Читать интересную книгу Считаю до трех! - Борис Алмазов

— И чтой-то мы росли, ни про каки нервы не слыхали, — сказала бабушка. — Выдумываешь ты всё, Клавдюша…

— Да ну тебя! Ставь лучше самовар. Это чувства! Их словами не расскажешь… — Он горестно подпёр голову рукой. — Ты думаешь, он умом не понимает? Он всё умом понимает, а сердце ему другое говорит! Кричит сердце!

Далеко в лесу куковала кукушка, трещали кузнечики, где-то совсем близко пробовал голос соловей.

— А он тебя любит! — сказал дед Клава Вадиму. — Прямо как собачонка за тобой.

— Любит, — прогудел Антипа.

— Вы думаете? — сказал Вадим.

Глава одиннадцатая

Весела была беседа

— Алик! Алик!

Кусков ошалело сел на сеновале.

— Вставай! Ишь как заспался, всю беседу проспишь. — Дед Клавдий теребил его за ногу. — Вставай, все уж по лавкам сидят.

— Я как-то незаметно уснул… — оправдывался Лёшка.

— Да тут воздух — чистый витамин, с его и спится! — объяснил дед. — Айда в избу.

В избе было полно народу. Незнакомые Кускову мужики и женщины, старики и старухи сидели за длинным столом. Звенели ложки, вилки…

— Ето нам минус! — кричал дед Клава. — Гость заспался, а мы и забыли.

«Да про меня всегда забывают, потому что я лишний», — привычно подумал Кусков и тут же спохватился: ведь дед-то специально за ним пошёл! И припомнил он стариковский вздох: «Ах он бедный!», и захотелось вдруг Лёшке сесть к старику поближе.

— Я бы с вами сел… — сказал он.

— А мы тебе кумпанию найдём, что тебе со стариками сидеть. Вот — барышня тебе. Тоже отличница.

«Вот я и в отличники попал», — усмехнулся про себя Кусков.

Рыжая девчонка протянула ему руку лодочкой:

— Катерина.

— Альберт, — буркнул Кусков, дивясь её густющей огненной косе и усаживаясь рядом.

Вадим сидел где-то у самого окна, под иконами. Он разрумянился и улыбался, но глаза его, цепкие глаза художника, хватали интересные стариковские лица, старинные рубахи, словно фотографировали.

— Клавдей! Клавдей! — кричали из угла. — Доставай гармонию!

— А что, — кричал дед Клава. — Закусывайте, а потом не жалей полов, отпляшем напоследок.

— Почему напоследок? — спросил Лёшка.

— А вы что, ничего не знаете? — спросила Катя.

— Катерина! Катюша! — кричали ей из-за стола. — Сделай выходку — начни!

— Да ну! — отмахивалась девочка.

Дед Клава развёл гармонику, и она полыхнула на пол-избы расписными розовыми мехами, словно жар-птица махнула крылом…

И такая рассыпалась кадриль, что Кусков так и застыл с поднятой на вилке большущей картофелиной. А ноги у него сами собой начали приплясывать.

Немолодой мужик, совсем незаметный за столом, вдруг скинул звякнувший медалями пиджак, крутанул ус и прошёлся по горнице.

Он вроде и не плясал, так просто ходил, притопывая каблучками. Вот он сделал круг, другой, словно навивал в горнице пружину, которая уже звенела в воздухе и вот-вот готова была сорваться.

— И-и-и-и-их-х-х! — выкрикнул он вдруг, махнул ногой под потолок, чуть не под лампу, и такая дробь рассыпалась по половицам, такой и плеск, и мелькание ладоней наполнили дом, что Кускову показалось, будто он и сам пляшет.

И вот уже две женщины сорвались и пошли вслед за танцором, а минуту спустя всё вокруг ходило ходуном, казалось — крыша слетит и дом раскатится по брёвнышку.

В этот момент страшно пожалел Кусков, что не умеет плясать!

Катя носилась пламенем по избе, и коса её мелькала как лисий хвост.

— Валяй! — кричал дед Клава. — Разноси! Эх! Кавалер нонеча слабый пошёл, необученный! Мне бы годков несколько скинуть, я бы показал молодца!

Но Лёшка обратил внимание на то, что у Кати было совсем невесёлое лицо. Она плясала, будто боялась расплакаться… Лицо у неё было бледным, губы закушены…

«Да что ж такое происходит? — подумал Лёшка. — Ведь она в самом деле чуть не плачет».

Дед Клава бросил играть, когда большинство танцоров повалилось на лавки.

— Ничё! — сказал тот мужик, что начинал пляску. — Ничё, мы можем ещё кое-что… — Он нисколько не задохнулся, словно и не танцевал.

— А всё ж не то, — сказала старуха, сидевшая напротив Кускова. — Мы, бывалочи, не так танцовывали…

— И то правда. Хоть и хорошо, а всё ж не так… — поддакнула ещё одна.

