— Позволю высказать собственное суждение, — добавил Виссигер. — Великий Роан благополучен во многом благодаря тому, что все его правители были людьми благородными, умными, честными и пеклись о благе своих подданных. Стоит же императору забыться, как перед ним возникает лицо его шута — его собственное лицо, — которое напоминает ему, что и он может в любую минуту оказаться там, внизу, на нижней ступени трона. А возможно, и на дне жизни. Ибо судьба всегда переменчива, и не стоит дразнить ее понапрасну.
— О чем вы думаете, Трои?
— Наверное, это очень страшно, — тихо сказал юноша. — Очень страшно — все время видеть себя со стороны. Знать, как выглядишь не в лучшие моменты, как злишься и радуешься, как ешь и спишь.
— Но и очень полезно, — заметил Шовелен. — Все недостатки видны, как на ладони. Все проступки и неблагородные, недостойные деяния буквально выпирают наружу. Если бы у каждого из нас был такой двойник, возможно, жизнь повсюду стала бы лучше.
— У нас есть этот двойник, — твердо произнес Виссигер. — Это наша совесть, просто мы приучились не обращать на нее внимания. А от императора закон требует внимательно присматриваться к своему шуту: тот играет роль зеркала, выставляя напоказ недостатки, которые людям свойственно прятать. Это, в сущности, и делает совесть — внутренний голос человека. И посему, Трои, не пренебрегайте голосом совести, какие бы неприятные вещи он вам ни говорил. Не старайтесь отмахнуться от него. Ибо, как бы хорошо вы ни хранили свои тайны, всегда есть человек, который знает о вас все. Это вы сами. А от себя не сбежишь и себя не обманешь.
— Браво! — кивнул граф Шовелен. — Это прекрасные слова, и я счастлив лишний раз убедиться, какому достойному и прекрасному человеку я доверил воспитание Троя. А теперь, Виссигер, расскажите нашему мальчику о гвардейцах и их традициях. Я полагал, — обернулся он к племяннику, — что тебе следовало сначала их увидеть, а уж затем слушать. Иначе ты бы и эти главы истории пропустил мимо ушей, а, согласись, такие ребята заслуживают, чтобы рассказ о них слушали внимательно.
— Они великолепны! — воскликнул Трои.
— Это самое малое, что можно сказать о гвардейцах императора, — кивнул Виссигер. — Раз в полгода в Роане, а также в таких огромных городах, как Ремель, Ойтал, Сувейда или Эрренк, проводят воинские турниры и состязания — на них съезжаются рыцари и воины с двух континентов, а также с Бангалорского архипелага. Победа в таком турнире не просто почетна.
Юноша хотел было заявить, что уж эти подробности он с детства знает наизусть и лет пятнадцать просто грезит Роанским ежегодным турниром. Но у него хватило ума не перебивать учителя.
— Это знают все, — неторопливо вел свою речь Виссигер. — Но мало кому известно, что на следующий день победителю предлагают состязаться с любым из гвардейцев императора. Встреча эта редко когда происходит привселюдно и почти всегда — практически без свидетелей: это уж зависит от желания победителя турнира, а мало кому придет в голову оспаривать собственное право на победу. Такой поединок ни о чем, вроде, не говорит. Титул чемпиона остается за рыцарем в любом случае: ведь встреча с гвардейцем императора как бы неофициальная. И потому соглашаются все — или почти все, но за таким редким исключением, что оно как раз подтверждает правило.
— И?.. — жадно спросил Трои.
— И чемпиона утешает только его предыдущая победа.
— Неужели гвардейцы императора непобедимы?
— Теоретически, абсолютно непобедимых воинов нет, — вмешался граф Шовелен. — В теории, справиться можно с любым, если правильно избрать тактику и найти слабое место в защите противника. Но на практике все обстоит немного иначе. Чуть-чуть…
— Граф хочет сказать, что за восьмисотлетнюю историю существования императорской гвардии ни один из гвардейцев не был побежден — даже слухов, сплетен подобных не было.
— Фью-ю-ю, — присвистнул Трои. — Вот это да. Впрочем, чему удивляться? Я видел их собственными глазами — это не люди, это какие-то скульптуры, изображающие идеального воина. И потому…
— И потому мы теперь ляжем спать, — сказал граф. — День был долгий и насыщенный; я устал и валюсь с ног.
— Только один вопрос, — жалобно попросил юноша. — Всего один.
— Да, — кивнул Шовелен, поднимаясь со своего места, — хорошо. Один вопрос мы с Виссигером как-нибудь осилим. Верно?
— Если я правильно понял, — неуверенно начал Трои, — то существует традиция, согласно которой принцесса Лотэра обязательно выходит замуж за сына Агилольфингов. А если у императора не будет сына? Или если сыновей несколько?
Виссигер смущенно потер свой огромный нос.
— Этот вопрос верен только в том случае, когда касается обычных людей. Но императоры Роана — не простые люди, и об этом следует помнить, мой мальчик. Правду говоря, я бы и сам хотел знать ответ…
— Виссигер хочет сказать, — нетерпеливо перебил граф, — что на протяжении восьми веков у Агилольфингов всегда рождались сыновья. По одному в каждом поколении. И никаких дочерей.
В то же самое время император и командир его гвардейцев — великан Аластер — шли извилистыми, бесконечными коридорами потайного хода по направлению к опочивальне императора. Опочивален было две. Одна постоянно находилась в распоряжении кого-то из двойников, о которых Ортон так вскользь и небрежно сообщил своей супруге. Где находилась вторая, тайная опочивальня подлинного императора, знали очень немногие. Но не это странно. Вопреки известной истине — если тайну знают двое, ее знают все, — секреты повелителей Великого Роана никогда не выходили за пределы круга избранных.
В число посвященных абсолютно во все секреты, кроме Аластера и его воинов, входил также Аббон Флерийский — верховный маг империи, об истинной должности которого почти никто не подозревал. Официально он считался придворным астрологом и заслужил неплохую репутацию, составляя гороскопы и втихомолку приторговывая приворотным зельем.
Зелье он варил из лепестков розы и листьев лимона но его многочисленные клиенты в большинстве случаев добивались желаемого результата, а потому прославляли Аббона на всех углах. Может, он просто раздавал свое псевдозелье взаимно влюбленным? Кто же знает этого хитреца?
Аббону Флерийскому исполнилось около четырехсот лет в год совершеннолетия Ортона I, но он нимало не смущался своим возрастом, утверждая, что наконец-то вступил в пору истинного расцвета. Выглядел же он на сорок с небольшим, был крепкого телосложения, и единственной приметной чертой его были черные, как уголь или обсидиан, сияющие глаза.
Вторым посвященным был Аббон Сгорбленный, с ужасом воспринимавший малейшие намеки на его родственную связь с королевским астрологом. Это был тридцатипятилетний мужчина — блестящий ученый, политик и острослов. Свое прозвище он получил от того, что за спиной у него возвышался огромный горб, а сам Аббон едва доходил до груди императору. Лицо у него было красивым и свежим, как у юноши, и, подобно большинству горбунов, он обладал неслыханной физической силой. При дворе императора Аббон Сгорбленный занимал пост первого министра и отвечал сразу за все.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});