Читать интересную книгу Ни дня без мысли - Леонид Жуховицкий

Да и язычники, они—то в чем виноваты? В темноте, в детском страхе перед непознаваемым миром, в том, что не свечки ставят перед иконой, а вешают цветные ленточки на ветки ритуального дерева, мало, впрочем, отличающегося от остальных?

Не могу поверить, что те или иные обряды, придуманные самими же людьми, важней для Всевышнего, чем доброта, любовь к себе подобным, сострадание, забота о старых и малых, пунктуальное следование великой заповеди «Не убий»!

Любопытно, что авантюрист, жесткий прагматик и, безусловно, очень умный человек Владимир Ильич Ленин полагал, что после победы революции церковь должен заменить театр. То есть, он и церковь считал чем—то вроде театра. Если брать прежде всего сторону внешнюю, в здравом смысле вождю революции не откажешь. Ведь что такое католический или православный храм? И картинная галерея, и концертный зал, и лекторий, и, конечно же, театр, с заранее написанными текстами, хотя и с возможностью импровизации, с хором и солистами, которым, как и на любой сцене, чтобы овладеть аудиторией, необходим актерский талант. В этом нет ничего унизительного для церкви: ведь едва ли не все великое искусство выросло из ее ритуалов. Но любовь к театру, как и равнодушие к нему, вовсе не определяет уровень духовности в человеке: Священное Писание остается Священным Писанием независимо от того, читает ли его кто—то дома или слушает в церкви толкование священника.

Больше всего смущает (точнее, удручает) до сих пор идущая война церквей и конфессий, в основном, «холодная», но временами переходящая в «горячую» – силовой захват церковных зданий в Западной Украине, «православные» погромы в музеях и т. п. О какой любви, кротости и всепрощении может тут идти речь! Да и «холодная» война католиков, православных, лютеран, баптистов и т. д. слишком уж напоминает пресловутый «спор хозяйствующих субъектов»: ведь борьба идет не за истину, а за цифру прихожан, за монополию на «своей» территории, за власть, влияние и, в конечном счете, деньги. Кстати, это опять—таки напоминает театр, особенно при коммунистах, когда бездарные режиссеры с помощью идеологического начальства добивались запрещения самых популярных спектаклей у конкурентов. Раздражает и постоянные, с нажимом, уверения, что только данная религиозная контора обладает эксклюзивным правом на спасение души, а все прочие – нет, что вне церковной общины спасение невозможно вообще. Чем подтверждены эти претензии на роль посредника между человеком и Богом?

Во всем этом так много земного, что для небесного места почти не остается…

При всех этих сомнениях я люблю бывать в храме. В любом. Потому что практически в каждый вложено что—то от человеческого таланта, мечты и уж, конечно, любви. Почти все на земле построено либо для бытовой надобности, либо ради денег. А в храмах живут души их создателей. Почему и люблю приходить не во время службы с ее многолюдьем и строгим распорядком, а когда в церкви тихо и пусто. Почти всегда ставлю свечки – за покойных родителей и ушедших друзей. Не уверен, что эти восковые символы нужны Богу – но мне самому нужны. Слишком много не додано близким при их жизни, и сердце за это болит – а свечки успокаивают, как и цветы, положенные на могилу. Есть крохотная надежда, что они там все—таки что—то видят, как—то узнают, что их помнят и любят, и эта память и любовь непостижимым для нас способом продолжает их земную жизнь.

Когда родители были живы и болели, я просил Господа продлить их дни. Чтобы за себя молился – не помню. Странно было бы чего—то просить у Бога для себя. Ведь и так получил сверх всякой меры!

Мои беспартийные родители даже при Сталине не сидели. А сам я сколько раз мог угодить в камеру – и не угодил. Не печатали, ругали в газетах – подумаешь, беда! Писательскую судьбу пытались сломать – но ведь не сломали. Мало того, практически, всю жизнь занимаюсь любимым делом, да еще и деньги за это платят. Да, бывали голодные периоды, уже при седой голове калымил ночами, возил бандитов и проституток. Ну и что – зато какой материал собрал для повести! Мама прожила восемьдесят пять, отец девяносто три. Женщины любили – спасибо им всем. Друзья не предавали (или почти не предавали), и я никого не предал, Бог уберег от этого убийственного греха. Книги и пьесы обошли всю страну, переводились на сорок языков. До тридцати с лишним лет не выпускали за границу – зато объездил и облетал всю свою огромную родину, от Камчатки с Сахалином до Прибалтики и Молдавии. Впрочем, пятнадцати лет свободы хватило, чтобы посмотреть мир, поездить на зарубежные премьеры, на презентации переведенных книг, поплавать в теплых морях, покидать камешки во все четыре мировых океана.

Уж если обращаться к Богу – то только с благодарностью. Вот с нею довольно часто и обращаюсь. Но странно было бы для этого идти в церковь: все равно, как передавать письмо родному отцу через секретаршу.

