— Да. Но я хочу домой.
— Ладно. Может, чаю сначала выпьем? Или вина, если хочешь.
— Нет, спасибо, Егор. Я правда домой хочу.
Он уже натянул штаны и стоит у двери, оперевшись на косяк, пока я пытаюсь справиться с замком на платье. Чувствую его взгляд.
— Пока, — прохожу рядом и тянусь поцелуем к щеке, Егор же наклоняется, но как-то без желания.
Дома быстро киваю маме, ссылаюсь на сильную усталость и сразу иду к себе в комнату. Даже свет не включаю. Просто замираю у окна, пытаясь осознать произошедшее. И кажется, осознать это пытаюсь не одна я, судя по колыхнувшейся занавеске в тёмном окне напротив.
8
Утро субботы встречает меня тянущей болью там внутри. Не сильной, но напоминающей. Я сажусь на постели и поджимаю к себе колени, поёживаясь от странного ползущего по коже холодка.
При взгляде на окно напротив, внутри что-то тревожно сжимается.
Вчера меня вырубило моментально, а сегодня я проснулась рано, как для субботы. И уснуть больше не вышло.
Встаю и подхожу к окну. Точнее почему-то крадусь. Егор у себя на внутреннем дворе, как раз занимается. Даже в мороз. Шапка, перчатки, теплый спортивный костюм. Вижу, как вылетает облачко пара из его рта при дыхании на каждый подъём на турнике.
В голове всплывает воспоминание вчерашней ночи, и как наше тяжёлое дыхание сливалось в один поток, как он щекотал своим чувствительную кожу у меня за ухом, как дул на влажные от его слюны напряжённые соски.
Отпрянув от окна, прячусь за стену. Плотно смыкаю шторы и отхожу. Мне не нравится всё то, что я сейчас ощущаю в своей груди. Какое-то шаткое чувство, неустойчивость.
Весь день в итоге валяюсь в кровати. Аппетита нет, желания хотя бы выглянуть на улицу тоже. Несколько раз захожу в мессенджер в переписку с Вертинским, но потом выхожу.
Но я же сама его попросила. Он всё сделал. Не знаю, как у других проходит первый раз, но, судя по форуму, на котором я молча сидела, у меня он прошёл прекрасно. Егор постарался, да.
Только вот… Что-то не так. У меня такое чувство странное внутри, от которого начинает ныть под ложечкой. Я обещала ему, что всё будет по-прежнему, что не превращусь в его воздыхательницу и не буду сталкерить. Ему и так хватает желающих.
Но… вот этот странный зуд за грудиной пугает. А что если я теперь не смогу просто быть другом? Если будут при виде его потеть ладони, а внутри скручиваться тугой узел, как сейчас, когда увидела в окно? А я ведь обещала. Поэтому нужно в себе давить это ощущение на корню и вести себя обычно.
Открываю мессенджер, Егор светится в сети. Скидываю ему короткое «спасибо». Я ведь должна поблагодарить, что откликнулся на мою просьбу и постарался.
«Обращайся» — прилетает в ответ, и значок онлайн гаснет.
Я зависаю над его ответом. Ни смайлика, ни скобочек, ни пошлой шуточки или даже просто восклицательного знака. Никаких эмоций. Просто «обращайся», которое больно стёбнуло по глазам.
Ну или я всё это накрутила. Ответил в прикол, раньше часто так писал, мало ли, решил не ставить тупую скобку.
До конца дня я смотрю по ноуту сериал. Нет желания ни заниматься, ни с кем-то общаться. Егора в сети так и нет, свет в окне вечером не загорается.
В воскресенье из командировки возвращается папа. Не важно, лето или зима, мы с ним традиционно по воскресеньям покупаем себе ведёрко белого мороженого и едим с мёдом, которые прикольно стынет на холодном, становясь таким вязким, что почти твёрдым. Такие воскресенья в последнее время выпадают нечасто, поэтому сегодня традицию мы не пропускаем.
— Юляш, чего ты будешь по автобусам прыгать, я же дома. Сам в город в общежитие отвезу вечером.
— Пап, подожди, я Вертинскому напишу, он вроде бы тоже сегодня собирался ехать. Зачем тебя гонять лишний раз.
— А разве он уже не уехал? Я утром видел, он кинул сумку в багажник и укатил. Мы ещё поболтали немного.
