— Все беды человечества от насилия, — вздохнув, сказал Чуев. — Еще Джим Моррисон говорил: «Мир хочет трахаться и убивать».
— Два основных инстинкта зверя-хищника, — равнодушно подметил Шваркин. — Что тебя в этом не устраивает?
— Что очень часто эти понятия смешиваются. Секс переходит в насилие, а насилие доводит до экстаза.
— Дядя Юра… Я тебя очень прошу… Пожалей меня, — вздохнул Шваркин. — Устал я сегодня. Продолжим эту философскую дискуссию в следующий раз. Значит, так… тебя выпишут вместе с Зубковым. Предложи ему сходить куда-нибудь, расслабиться. Кстати, он тоже не любит коктейли и тоже работает в газете. Расскажешь ему все о нашем общественном строе. Что у нас хорошего, что плохого. Как… в общем, все, что спросит.
— Мне нечего ему рассказывать.
— Ты думаешь, что есть что-то, что мы про тебя не знаем? — осторожно поинтересовался Шваркин.
— Нет.
— Ну вот видишь, тебе нечего бояться.
Чуев надулся как мышь на крупу. Он понимал, что отвертеться от уготованной ему роли невозможно.
— Кто он? — спросил дядя Юра.
— Больной человек. Помочь больному — святое дело.
— И когда нас выпишут?
— Сегодня к вечеру. Жить ему есть где. Кстати, квартиру ему поменяли, переселили поближе к тебе. У него желтая карточка второго уровня. Так что моя просьба ничем тебя не обременит. Ну разве что свободного времени немного отнимет. Как я говорил, соображалка у него работает превосходно. Он только не понимает, в каком мире живет. Амнезия. Оставишь ему свои координаты, любезно предложишь звонить, если что. Время от времени будешь отвечать на его идиотские вопросы: что это такое и для чего. Зато я на время забуду, что ты есть в моей картотеке.
— А по мне хоть каждый день вспоминай.
— Это не ответ. Чуев молчал. Шваркин терпеливо ждал, когда он примет решение.
— Хорошо. Я согласен.
— Только не говори ему, что я тебя заставил это сделать.
— Хорошо.
— Все. Свободен. Можешь собирать вещи. Документы на выписку сейчас оформим.
Шваркин снял телефонную трубку и начал неторопливо набирать номер. Чуев встал со стула и направился к выходу.
— Мария Федоровна? Шваркин говорит. Готовьте на выписку Чуева и Зубкова. Павел Егорович принес бумаги?..
Чуев закрыл дверь и продолжение разговора уже не слышал. Санитара у дверей не было. Он прошел по коридору до лестницы, спустился по ней и вышел на улицу. День клонился к вечеру. Чуев поднял глаза вверх и посмотрел на облака, плывущие по небу. Раз в год его, как и многих в этой стране, направляли в психиатрическую клинику на обследование. Тех, кто не представлял опасности для государства, а следовательно, и для общества, через три-четыре недели отпускали домой. Если у врачей в погонах возникали сомнения, то обследование продлевалось еще на месяц. И так до полного выздоровления. Закон не оговаривал максимального срока пребывания в клинике. Все решал лечащий врач.
«Интересно, чего это вдруг меня заставляют нянчиться с каким-то придурком? — думал Чуев, поднимаясь по лестнице в свое отделение. — Может, Шваркин просто решил поиздеваться надо мной? Да нет, чушь собачья. Я не обязан ничего делать. А все-таки интересно, кто он, этот больной».
В пять часов вечера Зубков сидел в кабинете Марии Федоровны в одежде, в которой его привезли в больницу. На столе перед ним лежала желтая карточка с двумя тонкими поперечными полосками черного цвета.
— Эта карточка, Константин, заменит вам и кошелек, и паспорт, — объясняла Мария Федоровна. — Постарайтесь ее всегда носить с собой. Костя взял в руки карточку и повертел в руках.
— Зубков Константин Михайлович, — прочел Костя. — А фотография откуда? Да еще и палец?
— Вас к нам из милиции привезли…
— А-а-а… Понятно.
— Правильно, — подтвердила Мария Федоровна и, вздохнув, продолжила: — Значит, так, Константин Михайлович. Как я вам уже говорила, у вас временная потеря памяти. Профессор Яншин считает, что в течение полугода память должна восстановиться полностью. Или как минимум на восемьдесят процентов. А пока вы вернетесь в привычную среду.
— Это в какую? — несколько насторожился Костя.
— Из результатов тестов и обрывков ваших собственных воспоминаний следует, что вы пять лет работали журналистом.
— Ну-у да, работал, — все еще настороженно подтвердил Зубков.
— Так вот. Вам будут предоставлены место журналиста в газете «Труд», отдельная квартира. Поживете, поработаете. Не случайно говорят, что клин клином вышибают.
