Читать интересную книгу Подземный меридиан - Иван Дроздов

Борис Фомич с напускной веселостью сказал:

— Пойдем, Маша, в магазин.

— Зачем?

— Купим новое бра в коридор. Плафончик на кухню.

— Делать тебе нечего.

— Но ты же сама хотела. И верно — нехорошо: бордовые обои на стенах, а бра синего цвета.

— Хотела, а теперь не хочу. И вообще, Борис Фомич, я ничего–ничего не хочу. Хандра на меня напала, ты уж извини меня, не обижайся.

Борис Фомич снова подсел к жене, сердечно проговорил:

— Ну вот, ты опять меня называешь: Борис Фомич. Как называла студенткой в институте. Помнится, давно уж ты меня так не называла. Что с тобой, Машенька? Ты бы хоть открыла мне свою тревогу. Твоя озабоченность мучает меня. Я не могу спокойно работать. Не отдыхаю дома. Да и ты живешь в постоянной тревоге. Я же вижу…

Борис Фомич прижался губами к Машиной щеке.

Она не отстранилась, не шевельнулась, а лишь проговорила:

— Сбрил бы свои противные усы.

— Усы? Тебе не нравятся мои усы? Помнится, когда я отпускал их, ты не возражала. Но если ты находишь… я… пожалуйста. Я готов сейчас же…

Каиров подошел к стоявшему в углу комнаты высокому дорогому трельяжу, потянул шею, точно хотел коснуться губами стекла. Потом энергично шевельнул усами, как это делают тараканы, исследуя пищу. Жесткие коричневые волосинки ощетинились, словно пики. Теперь Борис Фомич и сам видел, что усы некрасивые, грубы, они полнят и без того полное, мясистое его лицо, оттеняют ярче желтизну глаз, высекая в них холодные, злые искры. «Если они мне кажутся такими некрасивыми, — с нетерпеливой досадой подумал Борис Фомич, — то как же она до сих пор выносила?» И он, не поворачивая к Маше лица, не взглядывая на нее, как–то юзом, правым плечом двинулся к двери и при этом как–то покорно, жалостливо ссутулился, втянул внутрь покатых, по–женски округлых плеч шею и вышел из комнаты. Пересекая коридор и входя в открытую дверь ванной комнаты, он машинальным движением руки погладил свою лысину и при этом, кажется, ещё больше ссутулился, ещё глубже втянул шею.

В ванной комнате, размешивая мыльный порошок перед зеркалом, Каиров снова пошевелил усами, и снова они показались ему грубыми, неэстетичными. Он быстро намылил их, решительно сбрил. Помыл лицо горячей водой. Щеки от горячего компресса раскраснелись, глаза торжествующе засветились. Он повернул лицо влево, вправо и, к радости своей, увидел, что помолодел лет на десять. Открытие это его обрадовало, и он, торжествующий, снова вышел к жене.

Самарин переводился из цеха в институт.

В последний раз придя в бригаду, он стал разбирать свой ящик. Время от времени поднимал над головой инструмент, говорил:

— Братцы, кому нужны пассатижи?.. Тебе, Федя? Бери. У кого нет микрометра?.. Возьми, Саня, на память о бригадире. А что бы тебе, Петро, подарить?.. — И сам подносил товарищу инструмент.

Это были ребята, с которыми Андрей собрал, смонтировал не один десяток малых и больших электронно–вычислительных машин. А с Петром Бритько и Сашей Кантышевым он объездил многие страны, где осматривал, принимал, а затем транспортировал оборудование, купленное у капиталистов, устанавливал его на отечественных заводах, в институтах, академических центрах. Эти ребята, не хуже иных инженеров, могли судить об электронной технике в разных странах, о степени добросовестности фирм и компаний, о талантливости инженеров, создающих электронную технику. Они и сами были конструкторами и изобретателями; каждый из них творит, доделывает «на ходу», не оформляя патентов, не требуя вознаграждений. Самарин с друзьями стояли возле стола, на котором были разложены части, узлы, детали портативной электронно–вычислительной машины, над которой бригада в свободные от своих основных занятий часы работала вот уж много месяцев. Большая мечта Самарина — машина, призванная, по его замыслу, поступить на вооружение каждого диспетчера шахты. Она так и называлась: СД‑1 — «Советчик диспетчера».

— Как же доводить её будем? — не поднимая на Самарина глаз, буркнул Кантышев.

