старшего и уже изображал хвостик у него. И я даже не предполагал какие последствия повлечёт это односторонняя дружба.
Я долго потом размышлял над поведением взрослых, которые даже и не подумали вмешаться в наши детские разборки. И пришёл к выводу, что подобный подход в воспитании, который сейчас окружает меня со всех сторон, самый правильный и жизненный. Ребёнок учится сам принимать решения, драться или мимикрировать. А не как у нас, в моём времени — «а я маме скажу», «а я папе», «а у меня брат старший есть». Правда, в той же современной Финляндии моего времени за подобные действия, а тем более за телесные наказания, ребёнка из семьи забрали, а родителям неплохой срок впаяли бы.
…..
Из всех этих поездок я узнал много нового про окружающий меня мир и людей. К моему удивлению, Финляндия конца девятнадцатого века оказалась вполне себе экономически и промышленно развитой. Только в Улеаборге было с пару десятков различных промышленных предприятий. Начиная от довольно крупного металлургического завода и заканчивая различными деревообрабатывающими заводиками.
Многие заводы перебрались через реку Оулуйоки в бывшее село Туйра, которое совсем недавно включили в состав города. Видимо, городские власти не захотели терять доход.
В городе была электростанция и электрическое освещение. И даже своя телефонная сеть. По крайней мере, у обоих родственников на стене висели телефонные аппараты, знакомые мне по книжкам и фильмам про революцию. В трубку которых нужно обязательно дуть и орать «алло, барышня, дайте Смольный».
Но самым главным событием всех этих поездок стало то, что меня, наконец, подстригли. Дед отвёл меня к своему знакомому цирюльнику, и мне сделали моднявую стрижку всех времен и народов «под горшок». Да ещё и покороче, как велел дед. Видимо, его тоже достали, впрочем как и меня, мои девчачьи патлы, на которых все кому не лень учились вязать косы, и я вечно ходил с косичками, которые сам развязать не мог. Матушке мои длинные волосы нравились, и она запрещала кому-либо подстригать меня, лично занимаясь моими волосами. Ну, против решения деда не попрёшь.
Он, гад такой, даже мой деревянный меч, который я любовно вытачивал целый месяц, умудрился продать за три марки на летней ярмарке. Только отлучился по его заданию принести еще головку сыра, возвращаюсь, а моей прелести уже нет.
— Деда, где мой меч?
— Покупатели нашлись, и я продал. Гордись, аж за три марки. На, вот, держи, — и протягивает мне, гад такой, монетку в пятьдесят пенни. — Сладости себе купишь.
— Это не честно! — заявил я ему и еле сдержал слёзы. Даже и не ожидал от себя таких эмоций от казалось бы, пустяка.
— Ну ты и, помпо, — обозвал меня дурачком дед. — За твою деревяшку, дали денег, а значит, это выгодно клану. Приедем домой, не забудь показать Эсу как ты это сделал. Он с деревом хорошо обращается, сразу наделает подобных мечей и тебе тоже. Ярмарка ещё неделю продлится, может и найдутся покупатели.
— Если я помпо, то ты — хёльмё (полный дурак), это мой меч! Давай две марки! А одну, себе оставь!
— Ах-ха-ха! — рассмеялся дед и стремительным движением схватил мою тушку, и обнял. — Уже торговаться начал учиться? Молодец! А вот ругаться на родного деда нехорошо, — и он отвесил мне легкий подзатыльник. — Понял?
— Да, деда, — пришлось кивнуть мне.
— Тогда подставляй ладошки, — и он отсчитал мне в ручки три, явно серебряных монетки. — Одну за товар, одну за сообразительность и еще одну за острый язычок. Смотри, не потеряй! Дома проверю!
Монетки оказались достоинством в одну маркку. Даже пару раз перечитал. Я-то думал, что местная валюта, как и немецкая марка, с одной буквой «к», а оказалось с двумя. Но в разговорной речи, все произносили название валюты как я привык, с одной «к». Или это специфика языка? Тогда и я не буду заморачиваться.
— Деда, а сколько это рублей? Ну, три наших марки?
— Если серебром, как у тебя, то как раз серебряный рубль.
— А бумажные?
— За бумажные столько же, три марки за один рубль. А если менять наше серебро, то пять марок серебром, это два бумажных рубля выходит. А зачем тебе это? — с подозрением спросил он.
— Просто, интересно, — смутился я.
— Молодец. Раз интересно, то правильный из тебя хозяин будет, — похвалили меня и опять взъерошили шевелюру.
Да что же это за привычка такая у взрослых? Издеваться над детскими волосами. Я так со своими сыновьями, по-моему, не поступал. Или поступал?
А вечером случилось несчастье. Я разбил стеклянный плафон у керосиновой лампы. Дед за ужином рассказал о нашей торговле и как я стребовал с него деньги. Причем рассказывал в восторженном ключе, мол смотрите какой молодец наш Матти. Но отец всё равно решил изъять у меня деньги.
— Ты ещё мал, Матти, — был его ответ на моё возмущение. — Потеряешь.
— Не потеряю. Я в ящик комода положу и буду копить.
— Нет. Отдавай, — своей категоричностью он мне напомнил моего племянника Андреаса, в нашем противостоянии из-за ножа.
— Не отдам! — побежал из-за стола к себе в комнату.
Но нашла коса на камень, если батя что-то решил, то его уже ничего не остановит. Даже если его будут отговаривать жена и отец с матерью. Короче, меня поймали, забрали три серебряных монетки. И где-то посередине этого действа, когда отец меня тащил назад за стол, я умудрился зацепить ногой и запулить клубок ниток. Который попал точно по плафону, отчего он упал на пол и разбился.
Меня впервые в этой, новой, жизни, отшлёпали и лишили сладкого на неделю. А на утро заставили белить нижние венцы, старой конюшни. К моему удивлению, дед Кауко не поехал на ярмарку, послав вместо себя деда Хейди, а пришёл помогать мне.
— Эх. Это я, Матти, виноват что тебя наказали. Я же тебе деньги отдал. Значит, наказание мы должны разделить пополам, — пояснил он офигевшему мне.
Я старательно, но очень медленно пробеливал точки, которые пропустил дед, а сам постоянно ломал себе голову. Как сделать так, чтобы стать неприкасаемым и авторитетным в семье, пусть мне только и три года недавно исполнилось. Может, стать писателем или поэтом? А что? Самый молодой литератор Финляндии, это звучит ого-го как. Правда, я сам никогда не писал ничего, но кто мне мешает воровать уже написанное, как многочисленные попаданцы, о которых я читал в интернете? Перкеле, возраст мешает, надо что-то наивно детское, думал я, закрашивая очередной пропущенный дедом участок.
«Дед… красить… я…» Что-то такое вспоминается. Думай, голова, думай, вспоминай. Ведь ты много чего учил