«Надо известить господина де Тревиля», – подумал д'Артаньян. После прогулки он попросил, чтобы к нему вызвали дежурного офицера. В тот день офицер не пришел.
Не пришел он и на следующий день.
– Франсуа, что следует совершить, чтобы заставить дежурного офицера посетить мою скромную камеру? – спросил он у месье Гийо, когда тот забирал дикую утку, оставленную ему д'Артаньяном.
– Совершить, сударь? Например, нападение на тюремщика.
– Напасть на тюремщика?!
– Вот именно.
– Тогда я задам следующий вопрос.
– Я постараюсь ответить вам, сударь, поскольку вы не являетесь…
– Арестантом в полном смысле этого слова, как его понимает…
– …господин комендант, – закончил страж с хитрой улыбкой.
– Я вижу, вы рассудительный человек, месье Гийо.
– Это все оттого, что я – человек семейный.
– И хорошо относитесь к тем, кого стережете.
– Это потому, что у меня большая семья, сударь.
– А как отнесется ваша многочисленная семья к тому, если на вас будет совершено нападение?
– Это смотря кем из заключенных, сударь.
– Например, мной!
– Думаю, моя семья переживет это. В особенности если вы бросите в меня вон тот тяжелый табурет, но промахнетесь.
– Отлично! Я только что собирался обсудить с вами возможные варианты.
Д'Артаньян был человеком дела. Стоило ему прийти к определенному мнению относительно дальнейшего образа действий, он приводил свой план в исполнение со всей присущей ему энергией. Дубовый табурет звучно ударился о стену и раскололся надвое. Месье Гийо завопил что было мочи.
Д'Артаньян составил ему компанию. Чтобы увеличить эффект, он колотил ножкой табурета в стену. Их дуэт был услышан и не оставлен без внимания. На шум прибежали, д'Артаньяна обезоружили.
– Я – лейтенант королевских мушкетеров д'Артаньян, – во все горло кричал мушкетер. – Я требую дежурного офицера. Сообщите господину де Тревилю!
Наконец он увидел перед собой офицера, чья внешность вызвала неприятные чувства у нашего героя. Дальнейшее подтвердило, что д'Артаньян был хорошим физиономистом.
– Мое имя – д'Артаньян. Я – лейтенант королевских мушкетеров.
– Лейтенант королевских мушкетеров шевалье д'Артаньян скорее всего находится в Лувре. Если вы не хотите, чтобы вас сочли сумасшедшим, советую вам замолчать.
– Вы можете сообщить господину де Тревилю о том, что я здесь?!
– Ни в коем случае.
– Но я выполнял королевский приказ!
– Мне ничего об этом не известно.
– Отведите меня к коменданту.
– Вы напали на тюремщика. За это вы будете наказаны.
– Но, черт возьми, я в самом деле офицер роты господина де Тревиля. Он наверняка разыскивает меня.
– В таком случае он вас найдет.
– Но Бастилия – последнее место, где ему придет в голову искать меня!
– Значит, вам придется подождать.
Д'Артаньян ощутил острое желание придушить офицера на месте.
– В таком случае мне нужен исповедник.
– Сомневаюсь. Ваши поступки свидетельствуют об обратном.
Офицер ушел. Тюремщики унесли обломки единственного табурета. Двери захлопнулись, засовы с лязгом и скрежетом задвинулись. Наступила пронзительная тишина.
На следующее утро д'Артаньян, вернее, его сторож месье Гийо остался без свежей рыбы к обеду. Мушкетеру сообщили, что отныне он переведен в пятую категорию заключенных. Это означало, что на содержании д'Артаньяна комендант тюрьмы собирался экономить по пять ливров в день. Это означало также, что месье Гийо не мог больше рассчитывать на пирог с трюфелями, жертвуемый д'Артаньяном на нужды его многочисленной семьи.
«Дело плохо, – посетовал мушкетер. – Мой поступок привел к обратному результату».
– Кажется, мы выбрали неверную тактику? – спросил д'Артаньян у своего нового знакомого, когда вновь наступила его смена.
– Да уж чего хорошего, сударь, – отвечал месье Гийо, крайне разочарованный исходом дела. Огорчение малого было столь велико, что д'Артаньян поторопился заверить его, что воздержится от любых акций неповиновения.
– Изберем другой метод, – пробормотал мушкетер, провожая глазами нетронутый обед. – Мне необходимо передать письмо господину де Тревилю.
– Я подумаю, что тут можно сделать, сударь, – пообещал месье Гийо.
Вечером того же дня он погремел ключами около двери и тихо осведомился о том, когда письмо будет готово.
– Завтра к утру, – отвечал д'Артаньян.
Письмо получилось кратким, но энергичным. Утром оно было незаметно для посторонних глаз вручено месье Гийо. По этому случаю мушкетер остался также и без завтрака. Он питался сознанием своей правоты. Мысли же нашего героя о его высокопреосвященстве имели крайне нелестный для кардинала характер. Иногда мушкетер принимался думать вслух, и тогда с уст его срывались ругательства, способные вызвать неподдельный восторг у всех солдат роты де Тревиля, доведись им их услышать. Д'Артаньян бегал по камере как тигр по клетке. На ходу он метал громы и молнии. Однако толстые стены башен Бастилии привыкли к подобным сценам.
Они хранили молчание, безучастно взирая на узника.
Глава девятая
«День одураченных»
Между тем выздоровевший король подвергался натиску со стороны Марии Медичи. Королева-мать уже не просила, а требовала от сына, чтобы он лишил Ришелье должности первого министра.
– Один взмах вашего пера, – однажды произнесла она торжественным тоном, – и вы спасете Францию, всех нас, самого себя!
Король побледнел. Он снова почувствовал себя больным, переживающим кризис, за которым или полное выздоровление, или смерть. Однако в этот раз исход кризиса зависел от его собственной воли.. Людовик XIII взял перо в руку. Королева-мать затаила дыхание, повторяя про себя слова католической молитвы. Казалось, что в наступившей тишине слышно, как пылинки кружатся и оседают в луче утреннего тусклого ноябрьского солнца, пробившегося меж тяжелых портьер. Еще мгновение…
И в эту самую минуту на пороге кабинета появилась фигура в красном одеянии. Кардинал возник словно из воздуха, из ничего. Мать и сын вздрогнули. Им показалось, что они обоняют запах серы.
Кардинал приблизился к королю неслышными шагами и склонился в глубоком поклоне. На лбу короля выступили капельки пота, хотя в Лувре было не слишком жарко.
– Ваше величество, – произнес Ришелье, – я пришел просить вас освободить меня от занимаемой должности…
Людовик и Мария Медичи в один голос воскликнули, но если первый – от испуга, то вторая – от радости:
– Освободить, герцог?!
– Совершенно верно, ваше величество, ибо семейное ваше спокойствие должно быть вам дороже блага Франции.