О дружбе Василий Дмитриевич говорил с увлечением, с жаром, как о самом возвышенном человеческом чувстве. Глаза его загорались в этот момент светлой радостью, он буквально перевоплощался.
- Дядя Вася, - послышался голос Акимова. - Вы когда-нибудь плакали? спросил он.
- Плакал, Сеня, да еще как плакал. Это случилось в двадцатом году, когда беляки убили моего фронтового друга.
Ершов умолк, остальные бойцы взялись за кисеты.
Мимо нас, лязгая гусеницами, проходили тягачи, тащившие длинноствольные пушки. С глухим рокотом, выбрасывая облака синего дыма, шли одна за другой машины, груженные ящиками и бочками. Почти без шума проносились легковые автомобили. В кузовах, на прицепах, на орудийных лафетах, даже на стволах пушек сидели артиллеристы. Лица у всех были хмурые, одежда испачкана маслом и покрыта дорожной пылью. Это наши артиллеристы отходили из Кингисеппа на новые позиции.
Красноармейцы с тревогой смотрели в сторону покинутого ими Кингисеппа, откуда то и дело доносились глухие взрывы и высоко в небо взлетали огненные шары.
- Жгут, гады, город, - зло прошипел сквозь сжатые зубы Сидоров.
Романов взглянул туда, где бушевало пламя пожара.
- Родные для меня места... - сказал он глухо.
Небо порозовело. Со стороны Нарвского залива потянуло холодным ветерком. Кругом, насколько хватал глаз, не было ни одного строения: все сожжено, сметено, будто здесь пронесся ураган.
Но как же дорога была мне и моим товарищам эта опаленная родная земля! Как близки нашему сердцу каждый увядший кустик, каждый почерневший камень, каждая обгорелая кирпичная труба! И я думал, с каким мужеством будут защищать свою землю вот эти утомленные люди, которые уснули на какой-нибудь час, а может, на считанные минуты перед боем.
Нежный розовый луч солнца упал на мощенную булыжником дорогу, которая серой лентой пролегала среди равнин и холмов; она то пряталась в мелких зарослях, то взбиралась на холмы. Теперь дорога была безлюдной, осиротевшей, никому не нужной.
Майор Чистяков с начальником штаба полка проверяли расположение наших огневых рубежей. Осторожно шагая возле спящих бойцов, офицеры внимательно осматривали каждый блиндаж, каждую огневую точку.
С утра к нам начали подходить бойцы, защищавшие Кингисепп. Вот из лесу вышла большая группа красноармейцев.
В нашу траншею прыгнуло несколько шагавших впереди бойцов. Затем в траншее появились и остальные. Среди них - один офицер - на его запыленных петлицах виднелись два вишневых кубика. Четким шагом лейтенант подошел к командиру батальона майору Чистякову и, чеканя каждое слово, доложил:
- Командир роты Хмелев. Мы защищали Кингисепп до последней возможности...
Хмелев умолк и опустил голову. Рядом с лейтенантом стояли по стойке "смирно" его боевые друзья. Лица рядовых бойцов и младших командиров посуровели, почернели от порохового дыма, глаза воспалились.
Хмелеву лет тридцать, он хорошо сложен. На его мужественном лице не было и следа робости. Серые глаза смотрели открыто, в них сквозили проницательность и решимость. На груди лейтенанта красовался орден Красного Знамени, в руках он держал немецкий автомат, а за плечами висела наша трехлинейная винтовка.
- Прошу вас, товарищ майор, разрешить нам вместе с вами драться с немцами... Я не знаю, где наш штаб.
- Я свяжусь с командиром полка, если он разрешит - пожалуйста.
Комбат и начальник штаба скрылись за поворотом траншеи. Мы окружили Хмелева и его друзей. Чей-то кисет пошел по рукам.
- Вот это рубеж обороны! - крутя козью ножку, воскликнул низенький боец, с интересом осматривая окружающую местность.
- Эти рубежи нам подготовили ленинградские девушки, - сказал Романов.
- Ленинградские девушки! - повторил низенький боец, и на его высоком лбу разгладились морщинки, глаза заулыбались. - Какой бы им подарочек послать? - задумчиво спросил он, дымя козьей ножкой.
- Зачем им наш подарок? Вот выбросим врага с нашей земли, поклонимся нашим девушкам низко и скажем: спасибо вам, родные, век будем помнить ваш труд! Вот лучший подарок, - ответил Романов.
Некоторое время мы помолчали.
- Эх! Хорошо бы сейчас познакомиться с вашим поваром, - прервал молчание один из бойцов Хмелева. - Честно вам скажу, мы со вчерашнего дня ничего в рот не брали.
Сидоров погрозил ему кулаком:
- Нет, браток, ты сначала расскажи, как вы немцам Кингисепп отдали!
- Отдали? Да ты что, с ума сошел? - И боец обратился к стоящему рядом с ним сержанту: - Товарищ командир, объясните ему, пожалуйста, а то он не дело говорит.
Сержант Рогов, рослый мужчина средних лет с широким скуластым лицом, хмуро взглянул на Сидорова.
- Да знаешь ли ты, - вскипел он, - что мы в районе Сапска и Кингисеппа по десять - двенадцать танковых атак в день отбивали и, если бы не вражеская авиация, не отступили бы! Фашистские стервятники нам жизни не давали. Вот прикрыли бы нас ненадежнее с воздуха, тогда другое дело...
- По-твоему, выходит, что наши летчики бездействуют, - возразил ему Сидоров.
- Действовать-то они действуют, да мало пока самолетов у нас. Жалко их, на глазах гибнут... - Рогов с досады махнул рукой. - Эх! Да что говорить! Побольше бы самолетов - показали бы немцам где раки зимуют... Ни танки, ни самоходная артиллерия так не страшны, как авиация. Танку или самоходке ты можешь под гусеницы гранаты сунуть, а вот попробуй забросить гранату в небо!
Рогов помолчал.
- В районе Ивановского, - продолжал он, - я повстречал самого командующего нашими войсками генерала Духанова и спросил его: "Товарищ генерал, где же наша авиация?"
- Ну и что он тебе ответил? - быстро спросил Ульянов.
- Да что он мог ответить?.. Прищурил глаз и посмотрел в небо...
Сержант сделал глубокую затяжку.
- Ты говоришь - отступили, фашистам город отдали. Мол, на, Гитлер, наш советский город, он нам не нужен. Так, что ли, по-твоему?
Сидоров дружески положил руку на плечо сержанту:
- А город-то все-таки, братцы, отдали?
Лицо Рогова налилось кровью, карие глаза сверкнули недобрым огоньком. Он в упор посмотрел в глаза Сидорову и окрепшим голосом сказал:
- А сам-то ты как воюешь? Наверное, первым с Нарвы драпал!..
- Нам приказали...
- Ага! А нас силой вышибли... Вот и разберись, кто прав, а кто виноват.
Круглов молча слушал спор. Он знал, что бойцы тяжело переживают наши неудачи, и вмешиваться не хотел.
Хмелев же повернулся к нам, горячо заговорил:
- Вы считаете, мы не умеем воевать или боимся смерти. Чепуха это! Вот, к примеру, левее нашего полка вела бой вторая ополченская дивизия. Многие из этих людей были необучены и плохо вооружены. Патронов у них было всего лишь на два дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});