А пока надуешь этот проклятый дирижабль, сколько сил надо!
– Да продай ты его!
– А кто купит? Кто захочет возиться? Непростительная глупость! Если бы не этот проклятый дирижабль, сколько бы я мог купить угля!
– А уголь-то вам зачем? – спросил акробат.
Ему никто не ответил. Все хохотали…»
Как и любому отцу, Борису Михайловичу пришлось пережить немало беспокойных часов, воспитывая гениального сына. О проблемах переходного возраста у Емелюшки Борис Михайлович вспоминает, как всегда, с юмором, но сквозь его тонкий, как никогда, покров просвечивает настоящая душевная боль и страх возврата тех неприятных моментов.
«У Емельяна абсолютный слух. Занимаясь музыкой, он делал большие успехи и был гордостью музыкальной школы. Мы не знали горя. Когда он поступил в музыкальное училище, попал в компанию подонков. Сын начал выпивать, драться, пропадал на неделю. Короче – кошмар. Ему было шестнадцать лет – переходный возраст. Он метал ножи в дверь ванной. Когда она начала напоминать решето, перешел к другим дверям. Потом он начал упражняться с топором. Я бросил театр, перестал сниматься в кино, ездил по всей Москве его искать. После очередного мордобоя в училище его собирались отчислять, но появлялся я, устраивал там шикарный концерт, и его оставляли. Я из училища не уходил, на все праздники устраивал им концерты с самыми популярными артистами. И только это его спасало от отчисления. Нервы были на пределе.
Переходный возраст у Емельяна продолжался. Я был беспомощен и не знал, что предпринять. В это время я снимался в кинофильме “Человек играет на трубе”. Поэтом в этом музыкальном фильме был Политанский. Когда он узнал о моей трагедии, сказал мне:
– Борис Михайлович, считайте, что вам очень повезло. Я вам помогу. У меня есть друзья – семейная пара врачей и педагогов, которые специализируются на трудновоспитуемых детях. У них вышло семь книг. Они – кандидаты наук и лауреаты государственных премий. Я заказал шикарный ужин в ресторане Дома литераторов, с нетерпением ожидая встречи с этими выдающимися людьми. Сели, выпили, закусили, разговорились. Я подробно рассказывал о Емельяне год за годом и наконец дошел до этого страшного эпизода. Ученый-педагог что-то отмечал в блокноте, кивал головой в сторону жены, которая в ответ улыбалась. Я видел, что они понимают друг друга с полуслова. Я был весел, шутил, надеялся, что скоро мои мучения с любимым сыном кончатся, мы продолжали пить. Поэт Политанский улыбался мне, показывая большой палец. Мол, не беспокойся. Просидев вместе в ресторане часа два, я спросил их:
– Простите, пожалуйста, а у вас дети есть?
– Один сын, – ответила она, а муж заметно помрачнел.
– Сколько ему лет?
– Через месяц будет семнадцать.
Муж не проронил ни слова, налил себе полстакана коньяка и залпом выпил.
– Борис Михайлович, вы затронули очень больную тему, – продолжала она. – Семен Аронович сильно повздорил с сыном. Наш сын Сережа до пятнадцати лет был безукоризненный мальчик. Потом стал нецензурно выражаться, начал нас оскорблять. Когда Семен Аронович делает ему замечание, он обзывает его графоманом и, простите меня, мудаком. А когда я сказала Сереженьке, что стыдно так обзывать отца, он мне ответил: “А ты бы помолчала, – извините, ради Бога, – старая б…дь”. Тут Семен Аронович не сдержался и сказал ему: “Последний раз предупреждаю, Сергей, еще раз услышу, что скажешь маме “старая б…дь”, я тебя выгоню из квартиры“. – “Ты, козел, шестерка, я вас скорее шугану отсюда”. И опять же, конечно, графоман и мудак. Я ему сказала, чтобы он извинился перед отцом, а он опять меня обозвал, ради Бога извините, старой б…дью. Семен Аронович не выдержал и ударил Сережу ладонью по щеке. А Сереженька со всей силы ударил Семена Ароновича в челюсть, и Семен Аронович перелетел через стол, через кровать, и если бы не шкаф, то вылетел бы в окно. Две недели ничего не мог есть.
– Мне и сейчас жевать трудно, – сквозь скрежет зубов ответил Семен Аронович. Жена продолжала свой рассказ:
– Потом Семен Аронович схватил топор и помчался за Сергеем.
– Я его, эту сволочь, все равно зарублю, – подтвердил профессор Семен Аронович, налил себе еще полстакана коньяка, выпил и стал похож налобстера.
– А как же ваш метод, применяемый для трудновоспитуемых? – поинтересовался я.
– Борис Михайлович, – сильно заплетающимся языком ответил Семен Аронович, – все эти методы муть. Их надо бить ломом по голове. Бедный поэт Политанский, он был так огорчен, что они не могут мне помочь. А я так развеселился! Я получил удовольствие.
Емельян еще немного побушевал, потом были отдельные вспышки. И переходный возраст закончился. Сын окончил консерваторию, стал композитором. Сегодня у меня нет ближе друга, чем Емельян».
Теперь Сичкин-младший – успешный композитор. Он пишет серьезную классическую музыку в частности, оперу «Ромео и Джульетта», над которой работал, по собственным словам, «всю жизнь». В начале 1990-х годов Емельян Сичкин был приглашен с сольным концертом в честь юбилея открытия знаменитого зала «Карнеги-холл». Выступление прошло с супераншлагом. А диск с его композицией памяти погибших на «Шаттле» астронавтов разошелся по США многими тысячами копий. Впрочем, не будем забегать вперед.
На сцене и в жизни
С 1955 года Борис Сичкин и Галина Рыбак начали работать в ансамбле литературной и театральной пародии «Синяя птичка» под руководством Виктора Драгунского. Борис сам писал тексты, выступал постановщиком сценок и балетмейстером. Особым успехом пользовался их номер «Танцы сидя», высмеивавший тесноту и неудобство малогабаритных квартир, и многие другие острые сценки.
Акын. На сцене театра «Крошка». Москва, 1960-е.
Фото Л. Бабушкина
Но то, что нравилось публике, не всегда вдохновляло чиновников из Министерства культуры. Часто невинные, казалось бы, скетчи неожиданно запрещались к показу, и Борису Михайловичу оставалось лишь горько вздыхать и придумывать новые номера:
«Это были пародии, потрясающие, гениальные пародии. Например, я делал пародию на иллюзиониста, выходил во фраке, в цилиндре, с двумя ассистентками. И всё строилось на фигах. Я вытаскивал фигу. Опускался ящик, открывали 15 ящиков. И в самом конце была фига. Канадский и английский послы каждый день были на этом спектакле. И вдруг снимают этот номер. Это был любимый номер – хохотали до слез. Я пришел в Министерство культуры узнать, почему сняли этот номер. Так мне ответили:
«Неизвестно, каким смехом смеялись эти консулы»».
Борис Сичкин в образе. 1970-е
Одно время вместе с Сичкиным в программе выступала Вера Георгиевна Белоусова-Лещенко, вдова знаменитого в 30-50-е годы XX века певца Петра Константиновича Лещенко. Житель Бессарабии, он в