Читать интересную книгу Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов) - Ирвин Шоу

— Ах, ради Христа! — взвилась она. — Скажи, твой котелок когда-нибудь варит? Неужели ты не читаешь газет?! Это же республиканец, у него в кармане ни пенни!

Потом она пожалела о своей выходке и извинилась, что причинила ему боль, но так, как это делают перед ребенком. А как он старался: с мрачной физиономией посещал художественные галереи, ходил на концерты, заглядывал в книжные магазины и делал все это, только чтобы наладить отношения с женой, но все напрасно. Его томила скука, и все, что он видел, слышал или старательно читал, казалось ему абсолютно бессмысленным. В конце концов он сдался. По вечерам, когда ему приходилось ужинать в одиночестве, так как Луиза возвращалась очень поздно и немедленно валилась в постель без всяких объяснений, он часто рассуждал о разводе, но в то же время знал, что если не будет видеть ее, то не перенесет своего одиночества, своего безнадежного состояния. Вот и старался быть всегда на высоте, неизменно ей подчинялся и был готов всегда, в любое время идти вместе с ней в любое место — в общем, делать все, что ей захочется. Ему даже удалось найти небольшую работенку в одной брокерской фирме, и теперь он получил возможность сам нести свои расходы и покупать себе выпивку.

Потом ему предложили другую работу — представителя портняжной мастерской: ему следовало ходить из одного колледжа в другой, рекламируя модели одежды.

— Нам нужен такой человек, — объяснил ему мистер Розенберг, — бросив на которого первый взгляд, понимаешь, что перед тобой выпускник университета. — Розенберг одобрительно оглядывал его широкие плечи и крепкую, узкую талию, старательно зачесанные назад волосы и честное, без морщинки лицо. — Буду искренним с вами, мистер Дарлинг: хочу сделать вам деловое предложение. Я навел о вас все необходимые справки, — о вас все положительно отзываются в вашем колледже, к тому же, насколько я знаю, вы играли в защите с Альфредом Дитрихом?

Дарлинг кивнул.

— С ним что-нибудь случилось?

— Вот уже семь лет он ходит в гипсе. Железная хватка. Играл, как профессионал, в американский футбол, и ему разбили шейные позвонки.

Дарлинг улыбнулся — еще легко отделался!

— Наши костюмы, мистер Дарлинг, весьма ходкий товар. Мы шьем элегантные костюмы на заказ — прекрасную одежду. Чем отличаются «Брук бразерз» от нашей фирмы? Да ничем, только названием.

— Я теперь смогу зарабатывать по пятьдесят — шестьдесят долларов в неделю, — сообщил Дарлинг Луизе в тот вечер. — Плюс издержки. Думаю накопить деньжат, вернуться потом в Нью-Йорк и там уже развернуться вовсю.

— Да, бэби, ты прав.

— К тому же, — продолжал Дарлинг, старательно подбирая слова, — я могу приезжать сюда раз в месяц, в отпуск и летом. Мы будем часто видеться.

— Да, бэби.

Он посмотрел на ее лицо: куда красивее сейчас, в тридцать пять, чем прежде, только очень мрачное, словно в течение долгих пяти лет его съедала постоянная скука, а она ее, со своей добротой, стойко выносила.

— Ну, что скажешь? Так соглашаться мне на эту работу?

Как страстно, отчаянно надеялся он, что она скажет: «Нет, бэби, оставайся-ка ты лучше здесь!»

Но она произнесла такие слова, которые наверняка и должна была произнести, он знал это:

— Мне кажется, следует согласиться.

Он кивнул, встал и, повернувшись к ней спиной, посмотрел в окно, так как в эту минуту на лице у него творилось нечто такое, чего она не видела за все пятнадцать лет, с первого дня их знакомства.

— Пятьдесят долларов… — глухо произнес он, — я уже и думать перестал, что когда-нибудь увижу эту купюру. — И засмеялся.

Она тоже тогда засмеялась.

Кристиан Дарлинг сидел на свежей зеленой травке тренировочного поля. Длинная тень стадиона, наконец добравшись до него, его скрыла. Вдалеке огни университета тускнели в легком тумане надвигающегося вечера. Пятнадцать лет…

Флагерти до сих пор звонит его жене, угощает ее выпивкой, и в баре, который они выбирают, все время раздается его бубнящий голос и ее легкий, непринужденный смех.