В дверь постучали, и она открылась. Зубков обернулся, Мария Федоровна подняла глаза. В комнату вошел дядя Юра. Следом за ним вошла Наташа. В ее руках была синяя папка.
— Вот бумаги, Мария Федоровна, — сказала Наташа и положила синюю папку на стол.
— Спасибо, Наташа, — ответила Мария Федоровна.
Взгляды Наташи и Константина встретились. Наташа чуть улыбнулась и, потупив серые глаза, вышла из комнаты. Чуев краем глаза заметил это. Как только он увидел Костю, ему сразу же немного полегчало. Судя по всему, это и был тот человек, над которым ему предлагали взять шефство. Знакомство за завтраком было очень коротким, но, увидев Зубкова во второй раз, Чуев не почувствовал ничего, что чувствовал раньше, когда встречался со скользкими людьми или профессиональными стукачами. И потом, у этого парня в глазах постоянно читалась растерянная усталость. Сумасшествие можно симулировать, но вот усталость…
А психи, кажется, не устают. А может, парень очень хороший актер… Просто гениальный.
Подписав бумаги, Зубков и Чуев попрощались с Марией Федоровной и вышли на улицу. В двадцати метрах мимо центральной кухни в сторону второго корпуса прошла Наташа.
— Глаза сломаешь, — сказал дядя Юра.
— Есть от чего, — ответил Костя, провожая Наташу взглядом, пока она не скрылась за углом серого здания.
— Ладно, печальный влюбленный. Пошли сбросим напряжение.
— Можно и выпить, — шумно вздохнув, ответил Костя и повернулся к дяде Юре. Дядя Юра молча посмотрел на него и уточнил:
— Я про девок. Костя ответил спокойно, но не сразу:
— Или так…
Через пятнадцать минут дядя Юра вывел Зубкова к парикмахерской у метро «Кантемировская». Костя знал этот район. Когда-то он здесь жил. Или ему так казалось. Парикмахерской здесь теперь не было. Надпись над дверью гласила «Комбинат сексуального обслуживания». Костя четыре раза прочитал надпись, и каждый раз смысл ее оставался прежним.
— Ты идешь? — устав от ожидания, недовольно спросил дядя Юра.
— Спрашиваешь, — все еще растерянно ответил Костя.
Он не верил своим глазам. И если что-то влекло его войти в эти стеклянные двери, то практически голое любопытство — профессиональная болезнь репортера. Зубков первым сделал шаг, и стеклянные двери распахнулись. Дядя Юра спокойно вошел следом и через секунду натолкнулся на Костину спину. Зубков стоял у дверей и разглядывал помещение, которое все время считал парикмахерской. Изменений было не так уж и много. Вместо стен, на два метра обшитых деревом и выше выкрашенных в светло-серый цвет, были стены, обтянутые темно-малиновым бархатом. На месте гардероба был гардероб, мужской зал направо от входа, женский, как и прежде, налево. Разве что вместо убогих лавочек, обшитых дерматином, теперь стояли удобные кресла. А там, где раньше стоял кассовый аппарат, чуть левее гардероба, теперь стоял низкий стеклянный столик, за которым сидела симпатичная девушка.
Толчок в спину подтолкнул Костю к столику с девушкой. Дядя Юра легонько отстранил его и сделал два шага вперед.
— Здравствуйте, — негромко поздоровалась девушка за столиком и приветливо улыбнулась.
— Здрасте, — так же тихо, но без стеснения ответил дядя Юра.
— Что вы желаете? — продолжая улыбаться, поинтересовалась девушка.
— Тебе чего? — спросил дядя Юра Костю, продолжавшего разглядывать комбинат изнутри. Зубков обернулся, явно прослушав вопрос.
— Что?.. — растерялся он. — А-а-а… Того же самого.
— Два минета, — сказал дядя Юра и достал из кармана желтую карточку. Костя перехватил его руку.
— Я угощаю, — многозначительно сказал он и положил на стол перед девушкой свою карточку.
Дядя Юра посмотрел на него, чуть улыбнулся и, все же положив на стол свою желтую карточку, сказал с легкой усмешкой:
— Квитанции не забудь взять.
Сказав это, он подошел к креслам, где была очередь из четырех человек.
— Кто последний?
— Я, — ответил старичок лет семидесяти. Он был лыс и бодр.
В его левом ухе была серебряная серьга, на шее наушники, а на поясе проигрыватель компакт-дисков. Одет он был в синие джинсы, белые кроссовки и темно-зеленую майку. На майке красовалась надпись «Гинеколог-любитель».
Девушка повернулась вполоборота и пододвинула к себе клавиатуру компьютера, стоящего на соседнем столе.