Странно. Собирались вроде бы вместе ехать. Но мало ли, может ему ещё куда-то надо было заехать, не зря же с утра уже умчал. Только почему не предупредил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я пожимаю плечами, демонстрируя папе равнодушие. Отвезёт так отвезёт, с папой а любом случае безопаснее ехать.
Но ехать мы решаем всё же с утра на следующий день. Староста в обед присылает сообщение, что преподаватель, чья пара у нас стоит первой, заболел, и расписание уже менять не будут, просто приезжать позже.
Утром в универе народу в коридорах много даже во время пар. Оказывается, заболели несколько преподавателей, и теперь студенческий народ слоняется в ожидании следующих по расписанию занятий. А всё этот дурацкий грипп.
После второй пары у нас с Егором по понедельникам обычно совпадает расписания перерывов, и мы часто вместе ходим в кафетерий. Девчонки идут в туалет, а я остаюсь ждать Вертинского возле стендов с информацией по пожарной безопасности. Мы всегда встречаемся здесь.
Через минуту вижу его. Он идёт в компании нескольких парней из своей группы и пары девушек. Они громко смеются, веселятся. Егор после очередного взрыва смеха вальяжно кладёт руку на шею девушке и притягивает её локтем к себе, что-то говорит на ухо, она прыскает, а потом они снова громко смеются.
Я узнаю эту девушку. Это та самая болтливая Алина, которую мы подвозили в пятницу.
Видеть подобное его поведение мне не впервой, но почему-то именно сейчас внутри вспыхивает обжигающее чувство.
Особенно гадко становится, когда компания проходит мимо меня. Алина оборачивается и активно мне машет, приветствую и улыбаясь на все тридцать два, толкает локтем в бок Вертинского. Тот разворачивается лениво и кивает мне. А потом они все вместе проходят дальше по коридору к лестничному пролёту.
А я остаюсь стоять одна со стойким ощущением, что на меня вылили ведро холодной воды. Или грязи.
Он просто прошёл мимо. Кивнул как какой-то малознакомой и отвернулся! Хотя я ждала его на нашем месте, а он вот так взял и прошёл мимо, будто я пустое место.
Не позвал с ними. Даже не подошёл!
Мне становится настолько обидно, что внутри всё стягивает, а глаза начинают щипать. Я растерянно оглядываюсь, понимая, что надо взять себя в руки, ведь вокруг студенты, и на меня смотрят.
Достаю телефон, делая вид, что собираюсь позвонить, как тут подходят мои девчонки.
— О, Юль, — говорит Лиля, — ты не пошла с Вертом? Решила нас подождать?
— Угу, — лгу, пытаясь выдавить улыбку.
— Тогда пойдёмте, а то очередь и так сумасшедшая в буфете. Опять твои любимые булки расхватают.
Булок в этот раз хватило, вот только есть её совсем не хочется. Как и разговаривать. Но я пытаюсь, хоть и пребываю в шоке.
Девчонки болтают о новой преподавательнице по культурологии, но, естественно, не о её научных достижениях и педагогических возможностях, а о высоте каблуков и яркости маникюра. А я кроме как «угу» или «ага» и сказать толком ничего не могу.
Мельком поглядываю за компанией за соседним столиком. Они сидят шумно, даже буфетчица сперва неодобрительно на них поглядывает, а потом делает замечание. Но Егорово «ну тёть Нель!» заставляет её растаять и шутливо лишь погрозить пальцем. Даже женщины под шестьдесят млеют от его улыбки с ямочками.
Настроение портится ещё сильнее. Девчонки замечают, что это связано с Вертинским, но решают промолчать. Мы и раньше бывало с ним ссорились, хоть и нечасто.
Егор сидит ко мне спиной рядом с Алиной. Почему я тоже не села на диванчик с другой стороны, чтобы быть спиной? Плюхнулась не подумав.
О чём-то весело рассказывая компании, он будто между прочим кладёт руку за спину девушке, а потом наклоняется и что-то шепчет ей на ухо. Алина хихикает и жмётся. Видно, как затаивает дыхание, кайфуя, что её окучивает такой экземпляр как Вертинский. Придёт к себе, обоссытся кипятком, наверное.
— Я наелась. Может, пойдём уже в аудиторию? — отодвигаю булку, что в этот раз поперёк горла.
Наташа пожимает плечами, она уже давно съела свой обед, Лиля вообще только чай брала. Мы поднимаемся и уходим.