— Ты поглядела бы, как внук мой скачет, — степенно ответила ей старуха с медалью матери-героини. — Эдак ноги рогачом разведёт — и давай трястись, давай трястись! И как его девки такого терпят!

— А что! — сказал дед Клава. — Я молодой был — тоже козлом скакал.

— Ну всё ж не этак.

— Не то беда! — прогудел Антипа. — Не то беда, что по-другому пляшут, а то беда, что не по-своему!

— Именно что! — поддакнула бабушка Настя. — Как негр-то, всё едино не сумеет, а сумеет, дак всё не негр, а свой-то, отеческий танец позабыл…

— Ноне уж никто, как в старину, и не танцует, а хорошо танцевали…

— А как? — спросил Вадим.

Никогда раньше не видел Лёшка его таким. Рубаха у художника была расстёгнута, волосы упали на потный лоб, а рука так и бегала по листу… Гора набросков лежала перед Вадимом на столе.

— Раньше со всем степенством танцевали… Стеночкой.

— Так покажите! — взмолился горячо, как мальчишка, Вадим.

— Покажите, покажите… — загудели за столом.

— Да уж мы сто годов не танцевали… Ну что, Марковна, человек просит…

Старухи, посмеиваясь, подталкивая друг друга, выстроились у стены.

— Павлин нужон! Клавдей, иди павлином!

— Я хучь кем могу! — Дед Клава выкатился перед линией.

— Ай, вот шёл павлин! Ай, лятел павлин! — резким голосом прокричала старуха, та, что звали Марковной. И старухи, выпрямившись, качнулись вдоль стены.

— Он летел-спешил через улицу!

Эта песня была совсем непохожа на то, что прежде слышал Кусков и что считал русской народной песней. Старинный, вибрирующий напев, пришедший из глубины веков, лился в горнице.

— Ай, нёс павлин! Ай, нёс павлин!

— Спел виноград! Спел виноград!

«Виноград?! — подивился Кусков. — Да откуда же эта песня? В здешних лесах клюква да морошка… А тут виноград!»

Дед Клава степенно прошёл перед стенкой старух и поклонился запевале, и та ответила поясным поклоном, торжественно и чинно.

— И нёс виноград, ай, нёс виноград!

— Лебедице своей белой!

Дед Клавдий выбрал из всего ряда бабушку Настю и поклонился ей. И она вдруг покраснела, как молодая девушка, и торопливо поклонилась старику.

Лёшке показалось, что нет стен, а вокруг «зелен луг», и не старухи водят хоровод, а молодые девушки, будто слетело полвека. И они, стройные, принаряженные, ходят по свежей весенней траве.

И дед Клава не смешной вихрастый старик, а молодой весёлый парень, впервые повстречавший свою будущую жену… Кусков оглянулся на Вадима. Художник неотрывно глядел на качающуюся стенку хоровода.

Из-за стола поднялся ещё один старик и стал рядом с дедом, и ещё один, и ещё… И вот уже две стенки качались одна против другой. Торжественными были лица, значительны и плавны поклоны.

Какая-то женщина вытолкнула Кускова из-за стола, и незнакомый рябой мужик твёрдо взял его за руку. И тут же с другой стороны почувствовал мальчишка плечо высокого худого старика. Не попадая в такт ногами, двинулся он вместе со всеми. Ему показалось, что вокруг него много-много людей, и все они родные, и все они встанут за него вот так плечо в плечо. Ему было хорошо, хотелось, чтобы этот танец никогда не кончался…

Прямо перед ним оказалась Катя, и она, заворожённая общим движением, двигалась торжественно и серьёзно…

— А что! — сказал дед Клавдий, когда всё кончилось и в тишине пригорюнились гости за столом. — А что, Настя! Ты была мне хорошей женой! Спасибо тебе. Перед всеми людьми говорю…

Он встал и поклонился бабушке Насте.

И старуха тоже поднялась и дрогнувшим голосом ответила:

— Спасибо и тебе, Клавдий Потапыч. Ты был мне хорошим мужем, а если не угодила чем — прости! — И она медленно и низко поклонилась старику.

— Да вы что! — закричали за столом. — Вы что, помирать собрались, что ли? Теперь самая хорошая жизнь начнётся! Как в городе, а вы такое!

Катя вскочила и, закрыв лицо руками, кинулась из горницы. Гости загалдели, затормошили стариков.

Вадим подошёл к Лёшке.

— Пойди посмотри, куда девочка побежала, — велел он. — Верни её обратно.

Кусков вышел на крыльцо. Было совсем темно. Огромная оранжевая луна поднялась над зубчатой стеной леса.

Нащупав мокрые от вечерней росы перила, мальчишка спустился во двор.

— Катя, — позвал он. — Катя… Где ты?

Две старухи гостьи спустились мимо него по ступенькам.

— Помирать не помирать, — говорила одна, — а годы наши преклонные, и правильно Клавдий сделал, что перед всеми жене спасибо сказал.