и, насколько мне известно, хорошим другом Киллиана. Правящим королем бостонского подполья. Лихим психопатом с особой склонностью к насилию и карманами, такими же глубокими, как и его бездушные серые глаза.
– Связываться с Бреннаном, чтобы расплатиться с уличным ростовщиком – все равно, что отрубить себе руку из-за того, что сломала ноготь, – тихо ответила я.
– Думаешь, я не так опасен, как Бреннан? – Его губ коснулась тень улыбки.
– Нет. – Я выше подняла голову. – Но я думаю, тебе будет весело наблюдать, как я изворачиваюсь, пока возвращаю деньги, а потому, ты с большей вероятностью мне их дашь.
Его ухмылка была наглой и опасной, как заряженный пистолет.
Я была права. Он явно этим наслаждался.
– И где сейчас твой никчемный муж?
– Не знаю. Поверь мне, если бы знала, то гналась бы за ним даже на край земли. – Заставила бы его заплатить за содеянное.
– Как ты собираешься возвращать этот заем? – Килл провел тыльной стороной ладони по точеному подбородку.
– Постепенно. – Правда отдавала горечью во рту. – Я работаю воспитательницей в детском саду, но подрабатываю няней и репетитором для первоклашек и второклашек. Я буду работать день и ночь, пока не верну тебе все до последнего пенни. Даю слово.
– Твое слово ничего не значит. Я тебя не знаю. Что подводит меня к последнему вопросу: почему я должен тебе помогать?
Что это за вопрос такой? Почему нормальные люди помогают другим? Потому что это порядочно. Но Киллиан Фитцпатрик не был ни нормальным, ни порядочным. Он не играл по правилам.
Я открыла рот, пытаясь придумать хороший ответ.
– Тридцать секунд, Персефона. – Он постучал по песочным часам, наблюдая за мной.
– Потому что можешь?
– С моими-то деньгами я могу вообще все что угодно. – Он зевнул.
– Потому что это правильно! – воскликнула я.
– Я нигилист.
– Я не знаю, что это значит. – Я почувствовала, как уши начинают гореть от стыда.
– Для меня правильное и неправильное – одна сторона медали, только преподнесенная по-разному, – равнодушно ответил он. – У меня нет ни морали, ни принципов.
– Ничего печальнее в жизни не слышала.
– В самом деле? – Киллиан оторвал взгляд от буклета, а на его лице застыла каменная маска жестокости. – А самое печальное, что в последнее время слышал я – это история о женщине, которую кинул ее пропащий муж, и теперь ее вот-вот продадут, убьют или сделают и то и другое.
– Именно! – воскликнула я, указывая на него. – Да! Понимаешь? Если со мной что-то случится, это будет на твоей совести.
У меня задрожала нижняя губа, но я, как и всегда, сдержала слезы.
Киллиан бросил буклет через стол.
– Во-первых, и пары секунд не прошло, как я упомянул о том, что у меня нет совести. Во-вторых, что бы с тобой ни случилось – это будет на твой совести и совести того конченого клоуна, за которого ты вышла замуж. Я не стану очередным пунктом в твоем списке неверных решений.
– Брак с Пакстоном не был неверным решением. Я вышла замуж по любви.
Прозвучало жалко даже для моих ушей, но я хотела, чтобы он знал. Знал, что я не сидела сложа руки и тоскуя по нему все эти годы.
– Как и все девушки из среднего класса. – Он проверил время на песочных часах. – Какая скукотища.
– Киллиан, – тихо обратилась я. – Ты моя единственная надежда.
Кроме него, мой единственный вариант – исчезнуть. Сбежать от семьи и друзей, от всего, что я знала, любила и ценила.
От жизни, которую я строила последние двадцать шесть лет.
Киллиан поправил галстук, прижатый под жилетом.
– Вот в чем дело, Персефона. Я принципиально ничего не даю, не получив что-то взамен. Единственное, что отличает меня от того ростовщика, который тебя преследует, – это привилегированное воспитание и возможности. Я тоже не занимаюсь оказанием бесплатных услуг. Поэтому, если ты не скажешь, что конкретно я могу получить за сотню тысяч долларов, с которой ты просишь меня распрощаться, то я тебе откажу. Кстати, у тебя осталось десять секунд.
Я стояла с пылающими щеками и горящими глазами, а каждая мышца в моем теле была натянута, как тетива. По спине пробежал холодок.
Мне хотелось кричать. Наброситься на него. Обрушиться на пол пеплом. Выцарапать ему глаза, кусаться, драться с ним и… делать то, что мне никогда не хотелось делать ни с кем, в том числе с врагами.
– Пять секунд. – Киллиан снова постучал по песочным часам. Его прищуренные глаза искрились весельем. Ему это нравилось. – Сделай мне свое лучшее предложение, Пенроуз.
Он хотел, чтобы я отдала ему свое тело?
Свою гордость?
Душу?
Я не стану этого делать. Ни для Бирна. Ни для него. Ни для кого.
Оставшиеся секунды утекали, словно жизнь, покидавшая тело тетушки Тильды.
Он нажал пальцем на красную кнопку сбоку от стола.
– Всего хорошего, Цветочница. Во всяком случае, на оставшуюся часть жизни.
Киллиан развернулся в кресле к окну, держа в руке документы и готовясь вернуться к работе. Стеклянная дверь позади меня распахнулась, и в кабинет вошли двое крепких мужчин в костюмах. Оба схватили меня под руки и потащили на выход.
Кейси ждала у лифта, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене, а ее щеки пылали от унижения.
– Не каждый день охрана выносит мусор. Видимо, все когда-то случается в первый раз. – Она тряхнула волосами и расхохоталась, как гиена.
Весь путь до Норт-Энда я ехала на велосипеде и боролась со слезами.
Мой последний и единственный шанс пошел прахом.
Третья
Киллиан
– Мы беременны!
Хантер объявил об этом за ужином.
Мне хотелось стереть его самодовольную улыбку дезинфицирующим средством.
Или кулаком.
Или пулей.
Дыши, Килл. Дыши.
Его жена, Сейлор, погладила свой плоский живот. По большому счету, на мысли о материнстве она наводила не больше, чем съедобные стринги. А потому я сомневался, что кто-то из этих идиотов способен позаботиться о каком-то более сложном, чем золотая рыбка, существе.
– Восемь недель. Срок еще ранний, но мы хотели вам сообщить.
Я сохранял бесстрастное выражение лица, хрустя под столом костяшками пальцев.
Более неподходящего времени они выбрать не могли.
Мама с пронзительным визгом вскочила с места и, заключив счастливую парочку в объятия, стала осыпать их поцелуями и похвалами.
Эшлинг без умолку твердила о том, что всегда мечтала стать тетей, и я бы начал беспокоиться насчет ее жизненных целей, если бы не то обстоятельство, что она вот-вот закончит мединститут и начнет ординатуру в