Читать интересную книгу Отдельное требование - Ольга Лаврова

— Кто расплачивался?.. Где взял денег?.. Перевод от матери? Принесешь квитанцию... Когда вернулись домой? Сколько набил счетчик в такси? Кто платил?

Хотя Кока и сохранял в своем репертуаре то, что называлось «изобразить Чугуна», в душе у него все больше разгоралась тревога. Он не понимал, чего добивается Чугун. Куда метит?.. Сначала было простое объяснение: взбунтовалось потрясенное самолюбие, раскачало лежачий камень, и двинулся он добывать «компру» на обидчиков. Только вот не шумит он. Не грохочет. Ему бы полагалось колотиться обо что попало, а он помалкивает. Он спокоен, чертова перечница! Вот отчего комар и зудит — не в меру чугун спокоен! Ведь и капкан спокоен, пока не лязгнет челюстями.

И все-таки мысль о том, что Чугунов видит в этом деле нечто недоступное Кокиному взору, иногда приходила ему в голову. Но в конце концов он решил, что Чугуна попутала мода на разоблачение «плесени». Ничего за ребятами нет, кроме «неподобающего молодежи» топота по ночам. А если они отказываются говорить или врут Чугуну, откуда брали в какой-то вечер деньги, так по-своему совершенно правы. Нечего совать нос в то, что является их личным делом.

* * *

— Давайте кончать, Сидор Ефимыч, сколько можно? — Кокино терпение истощилось. — Тут на фельетон и то не наскребешь! Ну, а порядочное дело подавно не из чего склеить!

— Мне фельетоны без надобности, — буркнул Чугунов. — Только осрамимся. Стрепетов вон разлетелся со своим детоубийством — и сел в лужу. На скольких собраниях его склоняли? А уж у него все было так похоже, дальше некуда.

— У нас же ничего похожего даже нет. На что вы надеетесь?..

Чугунов спокойно молчал.

— Да поймите вы: нельзя вести следствие по принципу «кто шляпку украл, тот и тетку пришил»!

— Какую тетку?

— Из одной пьесы.

— А за что пришили?

— Шут его знает! Автор умалчивает. Только была шляпка, а потом пропала. И племянница «пришитой» тетки уверена, что все очень просто: кто шляпу украл, тот и тетку «пришил».

— Да? — заинтересовался Чугунов. — Вполне возможная версия. И чем дело кончилось?

— Думаю, прекратили за недоказанностью, — усмехнулся Кока. — Да не в том же соль, Сидор Ефимыч. Я к тому говорю, что нельзя считать: раз в модных брючках — значит, злодей! Я сам такие ношу, а никого ведь не режу!

Чугунов наконец обернулся и поглядел на Коку внимательно, будто прикидывая, режет он или не режет.

— Зря ты их носишь! — увесисто припечатал он. — Зря!.. И беретка эта твоя... Несолидно для сотрудника органов.

«Поговорили!..»

— Знаете что, Сидор Ефимыч, у меня своих дел по горло! Вдвоем на Ольшевском сидеть — это несерьезно, и я не вижу смысла в своем участии, тем более — в роли зрителя. Так что я сейчас иду и прошу Головкина освободить вас от моего сотрудничества. И можете в одиночку пинкертонствовать дальше, хоть до морковкина заговенья!

— Нет. — Чугунов будто кирпич положил поверх Кокиных фразочек. — Нет.

— Я пошел к Головкину.

— Нет, — повторил Чугунов. — Я же сказал, — он взглянул даже с некоторым удивлением: простых слов человек не понимает. — Ты, Светаев, мне еще понадобишься... Вот ужо посмотрю тебя в деле! — И в голосе его пробилось что-то почти мечтательное.

«Посмотрю в деле! Что такое ему мерещится? Нет, это уж просто... нет слов... бред!»

Чугунов поднялся, расправил монументальные плечи и положил руку на груду папок и кодексов. В светлых глазах его, устремленных мимо Коки, было неколебимое, сосредоточенное ожидание. Казалось, выстрели сейчас у него перед лицом — он не сморгнет.

— Езжай сейчас в шестнадцатое отделение. Найди участкового Зарубина. Запомнил? Скажешь, Чугунов прислал. Позарез, мол, нужен материал на Спицу Семена. Езжай, не волынься.

И Кока не пошел к Головкину. Он поехал в 16-е отделение.

* * *

Маленький сердитый капитан Зарубин, услыша имя Чугунова, просиял.

— А-а... — протянул он. — Жив еще Ефимыч, старый черт?

Он засмеялся, закашлялся, и Кока понял, что по поводу старого черта была отпущена шутка. Скажи Зарубину, что Чугунов действительно стар, он очень удивится. «Что вы! — воскликнет он. — Сидор Ефимыч на три года моложе меня!»

— Как он там? — отдышавшись, спросил Зарубин. — Все такой же орел?

— Орел, орел, — поддержал Кока, — да вот только... Радикулит иногда...

— Радикулит — это точно, — не теряя веселья, согласился Зарубин. — Это он схватил, когда в угрозыске на столах спали, а помещение нетопленное. Ведь по неделе, а то и по месяцу домой не ходили, не до того. Война, преступного элементу — пропасть! Вот была работа так работа! Не то что, — он снисходительно оглядел Коку, — от звонка до звонка.

Кока вежливо поддакнул насчет преступного элемента.

