Желающих не нашлось, а глаза гнома просто лучились весельем, он едва сдерживался, чтобы не засмеяться.
– А вы, мастер, надеюсь, будете теперь с удвоенной силой гонять своего подмастерья, оправдывая такое повышение, – закончил я совещание, подмигнув гному.
Гном не выдержал и засмеялся во весь голос, едва не опрокинувшись на стуле. Довольный собой, я пошел в кабинет барона, чтобы там ждать прихода старосты.
Тот, похоже, либо летел на метле, либо был недалеко от замка, так как не прошло и десяти минут, как он сидел передо мной с потным лицом и тяжелой одышкой.
Дав ему отдышаться, я начал разговор издалека:
– Как живется в деревне? Как созревает урожай? Как пополнение в стадах? Много ли невест на выданье?
В общем, нес всякую чушь, подсмотренную в фильмах о рыцарях и их подданных.
Староста, оказавшись на знакомой почве, быстро разошелся и стал вываливать на меня тонны информации: дескать, урожая совсем нет, в стадах падеж от неизвестной болезни, девки мрут как мухи, и вообще на деревню недавно упала ядерная бомба. Про бомбу, конечно, про себя добавил я, слушая ту галиматью о положении дел в деревне, что пытался представить мне староста.
– Ну хорошо, – со скучающим видом прервал я его словопоток, – каково общее количество голов больной скотины? Сколько урожая пропало на полях из посеянного? Сколько девок вообще в деревне осталось?
Староста, не видя никакого подвоха, сказал, что больной скотины много, он может сказать, сколько здоровой – всего десять голов коров и двадцать коз и свиней. Пропавшего урожая на полях треть, а девок в деревне после мора едва ли с десяток наберется.
– Ну что ж, отлично, – сказал я, – тогда радуйся. Сейчас мы пойдем в деревню, и я заберу у тебя весь больной скот сверх тридцати голов, весь пропавший урожай с полей и всех мертвых девок, если живых будет больше десяти.
Я раньше только в кино видел глубоководных рыб, которых вытаскивали на поверхность, и тут впервые наяву видел такую картину. Староста от моих слов онемел, глаза его вылезли из орбит, а нижняя челюсть упала до груди.
Полюбовавшись на сие творение языка своего, я сделал вид, что собираюсь в дорогу. Это привело старосту в себя, и он упал мне в ноги, обнимая и пытаясь поцеловать мои давно не чищенные сапоги. Я в видимом недоумении посмотрел на него и спросил:
– Что такое?
Староста, не отрываясь от сапога, запричитал:
– Не погуби, господин, зашибут меня деревенские, коли отдам все это.
Отодвинув его от себя, я приказал сесть на стул, сказав, что иначе повешу его на воротах как вора и обманщика. Угроза подействовала, староста примостился на краешек стула, в любой момент готовый упасть на пол, и стал преданно смотреть на меня.
– Значится, так, – специально помолчал я несколько минут, заставляя старосту потеть и нервничать. – Даю тебе ровно год, чтобы исправиться. Если в будущем году ты станешь говорить мне нечто подобное… – Тут я прервался и спросил у него: – У тебя, кстати, сколько детей?
Староста икнул и упал со стула в обморок. Я понял, что переборщил.
Вылив на него полкувшина воды, я сел на свое место. Прошло секунд десять, и староста зашевелился. Очухиваясь, он тряс головой, как собака, и недоуменно оглядывался вокруг. Тут его взгляд упал на спокойного меня, и он все вспомнил. Первым его действием стала попытка на коленях ползти ко мне, но я молча показал рукой на стул. Староста, умоляюще глядя на меня, снова сел.
– Так вот, на чем мы там остановились, – как ни в чем не бывало продолжил я скучающим тоном. – А, да, так сколько у тебя детей?
Староста, икая и трясясь, едва слышно ответил:
– Четверо.
– Да? – восхитился я. – И сколько кому лет?
– Старшему восемнадцать весен исполнилось, среднему пятнадцать, дочери десять и младшенькому пять, – все так же, сиплым шепотом, ответил он.
– Чудно, – снова обрадовался я, – значит, через год мы снова встретимся по этому же вопросу, и что ты мне расскажешь?
– Только чистую правду, господин, – завопил староста, видя, как говорят врачи, свет в конце туннеля.
– Вот-вот, – улыбнулся я ему, – чистую правду. А что будет, если ты нарушишь свое слово?
Тут староста побледнел и сглотнул.
– Да, ты правильно все понял, – улыбнулся я ему, заставляя додумывать остальное. – Дочери как раз одиннадцать будет, – ни к чему сказал я вслух.
Староста бросился на пол и, плача, закричал:
– Не погуби, отец родной, не погуби, все исполню, как велишь, все расскажу, Богом Единым клянусь, только не погуби.