Опять—таки, хочу быть справедливым: у миллионов людей нет гуманитарного образования или гуманитарной одаренности, и красивая молитва, созданная талантливым профессионалом, лечит им душу, давая надежду, что такие проникновенные слова лучше дойдут до Господа. Дай Бог всем им счастья! Но мне легче разговаривать с Отцом Небесным напрямую, и слова находить свои.

Я надеюсь, что в Двадцать Первом веке, великолепно оснащенном технически и потому особенно опасном, влияние церкви будет постепенно уменьшаться, а влияние Бога возрастать. Почему надеюсь именно на это? Да потому, что слишком много зла в последние годы творится с опорой на церковь – взять хотя бы тот же международный терроризм. Ведь не Аллах же обещает убийцам детей царствие небесное – обещает священнослужитель, в данном случае фанатик, бесконечно далекий от учения Мухаммеда. Но разве мало христианских священников страдают той же ксенофобией, пусть и не в столь изуверском варианте? Разве среди тех же российских фашистов не встречаем мы людей в черных рясах?

Я понимаю – нельзя требовать от служителей церкви (мечети, синагоги, дацана), чтобы они были лучше общества, в котором живут. Какие мы, такие и они. Мы вместе болеем и вместе долго и трудно выздоравливаем. Просто надо видеть разницу между Божеским и человеческим.

Иногда, когда у меня возникает потребность встретиться с какой—нибудь важной персоной, умный начальник дает свой прямой телефон. Если же попадаешь на секретаршу, начинается тупое и нудное выяснение: кто, с какой целью, и не лучше ли мне позвонить пятому помощнику. Пусть не воспринимается это сравнение как кощунственное, но Бог ведь дал зачем—то каждому из нас свой прямой телефон – нашу совесть. А мы упорно рассчитываем, что через секретаршу оно получится вернее. Может, и так – но сомнений много.

Мне нравятся люди, чей путь к Создателю лежит через церковь: я им сочувствую и желаю успеха в их благом деле. Но не думаю, что этот путь обязательный и единственный. У нас есть и иная возможно: почаще прислушиваться к собственной совести. Кто—то ведь ясно дает нам понять, хорошо мы поступаем или плохо. Может, и не Он. Но тогда – кто?

Вот на совесть и надеюсь прежде всего.

КАРТЫ ПРАВДУ ГОВОРЯТ?

По легенде, цыганка нагадала судьбу троим известным шахматистам. Было это, кажется, в Вене, что, впрочем, неважно. Шли после тура по парку, увидели даму в цветастом платке и за скромные деньги купили пророчество. Дама посмотрела на три ладони, помрачнела и продавать прогноз отказалась. Шахматисты настаивали, даже удвоили плату. Тогда она сказала, примерно, следующее: один из вас умрет через месяц, другой через год, третий через три года. Шахматисты, люди умные и образованные (один из них был знаменитый гроссмейстер Рети) поблагодарили цыганку и пошли дальше, обмениваясь шуточками. Однако через месяц умер один из них. А через год – второй. Третий, правда, не умер в обещанный срок, но тоже попал в неприятности, тяжело болел.

Автор статьи, где об этом рассказывалось, ничего не комментировал – мол, такой вот загадочный факт. Бывает.

По легенде, цыганка нагадала Пушкину, что ему надо опасаться высоких белокурых людей. Дантес был высокий и белокурый. Александру Сергеевичу он понравился, и поэт, смеясь, вспомнил предсказание. Чем кончилось – известно.

Как всякого нормального обывателя, пророчества меня интересовали всегда. Что—то старался понять, что—то понял, во что—то не вдумывался. Теперь пришла пора вдуматься.

Повод – документальный телефильм о Вольфе Мессинге, человеке, который умел очень многое. А если проще – был гений. Уникум.

При угрюмо тупой советской власти штатное расписание составлялось так: сперва наверху чертили схему, а после уминали в нее людей. Куда девать Мессинга, было совершенно не понятно, и его утрамбовали в ячейку под названием «эстрадный артист», бок о бок с фокусниками, исполнителями чечетки и мастерами художественного свиста. (К слову скажу, что не так уж далеко мы ушли от совка: живущий ныне мой друг Юрий Горный, по своим удивительным способностям тоже уникум и гений, по профессии – кто? Ну, конечно же, эстрадный артист!). Так вот, эстрадный артистизм Мессинга формулировался как чтение мыслей на расстоянии. Это он тоже мог – я сам свидетель. Был на его концерте и видел, как, взяв за руку гражданина из публики, Мессинг, выполняя его молчаливое задание, быстро шел, почти бежал по залу и в заданном ряду на заданном месте у заданного Васи вытаскивал из кармана расческу. Еще писал на листе бумаги десяток цифр и просил случайного зрителя одну из них зачеркнуть. Тот зачеркивал. После чего листок переворачивали – там рукой Мессинга была написана именно зачеркнутая цифра. Никаких «подсадок» при этом не было: еще до меня на сеанс угадывания мыслей ходила мама, сама давала эстрадному артисту задание, и он все точно исполнил.