— Стало быть, ко мне послал? Добро. Какая нужда?.. Ага... Надо подсоблять друг другу, надо. Нас, прежних-то, немного осталось, только на разводку... Значит, так: Спицу Семена я знаю. И отца его, пятнадцать лет, по колониям таскался, теперь вернулся. Смирный пока.

— Разве он не реабилитированный?

— Спица-то? Хо! Спица аферист был ба-альшой руки! Таких не реабилитируют... Ну сейчас, похоже, образумился. Работает. А сынок, видать, в него. Непутевый парень. Однако материалу на него нет, — сожалеюще развел руками Зарубин. — То есть много чего, да все пока неподсудное.

Изобразив на лице огорчение, Кока встал.

— Нет, ты погоди. Ишь какой торопыга! Думать будем... Вот чего: Рыбин Анатолий по делу не проходит?

— Нет.

— Спица у Тольки Рыбина весь прошлый год в корешах ходил, — задумчиво подперся Зарубин кулачком. — А на Тольку-то можно чего найти...

Он откашлялся, позвонил в МУР и, постукивая сухоньким пальчиком по аппарату, долго объяснял, что разговаривать должен не с дежурным, а с каким-то Синюшиным. Наконец ему уступили и разыскали Синюшина. Судя по начавшемуся разговору, это был такой же старый гриб.

— ...Посмотри, Вася, посмотри, дорогой!.. Нужно... у Чугунова дело разваливается, прислал ко мне парнишечку за помощью... Да-да, Рыбин Анатолий. Так вот, нет ли при Рыбине чего про Спицу... Да это фамилия такая! Спица Семен, тридцать восьмого года рождения. Ну, добро, добро.

Зарубин подмигнул Коке.

— Все разроет, а найдет! Особливо раз для Чугунова.

Фамилию Чугунова Зарубин произносил, словно пароль, отмыкающий какую-то дверцу в прошлое, в общую молодость этих «прежних, которых осталось только на разводку». Видно было, что он сердитый и въедливый старикан и с Кокой ласков лишь потому, что тот тоже причастен к Чугунову.

— Почему особливо для Чугунова? — спросил Кока.

— А как же! — удивился Зарубин. — Кабы не Ефимыч, Ваське Синюшину давно каюк. В органы он пришел зеленый, молоко на губах не обсохло. Бывало, где горячо, туда и прет без разбору, хоть с голыми руками. Ефимыч его на ум наставил, сколько раз от пули уберег, от ножа...

Зарубин ухватил трубку задребезжавшего телефона.

— Нет? Ай-я-яй!.. Беда! А если по кличке поискать? «Вареный» он. Попроси Бурдеченко, скажи — для Ефимыча... Ладно. Сулится через часок. Обождешь? Время, чай, казенное... Вот и хорошо.

От пассивного ожидания Кока несколько осоловел. Он отогнал нервную собачью зевоту и попробовал слушать, что рассказывает Зарубин.

— ...сразу в дамки. А мы с Чугуновым с простых милиционеров службу начинали. Всю, можно сказать, карьеру своими ногами прошли. — Зарубин притопнул маленьким сияющим сапогом и победоносно зыркнул на Коку. — Чего только не навидались! Вот помню...

«Сразу в дамки — это, наверно, про меня и подобных. Что ж, со своей колокольни он прав. Хорошо еще, не знает про «заслуженную» маму, «народного» папу и изысканную артистическую квартиру на Арбате, а то было бы прямо неловко. Хоть ничем я, собственно, не грешен».

— ...Особливо он после Швейка прогремел.

— После Швейка? — Кока силился поймать нить рассказа.

— Ну да. Иль не слыхал? Как же так, знаменитое было дело! — И Зарубин стал вспоминать, явно не в первый раз, но все равно с азартом и увлечением.

Ночью в подъезде своего дома несколькими выстрелами в упор был убит матерый спекулянт валютой, за веселый нрав носивший кличку «Швейк». На происшествие, как иногда бывает, народу сбежалось уйма! И когда эксперты начали осмотр места преступления, следы были уже спутаны. Как ни бился потом МУР, дальше туманных предположений не шло. Тут-то и отличился Чугунов. Жарким воскресным днем после купания он заглянул в полотняный павильон, взял кружку пива. Сдул пену на земляной пол, хлебнул с наслаждением и вдруг краем уха услышал, как в подвыпившей компании кто-то, выругавшись, сказал: «Порешу, как Швейка!» — и на него тотчас цыкнули. Чугунов долго пил пиво. Потом до вечера болтался на пляже, не выпуская из виду пятерых парней. С пляжа он приехал за ними в город, совершенно не зная еще, что будет делать, не имея никаких улик. Когда компания разошлась, по голосу, по повадке выбрал того, кто помянул Швейка в пивной. Не выдав себя ни единым жестом, ни единым взглядом, Чугунов ходил за ним, пока тот путешествовал от приятелей к приятельницам. И когда парень, выйдя в три часа ночи из старого домика в Спасо-Песковском переулке, привычно сунул руки во внутренний карман пиджака и что-то там поправил, Чугунов безошибочно угадал в этом «что-то» оружие, зверем перелетел разделявшие их четыре шага и в следующее мгновение уже сидел верхом на лежавшем в асфальт лицом парне, заломив его руки к спине... Пистолет оказался тот самый, из которого застрелили Швейка. Веселый валютчик нарвался на коварных покупателей, которые после сделки простейшим способом вернули себе уплаченные деньги.