Зимой в термы приходят пузатые, волосатые мужики с толстенными золотыми цепями на шее, внешне весьма смахивающие на героя Пеппе Ландзетты. А летом или весной публика тут становится более разнообразной: женщины, целые семейства, влюбленные пары, наводящие ужас оравы детей. Однако – редкость в Неаполе! – в термах довольно тихо, шумные неаполитанцы разговаривают там вполголоса. Даже когда народу много, нет тягостного ощущения толпы.
Водоем с темной грязью соединяется с озером каналом, где плавают гуси, он вызывает смутное беспокойство, но температура там идеальная. Вокруг передвигаются коричневые силуэты: грязь, которую добывают оттуда, черная и смолянистая, и посетители намазывают себе ею тела и лица, превращаясь при этом в исчадия ада. Даже в роскошных дизайнерских душевых черноту смыть не так-то просто.
Холодный водоем, расположенный ниже, для тех, кто помоложе, или для любителей контрастов – после кальдария.
Водоем посередине служит олимпийским бассейном. Несмотря на запрет нырять в него с высоты, в нем без конца поднимаются столбы брызг.
Я плыву без очков, и тут мальчик-даун обнимает меня и целует.
– Ты красивая! – произносит он и устремляется прочь. Родители мягко укоряют его.
Все происходит так быстро, что я не успеваю среагировать и, глуповато улыбаясь, спешу добраться до безопасного угла.
В кальдарии в разгар дня люди сидят как идиоты, при сорокаградусной температуре, похожие на огромных тритонов в цветных трусах. Под холодным душем я пытаюсь поднять себе давление. В соседних залах многие спят, задрав ноги, поставив рядом запотевшие бутылки с водой, только что покоившиеся в холодильнике. По этим комнатам все бродят расслабленные, вялые, отупевшие от купания.
Автомобили припаркованы в огороде, между баклажанами и помидорами, под шпалерами, по которым ползет виноград, рядом с диким маком. На набережной, в нескольких метрах от нас, рычат и толкаются локтями невольники пляжа. И длинные ряды машин текут в город и из него подобно ожерелью.
* * *
Храм Меркурия, иначе именуемый храмом Эха, живет в моей душе как детская мечта, которую невозможно забыть. Впервые меня привели туда родители, постоянно водившие меня по музеям и раскопкам. С тех пор я возвращаюсь туда не реже чем раз в год. Храм находится в Байях, в конце аллеи античных терм, расположившихся вдоль стены, отделяющей Байи от Баколи, поверх которой идет улица под названием Скаландроне [34] .
Байи – это крошечное поселение вокруг маленького порта; когда попадаешь туда, видишь сперва крепость, потом круглый храм Венеры, обнесенный решетками и отделяющий порт от улицы, где ездят автомобили, а потом огромную чашу храма, возвышающегося над комплексом терм, – он стоит к путешественнику тылом.
Еще несколько лет назад на водной глади Бай красовались останки множества старых, отправленных на покой кораблей, и это придавало лазури пейзажа оттенок пронзительной печали.
Никому и в голову не приходит, что за территорией Байских терм, на которой тоже много таинственных лабиринтов, террас, где загорали древние римляне, двойных стен (чтобы сохранялся горячий воздух терм), потайных пространств, где мы играли в детстве, длинных портиков, широких лестниц, стоит храм, заполненный водой.
В храм Эха можно попасть с небольшой площадки, перед ней высится ряд арок из кирпича, и деревья вокруг стоят плотной стеной. Снаружи растет кроной вниз инжир – явление удивительное, настоящее чудо.
Этот инжир – большой, сильный, он дает много плодов, и корни его уходят в купол храма. Перевернутое дерево попадалось мне на глаза неоднократно и натолкнуло меня на идею рассказа “Икар” – я написала его вот уже двенадцать лет назад. Перевернутый инжир символизировал там гомосексуальную любовь, которую испытывал богатый торговец к юному и вероломному римскому патрицию. Храм Эха, представляющий собой ушедший в землю купол, стал местом их первой встречи.
Теплая морская вода и крупные рыбы попадают сюда, преодолев преграду, образованную сушей, здесь два кессона, один круглый, другой квадратный, до самого заката рисуют на стенках купола причудливые, переменчивые картины. Среди заполняющей храм Эха воды есть остров – кусочек земли, на который можно попасть по железному мосту. Если сказать что-нибудь громко или спеть, все вокруг гремит.
Вместе с Розарией, которая преподает войсинг, особую дисциплину, занимающуюся использованием голоса, мы входим в храм, чтобы провести испытания: мы хотим привести сюда группу, чтобы эти люди здесь пели и записывали результаты опыта.
Внутри голоса преломляются особым образом и превращаются в мелодию, плач, рев, вой сирены, вопли гарпии, в какую-то древнюю песнь. Помню, много лет назад я смотрела фильм Франко Пьяволи “Ностос” [35] , в основу которого легли многочисленные истории о возвращении Одиссея в постгомеровской литературе. Там нимфа плавала нагая, а вода, в которой она плавала, пела. Так плавала нагая Джанет Фрейм у берегов испанского острова в шедевре Джейн Кэмпион “Ангел за моим столом”.
Полная эротики вода этого молчаливого, дышащего влагой храма – первый, древний, отдельный от окружающего пространства путь, ведущий в Неаполь. Это место мелоса. Представляю себе удивление ученых мужей XVI века, обнаруживших в густых зарослях этот храм, сотни лет скрытый от глаз человеческих, и те бесконечные споры, которые наверняка вызвала у них находка.
Кто знает, спускались ли они также в расположенный неподалеку бассейн Мирабилис, в Баколи, – самый большой подземный резервуар воды для императорского флота, архитектура которого предвосхитила готику, пещеру миражей и потерь.
Сегодня, чтобы войти сюда, нужно спрашивать разрешения у Хранительницы ключей. На Флегрейских полях много Хранительниц ключей – пережиток тех времен, когда Управление действительно управляло, и ход раскопок под домами жителей Баколи регулировался так, словно это был чей-нибудь частный винный погребок.
Сказанное относится и к расположенной неподалеку “вилле ста комнатушек” [36] . Баколи поглотил Ченто-Камерелле с его хрупкими камнями, с множеством комнат – может, их и не сто, но, во всяком случае, несколько десятков, с выходами к морю, надписями красной краской, оставленными посетителями XVI века, и граффити сегодняшних юнцов. Ту же судьбу разделил и Бассейн императоров, вместилище тишины и эха.
В храме Меркурия и в бассейне Мирабилис Даниэле Сепе записал прекрасный диск – композиции для голоса с аккомпанементом, используя естественные усилители звука. Он называется “Потерянные жизни”.
* * *
Вода ушла из римского бассейна, а вот в храме в Байях она по-прежнему есть: там плавают большие красные рыбы и встревоженные тритоны, и голуби прилетают туда отдохнуть или умереть. Днем здесь почти никогда никого не бывает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});