Глава 3. Его величество Страх
Не верьте, что бывают люди без страха. Если скажут вам, что свободен от него входящий в клетку к тиграм дрессировщик, испытывающий новый самолет летчик или опускающийся в пучину водолаз – не верьте! Потому что чувство это так же естественно для человека, как голод или радость. И дело не в том, есть страх в человеке или его нет. Дело совсем в другом.
Признаюсь, начиная свою космическую одиссею и взирая иногда на себя со стороны, я, несмотря на далеко уже не юношеский возраст, то и дело видел этакого бесстрашного супермена. Человека, который с недрогнувшим нервом пройдет весь многотрудный, недоступный для многих смертных путь, полный увлекательных приключений и романтических опасностей и, мужественно преодолев все невзгоды, достигнет поставленной цели. Ну, что поделать, многие из нас остаются детьми долгие годы. Сладкое ощущение собственного величия подогревали друзья и знакомые, внимательно следившие за моим продвижением к космосу:
– Открутился на центрифуге?! Прошел выживание в Арктике?! Прыгал с парашютом?!
Так с удивлением а, бывало, и с восхищением искренне реагировали они на очередные этапы медицинского отбора и подготовки в Звездном городке. На события, овеянные ореолом романтики и мужества для тех, «кто там не бывал, кто не рисковал». Все это, признаюсь, немножко льстило самолюбию, как-то даже возвышало в собственных глазах. В общем, подогревало представление о себе, как об исключительной личности.
Первый неожиданный звоночек прозвучал в самом начале медицинского отбора, во время крайне неприятной процедуры – гастроэнтероскопии, которую мне никогда раньше не делали. Для тех, кто не знает, объясню. Это такое обследование, когда тебе в желудок – через рот и горло – заталкивают длинный шланг с маленькой телекамерой на конце. А затем с ее помощью осматривают желудок изнутри. Проверяют, нет ли там серьезного повреждения, язвы или поверхностного гастрита – с такими вещами в космический полет нельзя. Ох, и отвратительная процедура!
Так вот, когда преодолел я уже несколько гнусных тошнотворных позывов от скобления шлангом по стенкам замороженной для обезболивания гортани, и камера-зонд начала тупо тыкаться в мой желудок изнутри, рождая неизвестные доселе, крайне неприятные физические ощущения, меня посетило очень странное переживание. В какой-то момент вдруг жутко захотелось изменить неудобную позу лежания на боку. Когда же властно прижимающая меня к кушетке сильная рука санитара дала понять, что никакие ворочания недопустимы, мне и вовсе захотелось скинуть с плеча эту руку, выплюнуть мерзкую резиновую кишку и бежать, бежать подальше от противных ощущений. Но нельзя было делать даже самых легких движений – дело вовсе не в приковавшей меня руке санитара, а в том, что в горле и желудке находился этот дурацкий шланг с зондом. Я привязан им к телевизору, на котором врач рассматривает меня изнутри. И любое мое резкое движение может привести к серьезным повреждениям и прекращению обследования. Невозможность каких-либо движений усилило состояние нарастающей тихой паники. Еще невыносимее стала прикованность к столу. Скорее вскочить, скинуть шланговые путы и прочь, прочь отсюда! Кажется, я всерьез начал терять самообладание и был близок к неконтролируемому поступку. Кошмарная ситуация!
И вдруг на память, о существовании которой я совершенно позабыл в жестокой схватке с действительностью, пришли схожие ощущения от моих первых спелеологических путешествий в подмосковные каменоломни. Когда был я еще восьмиклассником и, преодолевая чрезвычайно узкий подземный лаз, наглухо застрял в его объятиях. Живот мой распластался по ребристому полу, спина уперлась в гладкий потолок, а надо мной – десятки метров земли. Что, если в этот момент сдвинется она хотя бы на десяток сантиметров?! Жуть! Ах, как хотелось тогда тоже вскочить, распрямиться, стряхнуть с себя кошмарный каменный сон. Как близок я был к смертельной панике!
Конечно, в те далекие детские годы я не рассуждал, что делать и как рациональнее выйти из создавшегося критического положения. Инстинкт самосохранения заставил расслабить близкие от чрезмерного напряжения к судорогам мышцы, успокоиться и уйти подальше от провокационных, опасных мыслей. Я весь как-то обмяк, отрешился от создавшейся ситуации. А потом – где на полном выдохе, где на мышечном усилии, ребро за ребром – преодолел-таки коварный лаз. Кошмарные переживания тут же и улетучились.