Я понял, что клиент полностью дозрел и готов к разговору, поэтому, сделав лицо и голос, как у Горбуна из «Места встречи изменить нельзя», сказал:
– Садись-ка, дядя, на стул, покалякаем о делах наших скорбных. Перебьешь меня – пеняй на себя.
Староста вспорхнул на стул и стал похож на внимательную глубоководную рыбу, если такие бывают, конечно.
– Значится, так, – по-прежнему копируя тон, начал я. – Забирать у тебя я пока ничего не буду, это первое. Второе: барщину на своих полях отменяю. В-третьих, скупщику фруктов без моего ведома не продавать ничего. В-четвертых, ввожу оброк – будете вместо барщины отдавать мне ежемесячно пятую часть произведенного каждой семьей деньгами, хотя на первое время согласен брать натурой. Причем мне не важно, что кто-то может заплатить, а кто-то не может: хоть скидывайтесь всей деревней, но либо пятая часть доходов каждой семьи будет у меня, либо деревня быстро сократится до тех, кто может выплачивать такой оброк. В-пятых, деревня под моей защитой, и, если на вас нападают, шлете ко мне гонца. В-шестых, пришлешь ко мне на подхват парнишку расторопного, будет у меня за это жалованье получать. В-седьмых, завтра поутру я приду в деревню, а ты собери всех мужиков, предложение у меня к ним есть одно. Ну и, наконец, в-восьмых: составишь список всех деревенских семей, со скотом и прочим добром, и принесешь мне. Все запомнил?
Староста согласно закивал.
– Вопросы есть? – спросил я.
Староста отрицательно покачал головой, видимо, все еще находясь под действием моей угрозы.
– Ну, значит, до завтра, – сказал я ему, – буду поутру.
Староста неверяще посмотрел на меня и, пятясь и все время кланяясь, вылетел из комнаты.
Слыша, как тот бежит вниз по лестнице, я сел за стол и выдохнул.
А потом вздохнул, успокоился и решил заняться казной. Казна хранилась в сокровищнице, дверь в которую открывалась из кабинета. Когда я туда вошел, то понял, что сокровищницей этому пыльному чуланчику еще только предстоит стать. Сейчас в нем обретались лишь старые ржавые доспехи, мечи да пустые сундуки.
К счастью, в одном из сундуков обнаружились деньги, по всей видимости, отложенные для ежегодной выплаты неведомой «охране», поэтому я оказался счастливым обладателем целых пятидесяти кесариев, каковая сумма являла собою все накопленное бароном путем неправильного ведения хозяйства.
Я уже не удивлялся, что тот участок памяти, в котором я несколько раз пытался покопаться и всякий раз бросал это занятие из-за начинающихся головных болей, иногда сам подсказывал мне названия тех или иных предметов или явлений, которых я раньше не знал.
– Ну что ж, – почесав затылок, сказал я сам себе, перекладывая монеты в кошель. – Левел первый: скилы на минимуме, из бабла пятьдесят золотых, задача – захватить мир.
Приказав Герде отправить все железо Дарину, тряпки пустить на ветошь, а чулан и сам кабинет отчистить и отмыть от пыли, я пошел в кузню, до конца дня становясь подмастерьем. Гном отрывался на мне вовсю, видимо, припоминая утренние приколы.
Утром я встал очень рано и, пройдя в кабинет, где решил устроить себе гнездышко на зиму, проверил выполнение задания. Герда постаралась на совесть – видимо, что-то такое староста ей поведал, так что теперь и она, и Марта испуганно на меня смотрели, как будто ожидая, что через минуту я превращусь в ужасного монстра.
Скинув все деньги в небольшой окованный сундучок, я вышел из чулана и запер его на ключ, который повесил себе на шею на мелкой цепочке.
Выйдя во двор, я поймал Марту, которая кормила гусей, и спросил:
– Марта, у вас вообще есть животные, которые мышей ловят?
Получив утвердительный ответ, что кошки в наличии имеются, но так как барон питал к ним отвращение, их появление в замке было запрещено.
Пришлось приказать, чтобы замок срочно населили тремя самыми лучшими мышеловами, а также перенесли кровать барона в кабинет, поставив ее рядом с камином. Без белья. Все белье она может забрать себе. Но саму кровать вымыть и выскоблить, чтобы и пятнышка на ней не было.
– С завтрашнего дня к тебе в подчинение поступит новый боец, будешь его гонять в хвост и гриву. Понятно?
Поняв по остеклевшим глазам кухарки, что она андестенд, я отправился в деревню. Подойдя к ней, я увидел творящийся ажиотаж: мужики уже собрались возле дома старосты и оживленно переговаривались между собой. Завидев меня, все затихли, причем создалось такое впечатление, что замолчали даже собаки и мухи.