посылая их на разные задания, а иногда — даже сказать страшно! — на двухнедельные семинары. Нет, тысячи человек мало, дайте две! Для учреждении, которое практически ничем не занимается, тысяча человек — просто мизерный штат.

А вы говорите — УКСУС! Разве там не работают? Посмотрите на часы. Сейчас уже десять вечера, то есть двадцать два часа. А в УКСУСе всё ещё хлопают двери заливаются телефонные звонки.

— Москва? Алло! Это Москва? Квартиру товарища Козловского… Товарищ Козловский, это из Лесогорске у трудящихся есть пожелания, чтобы вы в порядке шефства…

— Почему отключили Москву? Дайте Академию наук! Что? Кончила работать? Ну какой-нибудь дежурный там есть? Выясните телефон космонавта Гагарина, нужно организовать от него телеграмму…

— Каунас? Алло! От Ферзухина говорят. Как у вас там насчёт голубеньких стульчиков? Да, деньги перечислены.

А в дымной комнате отдела координации всё ещё заседает юбилейная комиссия.

Сейчас держит речь Свинцовский:

— Самое главное… э-э-э… обеспечить успех юбилейного собрания. Чтобы солидно всё было: когда надо — «Ура!», и аплодисменты чтобы не запаздывали.

— Ну, всякое там «ура», аплодисменты — это уж сама публика, — устало бурчит Ферзухин. — Так сказать, волеизъявление чувств…

— Ха-ха! — смеётся металлическим смехом Свинцовский. — Волеизъявление, оно, конечно, понятно. Но на самотёк пускать нельзя. Отдайте мне весь шестой ряд, и я там посажу участников самодеятельности. Будьте здоровы, срепетируют и прокричат!..

— Свинцовский, вы — режиссёр! — умиляется Гречишникова.

— Прирождённый, — подтверждает Ромашкин. — Станиславский и Немирович вместе взятые.