хотел предупредить его, что ботулин не всем полезен, иные от него умирают в мучениях, но Антиох сунул мне стакан.
Водки там было на две трети.
— Круто берете, — сказал я.
— А посмотри на народ, — убедительно ответил Антиох.
Народ в лице дворника, сильно пыхтя, прилаживал консервный нож к банке. По нему не было видно, что алкоголь — это яд.
— Ведь мы тебя ждем, Варахасий…
— Серость свою показывает, — подтвердил Буратино.
— Сичас, — сказал дворник и неожиданно разъял банку.
Оказывается, он резал ее пополам. Томатный соус полился на скатерть, дворник суматошно запихивал его обратно, выдавливая рыбу.
Антиох молча отобрал у него половинки и придвинул стакан. Обвел всех черными непрозрачными глазами.
— За бессмертие!
Это он засадил. Я даже вздрогнул.
— И-эх! — сказал Буратино, опрокидывая.
Поручик — как человек военный — уже занюхивал краем мятого рукава.
Я вообще-то не пью. Не нахожу вкуса. Что хорошего: наливаешься разными чернилами, а потом выворачивает наизнанку. Разве что чуть-чуть, за компанию. Заранее морщась, потянул в себя противную жидкость. И замер. Стакан был пустой. Совсем пустой — один воздух. Я повертел его с дурацким видом — ничего особенного, по граням сползали капли.
— За бессмертие пили, а сам умер, — облизав пальцы, сказал дворник.
Он поедал кильку, выковыривая ее из двух полукружий. Ядовитый соус капал ему на бороду.
Антиох подмигнул мне.
— Варахасий-то как освоился. Раньше руку все лобызал, а теперь хамит.
— Так ведь нет тебя, — сказал дворник. Сложил ковшом земляную ладонь и дунул. — Фу! — улетел…
— Варахасий, я тебя породил, я тебя и того…
— Кто умер? — не понял я.
Антиох засмеялся.
— За бессмертие надо платить.
— Что-то дорого.
— Цена всегда одна. И вряд ли будет иначе.
— Господа, — капризно сказал поручик Пирогов. — Право, господа, скучная материя… Давайте о возвышенном… Вот со мною вчера приключилась необыкновенная история. — Он оживился, кончики носа и ушей побагровели. — Иду я, представьте, по улице, ну — везде натюрморт, воробьи заливаются, а навстречу, тюп-тюп, этакое создание: волосы распущены, платье, между прочим, до сих пор, декольте дотуда же, чулочки прозрачные. — Он зажмурился и причмокнул. — Я, конечно, говорю по-гвардейски: Позвольте, мадам, так сказать, нах хаузе цурюк битте. А она отвечает: Папаша, сначала вымой голову, папаша… Ангельский голосок. Я тогда намекаю… — Поручик изобразил пальцами, как намекает. — И мы в Париже! — победно заключил он.
— В самом деле, — лениво сказал Буратино, прикуривая от хабарика. Вытащил гитару, ногтем тронул занывшие струны. Объявил: Полька-мотылек! — Заиграл почему-то «Танец маленьких лебедей». Правда, лихо заиграл, профессионально.
— Ну, — предложил Антиох, — покажем напоследок, как падают звезды?
— Баба, оно и есть баба, — высказал Варахасий свою точку зрения на предыдущий вопрос.
Но поднялся.
Они стали показывать. Я не выдержал и тоже пошел — на гнутых ногах, против воли. Плясалось само собой. Буратино заиграл громче, добавляя: Оп! — Чайковского это не украшало. Повели хоровод. Было весело. Всем, кроме меня. Дворник откалывал такие колена, что пол содрогался. Достал из ватника очень грязный платок и тряс им. Сыпались бациллы. На часах было два ночи. Антиох интеллигентно подвывал. Буратино, забравшись на стол, как кузнечик, прыгал среди посуды. Я ждал, что прибегут снизу. С ружьями. Поручик в центре хоровода, бледный и торжественный, вытянувшись, салютуя невидимой саблей, парадным голосом вопил:
— Полк!.. Слушай мою команду!.. На его высокопревосходительство главнокомандующего великого князя Сергея Александровича — рысью!..