— Да что ты в самом деле, — толкнул его в плечо Петр Бритько, невысокий, крепкий паренек с живыми черными глазами, — причитаешь, словно на похоронах. Бригадир как работал у нас в цехе, так и будет работать. Ему только ранг служебный повышают. — И, обращаясь к Самарину: — Так я понимаю дело, Андрей?..

— А куда ж я от машины? — согласился Самарин. — С вами её делал, с вами буду и заканчивать.

Кантышев взглянул на Андрея: в его зеленоватых, несколько округлых глазах влажным блеском засветилась радость.

В цех вошел директор института Шатилов. С минуту постоял у двери, оглядел участки и, увидев Самарина, направился к нему.

— Поздравляю, — протянул он руку Андрею. — Полагаю, наука в вашем лице приобретает полезного мужа. — Шатилов коснулся толстым несгибающимся пальцем разложенного на столе проводника. — Слышал я, физики столичные вашим диспетчером заинтересовались. Что ж их тут, извините за невежество, может привлекать?..

— Оптимализм схемы, — важно сказал Кантышев.

Самарин неодобрительно взглянул на друга: мол, дуришь, Санька. Пояснил директору:

— Простота и надежность им по душе пришлись, Николай Васильевич.

Шатилов гладил серебристый бок ящика.

— Простота, говоришь? Одной–то простоты им, наверное, мало. Она, твоя машинка, как мне доложили, и памятливая будет, и проворная. Ну–ну, дай–то бог.

Он сказал стоявшему тут же начальнику цеха:

— Материалы–то где берут?

— Покупают, Николай Васильевич, на свои деньги. Вот только пластинки титановые я выдал им из рационализаторских фондов.

— Ну, ну. Теперь ставьте на все виды довольствия. Самарин — сотрудник института, машину его в план включим, так что не скупитесь. Институт у нас богатый, для полезного дела жалеть ничего не станем.

В этот же день, вечером уже, состоялось заседание учёного совета. На нем выступил директор института. Сказал, что побывал в экспериментальном цехе, познакомился с Самариным и его машиной.

Шатилов, как всегда, говорил туманно, ядовито, со значением. От общих институтских проблем он переключился вдруг на Самарина:

— Доложу вам, характер же у этого парня: и не видно человека, и не слышно, а, поди ты, какие чудеса выделывает. Пока мы в своих лабораториях решаем эпохальные проблемы… — Шатилов обвел взглядом начальников лабораторий, — да, так я и говорю: пока мы технический прогресс на угле подвигаем, он потихоньку–полегоньку приборчик для горняков изобрел. Вроде бы и невелик приборчик, а от заказов на него не отобьешься. Патентик на него только–только оформили, а уже из Польши пишут, французы просят, англичане тоже хотят иметь приборчик. Вот вам и Самарин. А что его приборчик Борис Фомич на доработку истребовал — тоже верно. Сделать так уж сделать. По всей форме. И ничего, что на него уже патент есть. Не беда. Если мы приборчик улучшим, нас за это по голове не ударят. Нас за другое ударить могут — за то, что приборчику внимание не окажем… Да… Так я и говорю: вот он, простой–то рабочий человек, какие чудеса производит. Помнится, в детстве далеком бабушка мне об одном умельце рассказывала. Будто сделал наш односельчанин баню переносную и в записке волостному начальнику написал: «Баню, как шапку, можно взять в охапку». Никак я понять не мог: как это баню, что стояла у нас в огороде, можно взять в охапку. Ан, можно, значит. Вот хоть бы и Самарин… Мы считали, нельзя сразу, в один миг утечку тока обнаружить, а он себе решил: можно! И приборчик такой соорудил. А теперь вот электронную машину в помощь диспетчеру делает. И сделает. Нет, нет — вы пойдите в цех и посмотрите, какие чудеса творит этот слесарь!.. — Тут из зала подсказали: «Он не слесарь, а бригадир электроников!» — Вот–вот — бригадир, — подхватил директор. — Не кандидат наук, не доктор, не даже научный сотрудник, а бригадир. Так сказать, из категории рабочих, представитель рабочего класса. А насчет званий — никаких. Не дано. Не получено. Тут он, видимо, не мастак — насчет званий, значит. Не из тех… умелых… которые быстро остепеняются. А вот по части приборчика там или машинки какой — парень преуспел. Бывают, знаете, однобокие такие люди: в одном смел, а в другом — в галошу сел. Вот и Самарин наш. Из таких он, значит.