Дарлинг сидел с полузакрытыми глазами, и ему почти казалось, что он видит этого парнишку, пятнадцать лет назад: он перехватывает пас, обходит хавбека, легко и стремительно бежит по полю, повыше поднимая ноги, грациозно, как лань, улыбаясь про себя, зная заранее, что последнему защитнику его не удержать. Да, это так здорово: пятнадцать лет назад, осенний день, ему всего двадцать, и о смерти думать рано; он бежит споро, и воздух свободно наполняет его легкие, и внутри у него возникает приятное ощущение, что вот сейчас он может сделать все на свете: сбить с ног кого угодно, убежать от любого… Потом горячий душ, три стакана холодной воды, и он идет, с еще влажными волосами, к автомобилю с открытым верхом, а в нем сидит Луиза, без шляпки, — она дарит ему улыбку и поцелуй, настоящий, непритворный. Как здорово — пробежка на восемьдесят ярдов на тренировке, поцелуй девушки, — и вот после этого все идет насмарку. Дарлинг засмеялся: может, он поступил неверно? Он не играл в 1929 году, не играл для Нью-Йорка, для девушки, которая вскоре станет женщиной. Где-то там, в далеком прошлом, думал он, был все же момент, когда она подошла ко мне, была со мной, когда я мог взять ее за руку, крепко держать ее, уехать вместе с ней. Если бы только знать! Но мы никогда ничего не знаем заранее. И вот он снова сидит на игровом поле, как и пятнадцать лет назад, а жена его живет в другом городе, обедает с другим, лучшим, чем он, человеком, говорит с ним на другом, непонятном ему языке, которому его никто никогда не учил.

Он встал, его губы тронула легкая улыбка, потому что если бы не появилось улыбки, то выступили бы слезы; оглянулся. Да, вот на этом самом месте. Передача О'Коннера была слишком высокой и неточной; Дарлинг резко поднял руки, почувствовал, как глухо ударился по ним мяч; выставил вперед бедро, чтобы избавиться от хавбека, рванул вперед — к центру поля. Поднимая высоко колени, грациозно перепрыгнул через двух игроков, устроивших небольшую свалку на земле, у линии схваток; бежал легко, набирая скорость, ярдов десять, крепко удерживая мяч в двух руках, увернулся от атаковавшего его хавбека, снова побежал вперед; его колени высоко подпрыгивали, он бежал, крутя бедрами, как девица, — бежал стремительно, самый активный на этом разбитом поле бек. Врезался в последнего защитника, слышал, как глухо стучат по дерну его шиповки, и продолжал бежать, весь напрягшись, крепко прижимая к бокам руки; сделал резкий поворот и помчался с той же легкостью, с тем же привычным азартным возбуждением к линии ворот…

Только после того, как забежал за линию ворот и наконец перешел на легкую трусцу, он заметил мальчика и девочку — сидят на траве и с изумлением пожирают его глазами… Он резко остановился перед ними, опустил руки.

— Я… — начал было он, дыша чуть тяжелее обычного, хотя чувствовал себя отлично и эта пробежка не сбила дыхание, — когда-то я здесь играл…

Мальчик и девочка молчали. Дарлинг, неловко засмеявшись, долго их разглядывал, этих детишек, сидевших так близко друг к другу; потом, пожав плечами, повернулся и зашагал к отелю. Пот выступил у него на лице, и крупные капли скатывались ему за воротник.

Добро пожаловать в город!

Подъезжая все ближе к своему отелю, Эндерс глядел на него сквозь черную изморось мелкого дождя, сажи, копоти, и душу его все сильнее охватывало отчаяние. Над входом висела небольшая вывеска с красной неоновой надписью: «Отель „Серкус“. Доступные цены»; она превращала капли влаги, густо падавшие на улицу перед подъездом, в крошечные капельки крови.

Эндерс вздохнул, чувствуя, как весь продрог в своем плаще, медленно поднялся по пяти ступенькам крыльца к дверям и вошел внутрь. В ноздрях у него засвербило, как бывало каждый раз, стоило ему открыть дверь отеля, — в нос ему ударял прогорклый запах нашатырного спирта, лизола и видавшего виды линолеума, старых, проржавевших или прогнивших кроватей, пота постояльцев, которым приходилось довольствоваться двумя ванными комнатами на весь этаж, и над всеми этими запахами ощутимо властвовал один — запах молодости и греха, и все это по доступным ценам.

Высоцки стоял у конторки портье, в своем сером костюме, с пятнами всех супов, сваренных в этом городе во всех кафетериях; его бледное лицо было выбрито до такой прозрачной гладкости, что, казалось, вот-вот кожица лопнет и появится поблескивающая, пожелтевшая кость. Висевшая у него над головой тридцативаттная лампочка тускло освещала редкие волосы, голубую морскую рубашку и большой, оранжевого цвета галстук, яркий, как свет надежды, в этом темном холле; с самой серьезной миной он читал завтрашнюю утреннюю «Миррор», с видом хозяина широко раздвинув перед собой на столе свои бледные волосатые руки.

Жозефина сидела на одном из трех стульев в холле, лицом к Высоцки; в ярко-красном, сшитом на заказ костюме, с баской в складочку, в красных туфлях с вырезанным носком, хотя на улицах сыро и ужасно холодно, как на болоте; Эндерс видел через чулки ярко-алый лак на пальцах. Сидела просто так — не читала, не разговаривала; лицо ее казалось вырезанным из плотного слоя пудры и помады, с этими искусственно белокурыми волосами, — последнюю живую прядь уничтожили с полдюжины лет назад с помощью пергидроля1 парикмахерши маленьких провинциальных городков, орудовавшие щипцами для завивки, какими впору завивать гриву гранитной лошади, на которой восседает генерал Шерман.