Начинал маршировать, раздувая щеки.
— Бум-бум-бум!.. Буру-бум-бум-бум!..
Изображал оркестр.
В общем, кордебалет получился, как за границей. Ведь можем, если захотим. Я попытался прекратить его, но свет был ужасно тусклый, словно люстру обернули шерстяной тканью. Плавали тени. Дрожало в глазах. Комната казалась чужой, будто переставили мебель. Что-то было не так. Я топтался один, как медведь зимой. Все куда-то подевались.
— Дорогой длинною-ю!.. — гремело где-то рядом.
Я напряженно соображал — где?
Появился взъерошенный Антиох и распахнул дверцу шкафа.
— Варахасий, ты что это? Много себе позволяешь, Варахасий…
Дворник стоял внутри, сапогами на моем выходном костюме, — качаясь и самозабвенно набирая воздуха в грудь. Неуверенно открыл один глаз.
— Что по ночам так мучила меня-а!..
— Выходи, Карузо!
Затрещала фанера стенок — вспучилась, со стоном оскалились гвозди. На костюме отпечатались две огромные подошвы.
— Деготь, — ободрил меня дворник. — Деготь, он безвредный…
Мы снова сидели за столом. Было по-прежнему весело. Варахасий, грузно расставив локти, жрал колбасу. Томатная лужа расплылась на весь угол. Две морщинистые кильки, погибшие в двадцатом году от эпизоотии, жалобно изогнулись в ней. Тикал неизвестно откуда взявшийся будильник. У поручика Пирогова жидкие, бесцветные волосы стояли дыбом, наподобие венчика. Он крепко остекленел — скрипел зубами и невнятно ругался. Буратино царапал носом книгу, на глянцевой обложке которой был изображен он сам с золотым ключом.
— Папа Карло, папа Карло — пропил мою новую курточку, злобный старик…
— Не горюй, чурбачок, — утешал его дворник, — сдадим посуду, купим еще лучше…
— Не дарил он мне новой курточки и букварь не дарил — чтоб я сдох, — горько клялся Буратино.
Круглые, коричневые слезы его капали в тарелку. Уже собралась приличная лужица. Я тупо обмакнул в нее палец, попробовал. Это был чистый портвейн — липкий и густой. Наверное, они вылакали его на кухне.
— А у меня была кобыла, — сказал поручик Пирогов в пространство.
— Ну? — высморкавшись таким же портвейном, слабо поинтересовался Буратино.
— Амнеподистой звали…
— Ну?
— Красивое имя, благородное… Бедра — во! Князь Синепупин завидовал…
— И что?
— Нет Амнеподисты, — поручик заскрипел зубами, будто жевал стекло. — На шести шагах стрелялись, на Карповке, через платок, по четыре заряда… Шляпу мне прострелила, подлая…
Умолк в некотором остолбенении.
— Нравятся? — спросил Антиох на ухо. — Где таких найдешь? Все-таки отличная работа. Совсем, как люди, только кровь голубая.
— Почему голубая? — удивился я.
— А бог его знает, голубая и все. Какая разница, им не мешает…
Он набухал мне целый стакан. Рука не чувствовала тяжести, стакан был невесомый — разожми пальцы, и повиснет в воздухе.
— Не веришь? Спроси у Варахасия. Он мужик прямой. Варахасий, кто тебя сделал?
Прямой мужик Варахасий уронил колбасу.
— Опоганился я совсем, — тоскливо отозвался он. — Автобусы смердящие, электричество какое-то выдумали, колбаса — черт-те из чего, правда, вкусная. Третьего дня пошел в церковь грех замолить…
— Не было этого, Варахасий, я же тебе объяснял…
— Не было, не было… У вас не было, а там, у нас, было. Я же ходил потом, смотрел — обе убитые. Народу-у!.. Лотошники, прачки, мастеровые! Мальчишки свищут!.. Господин пристав приехали синий с похмелья, по шее от него получил… Как не было — вот он, топор. — Дворник горячо выдохнул, утер рот. — Пропадает христианская душа! Ну, зашел в