Читать интересную книгу Кофе с корицей для снежного ангела - Олеся Рияко

в тяжелом трекинговом ботинке – удар потонул в мягком животе мужчины, вырвав из его рта отчаянный крик боли.

– Что, больно, сука? Больно тебе?! – кричала я по-русски, пиная его снова и снова. По ногам, по рукам, везде, куда могла дотянуться…

Неожиданный и совершенно оглушительный удар в висок, словно приглушил свет и звуки. Чувствуя, как сознание покидает тело, делая ватными ноги, лишая контроля над гравитацией, я обернулась и увидела Марину с расширенными от адреналина зрачками. С совершенно безумным выражением лица, она держала в руках тостер… блестящий хромированный тостер, измазанный кровью.

«Моей кровью» – понимаю я мгновение спустя, и касаюсь пальцами липкого, теплого, сползающего от виска к шее и дальше.

Еще миг и темнота накрывает меня, лишая возможности видеть, слышать и даже чувствовать.

6. Крис

Двадцать четвертое декабря. Открываю глаза и просто пялюсь в белый потолок несколько минут, не моргая. Игнорирую будильник, разрывающийся на тумбочке справа, потому что знаю – стоит поднять голову от подушки, и резкая боль прострелит виски навылет.

Пить накануне перелета было плохой идеей. Да, определенно такой же дурацкой, как и переносить дату вылета на утро двадцать четвертого декабря.

Черт возьми, уже канун рождества… я должен был улететь в Лондон еще вчера, чтобы успеть к празднику, но теперь, из-за разницы в восемь часов и тринадцатичасового перелета между континентами, едва ли успею к распаковке подарков.

Мой самолет улетел без меня, потому что после встречи на студии я поехал не в аэропорт, как планировал, а на всех порах помчался к ней… девушке, которой определенно было с кем встречать рождество и без меня.

Дурак… какой же я дурак!

Закрываю лицо руками и чувствую первые признаки мигрени. Ну, вот. Знал же, что не стоит шевелиться. Теперь поздно осторожничать – хлопаю ладонью по часам, отключая назойливый сигнал, и поднимаюсь, отбрасывая одеяло.

Синий циферблат слегка мигает в прозрачных сумерках, созданных плотными занавесками на панорамных окнах моей спальни – 6.30. По ту сторону рассвет заливает все теплым светом, а значит самое время не торопясь умыться, принять обезболивающее, одеться, быть может, выпить кофе и двинуть в аэропорт.

Анна, Анна, если бы ты только знала… хотя, быть может я просто не понравился ей? Я так привык к тому, что после успеха «Цены настоящего» влюбленные взгляды преследуют меня, куда бы я не пошел, что совершенно перестал даже допускать мысль о том, что могу не прийтись кому-то по вкусу.

Признаться, это было больно. Даже больнее, чем отпор Мелани Грин, которую я две недели решался позвать на осенний бал. Ведь Мелани мне просто нравилась, а в Анну я был…

Что? Неужели влюблен?

Нет, пожалуй, в таком было тяжело признаваться даже себе!

Собравшись наконец с силами, отправляюсь в душ. Буквально силой заставляю себя встать под холодные струи. Потом горячие и снова холодные – бодрит покрепче кофе, рекомендую!

И вот, жизнь уже не так сложна и непредсказуема. Кофе, авто, аэропорт – и привет, снежный Лондон – настоящее рождество, а не вот это вот все!

Все планы летят к черту, когда привычным движением хватаю с тумбочки телефон.

Три пропущенных с неизвестного номера, плюс сообщение на автоответчике, которое я открываю и далеко не сразу вникаю в суть.

– Здравствуйте, мистер Уайт. – Хрустит в трубке уставший, но деловитый женский голос. – Это больница Гуд Самаританс, мы находимся на бульваре Уилшир, двенадцать двадцать пять. Дело в том, что к нам поступила некая Анна… Сомов… простите, Анна Сомова с черепно-мозговой травмой. Документов и телефона при себе не было, поэтому личность была установлена по отпечаткам. Родственников найти пока, к сожалению, не удалось, но мы обнаружили вашу визитку в ее личных вещах, поэтому… если вы знакомы или вам известны контакты ее близких, пожалуйста, перезвоните по этому номеру. Все же, рождество. – Неуверенно добавила женщина на том конце провода и отключилась.

Не веря в происходящее, я прослушал сообщение снова. А потом еще раз, уже для того чтобы запомнить адрес. Мгновение спустя, одновременно накидывая плащ и набирая номер больницы, я на всех парах уже мчался к машине в гараж, занимавший весь цокольный этаж моего дома.

***

– С ней все в порядке, сейчас спит. В сознание приходила, но толком ничего сказать не смогла. Сотрясение средней тяжести – доктор сказал, что спутанность сознания пройдет. Вот порез от удара был достаточно глубоким, но шрам не будет заметен под волосами. – Заверила меня медсестра из приемного покоя.

Я стоял в нетерпении опершись на высокую белую стойку и старался не обращать внимание на то, что кто-то из пациентов, ожидавших своей очереди в лобби, достал телефон и начал меня фотографировать. Даже не позаботившись о том, чтобы отключить вспышку и звук!

Женщина напротив, шатенка за сорок с миловидной улыбкой, тоже узнала меня и только поэтому так просто сказала все, что я хотел знать. Хотя, кто я вообще, чтобы давать мне информацию о пациенте? Вероятно, амплуа агента Фоссета из триллера «Восхождение Сатурна» так повлияло на нее. Что ж, иногда даже играя роль второго плана можно запомниться зрителям.

– Могу я ее увидеть?

– Эм… мистер Уайт, сэр… – замялась она, воровато оглядываясь на коллегу за спиной.

Та стояла, сложив руки на груди и смотрела на меня в упор, не мигая. Признаться, это пугало, особенно если учесть мощные габариты второй медсестры.

– Вы не можете. – Наконец выдавила она. – В палату можно только родственникам и супругам. Девушка ваша родственница? Если так, то нужно хоть какое-то подтверждение, иначе я не в праве.

– Нет, не родственница… – оборвал ее я. И сказал решительно. Нет, серьезно, настолько уверенно, что сам офигел от искренности своих слов. – Она моя невеста. Пожалуйста, прошу вас! Мне просто необходимо увидеть ее.

Приятная медсестра охнула и залилась румянцем, а неприятная подвинула зардевшуюся от умиления коллегу и оперлась на стойку, с внезапным вызовом заглянув мне прямо в глаза.

– Мистер Уайт, вам сказано, что нельзя – значит нельзя. Лучше оставьте контакты родственников, если, разумеется, с ними вообще знакомы.

Да, этого цербера бессмысленно было очаровывать взглядом. Тут бы, пожалуй, даже кровавое жертвоприношение не подошло.

– Нет, контактов родственников у меня нет. – Признался я, пропуская удар. – Но, может есть что-то, что поможет мне убедить вас меня впустить?

– Нет. – Было мне однозначным ответом.

Пейджер на груди цербера прожужжал троекратное «ж-ж-ж» и внимание медсестры тут же переключилось на него.

– Ждите. – бросила она, спешно обходя ресепшен, и удаляясь вглубь белого коридора позади себя.

В расстроенных чувствах я с