Но все происшедшее и пережитое в те далекие школьные годы, оказывается, не исчезло бесследно. Оно подобно важной информации на жестком диске компьютера отложилось куда-то в глубокие тайники сознания. И вот теперь – в совсем иной ситуации, других летах – давний мой мальчишеский опыт вдруг сработал, как срабатывает в нужный момент кем-то оперативно включенная самая подходящая программа компьютера. И помог он, этот опыт!
Обретя точку опоры в собственном сознании, я, прежде всего, тут же полностью расслабился. А освободившись от мышечного напряжения, успокоился и в эмоциях. Тяжелое ощущение, которое мучило меня еще минуту назад и чуть не довело до паники, улетучилось. И даже тошнотворные прикосновения шланга внутри гортани перестали вызывать тошноту. Дальше обследование прошло, как по маслу. Через десять минут, радостный, шагал я по весенней улице. С удовольствием вдыхал мартовский воздух, даже с энтузиазмом думал о предстоящем завтраке и с улыбкой вспоминал происшедшее. Не хотелось относиться к нему, как к чему-то серьезному – так, случайный, глупый эпизод, не более, о котором не стоит и вспоминать.
Однако это повторилось, когда мое пребывание в Институте медико-биологических проблем подходило к концу. Уже были утверждены три журналиста для прохождения подготовки в Центре подготовки космонавтов имени Гагарина, и я был последним, кто мог к ним присоединиться. Все тесты и исследования я прошел удачно, и оставалась одна-единственная проба. Но зато какая! Центрифуга.
Испытание, где в специальной кабине, раскручивающейся с различными скоростями на длинном плече, достигаются любые перегрузки. Врачи не зря планируют ее в самом конце долгого медицинского отбора, когда обследования всех органов и функций завершены и по их результатам можно сказать: этот человек к центрифуге готов. Что еще не значит – он ее пройдет. Но готов – точно!
Итак, трое моих коллег уже открутились на центрифуге. Отзывы были самые противоречивые.
– Ерунда, обычная детская карусель, – резюмировал вечно подчеркивающий свое равнодушие ко всему происходящему вокруг воспеватель летающих тарелок и прочих аномальных явлений журналист из Риги Паша Мухортов. К вечеру после центрифуги он уже успел принять изрядную дозу коньяка и потому был еще более раскован и бесстрашен.
– Да вообще-то ничего страшного… – загадочно лепетала постоянно старающаяся навести тень на плетень Света Омельченко из Москвы.
При этом она более ничего не говорила, а глаза ее испуганно убегали от моего взгляда. Третий открутившийся, неизменно разговорчивый и неутомимый в описывании своих подвигов, киевлянин Юра Крикун при моих вопросах о центрифуге вдруг замолкал, озабоченно качал головой и многозначительно вздыхал…
Когда идешь на что-то неизвестное, то лучше иметь о нем одно представление. Пусть это «детская карусель» или пусть даже тяжеленное испытание, но что-то определенное, от чего можно отталкиваться в психологическом настрое. Этого-то и не было. Я понял, что на чужие оценки ориентироваться не следует. Их можно учесть, а готовиться надо со всей серьезностью к своему испытанию. Именно мне его проходить, и именно я буду завтра один на один с неизведанным.
Первая ступень с перегрузкой в 4 G далась довольно тяжело. Был даже момент, когда неизвестная доселе неимоверная тяжесть настолько парализовала сознание, что я будто отключился на время от происходящего, пропустил несколько контролирующих сигналов и нажал необходимую кнопку невпопад. Позднее узнал, что именно в этот момент сердце мое отреагировало экстрасистолой – внеочередным ударом, которые в большом количестве вызывают особое внимание медиков и могут стать причиной списания. И вот перед второй ступенью – когда после непродолжительного перерыва, в течение которого врач внимательно меня осмотрела, дверца узенькой кабины плотно захлопнулась за ней, и я вновь остался один перед предстоящей двойной перегрузкой – меня вновь охватило пережитое пару недель назад состояние нарастающей паники.
«Это я на 4 G чуть не отключился. А что же будет сейчас, при перегрузке в 6, а потом в 8 G»? – серой тенью мелькнула трусливая мысль. И я опять ощутил горячее желание поскорее покинуть опасное место, в котором был надежно закупорен да, вдобавок, пристегнут к креслу.
Не помню, о чем еще тогда думалось, но состояние мое было крайне тревожное и некомфортное. И вот, когда уже мысли разбегались в стороны как испуганные воробьи с подоконника, сердце начало колотиться с удвоенной силой и все отчетливее становилось знакомое состояние нарастающей паники, я вдруг совершенно неожиданно вспомнил о своих сыновьях: