Читать интересную книгу Смерть как искусство. Том 1. Маски - Александра Маринина

Есть и такие хулиганы, которые с реквизитом балуются. Реквизитор все, что требуется для спектакля, на столик в кулисах выложит в определенном порядке, только отвлечется на секунду – и уже кто-нибудь из таких вот хулиганистых меняет предметы местами или вообще убирает и прячет. Актер настроится, подготовится к выходу, протянет руку, чтобы взять то, с чем он должен выйти, а там этого нет – или лежит в другом месте, или совсем не лежит. Приходится или судорожно искать этот предмет, или быстро думать, чем и как заменить, бывает, что и без реквизита выходят и начинают импровизировать на ходу. Хорошо, если пропавший предмет не игровой, то есть в действии непосредственно не участвует, например, персонаж должен выйти с тростью и поставить ее в угол. Больше трость ни для чего не нужна. Ну, выйдет он без трости, невелика важность. А вот если это письмо, которое он должен прочесть по ходу действия? Или шкатулка с деньгами? Или, как вариант, шкатулка-то на месте, а деньги из нее кто-то вынул. И что получается на сцене? Анекдот вместо драмы.

– Да таких баек можно сотни рассказать, только ведь не убивают из-за этого, – снова настойчиво повторил Бережной. – В общем, актеры – они же как дети и балуются чисто по-детски. Могут во время спектакля реплику не дать, а партнер ждет и теряется. И со всем этим они бегут или к завтруппой, или прямо ко мне, а мое дело – всех успокоить и помирить. И в любом случае, такие стычки не имеют никакого отношения к художественному руководителю театра.

Настя бросила взгляд на Антона и вдруг поняла, что он вряд ли слышал то, что рассказывал директор. Взгляд у молодого человека был отсутствующим, каким-то стеклянным, погруженным внутрь. И это он так собрался работать, преступление раскрывать? Хорошо, что хоть диктофон включить догадался, а то девяносто процентов информации, считай, потеряно. И хорошо, что Настя, по старой привычке, все конспектирует в блокноте. Нет, поистине на этого молодого опера нет никакой надежды. И зачем только Сережка Зарубин подсунул ей этого Антона?

– Ну а посерьезнее? – пытливо спросила Настя, которую рассказанные Бережным истории изрядно развлекли. – Такие конфликты, которые вы как директор-распорядитель разрешить не можете? Неужели ничего такого не бывает?

Владимир Игоревич тяжело вздохнул и неожиданно лучезарно улыбнулся.

– Вот я вам расскажу самое серьезное, что было за последнее время, и вы сами убедитесь, что из-за этого все равно никто убивать не станет.

История, которую поведал Насте и Антону директор Бережной, касалась той самой пьесы «Правосудие», которую в данный момент репетировали. В театр пришел никому не известный драматург Артем Лесогоров и принес пьесу. Принес, как и полагается, помощнику худрука по литературной части Илье Фадеевичу Малащенко. Малащенко пьесу прочел и автору решительно отказал: по его мнению, пьеса была топорной, корявой и совершенно неумелой, что и неудивительно, учитывая профессиональную подготовку автора: он был не литератором, а журналистом. На этом все могло бы и закончиться, но не таков оказался Артем Лесогоров. Его следующий визит состоялся всего через пару дней после отказа, но нанесен этот визит был уже не завлиту Малащенко, а художественному руководителю – директору Льву Алексеевичу Богомолову.

На этот раз пришел Лесогоров вместе со спонсором, который выразил готовность полностью оплатить все расходы по постановке пьесы и, кроме того, внести солидный взнос на развитие театра. Богомолов тут же позвал Бережного поучаствовать в переговорах, спонсор задал простой вопрос: «Сколько?» – Бережной быстро прикинул в уме, сколько денег нужно театру, чтобы поставить «Правосудие» и еще пару других пьес, и назвал сумму, которая была безоговорочно принята. Но миновать такую стадию, как худсовет, было невозможно, и на худсовете Малащенко с пеной у рта доказывал, что «Правосудие» никуда не годится, а Богомолов в весьма резких и грубых выражениях отвечал в том духе, что, дескать, завлит ничего не понимает в художественно-творческой политике театра и не чувствует потребностей современной публики. Крик стоял невыносимый, после этого у Малащенко случился сердечный приступ, и он оказался в больнице. А Богомолов сделал по-своему и пьесу Лесогорова к постановке принял. Он, конечно же, видел, что пьеса откровенно слабая и неумелая, но тут были два существенных обстоятельства. Первое: на спонсорские деньги Богомолов мог себе позволить поставить свою любимую классику, он давно уже примеривался к «Вассе Железновой» Горького и к «Бесприданнице» Островского. А во-вторых, Артем Лесогоров оказался на редкость милым парнем без всяких амбиций и ложной фанаберии, он отдавал себе отчет в том, что его творение далеко от совершенства, и выразил полную готовность внести, под чутким руководством Богомолова все необходимые изменения и произвести любую переделку. Ставить «Правосудие» Богомолов взялся сам лично, хотя современных пьес не ставит, но уж больно большие деньги предложил спонсор, а в эти деньги заложен и весьма высокий гонорар режиссеру-постановщику. В деньгах же Лев Алексеевич нуждался. И ведь самое главное в том, что завлиту Богомолов не потрудился объяснить причины своей заинтересованности, а повел разговор так, будто Малащенко ничего не понимает и не видит художественной ценности пьесы. Конечно, это был удар по профессиональному самолюбию завлита, и какой удар! Не мудрено, что он свалился с приступом. Потом-то ему, конечно, все разъяснили, но это ведь было потом, а яичко, как известно, дорого ко Христову дню.

– Ну и что вы мне скажете на это? – завершил свой рассказ Владимир Игоревич. – Что Малащенко мог из-за этого скандала попытаться убить Льва Алексеевича? Чушь несусветная!

Да, действительно, все это походило именно на чушь, и именно на несусветную. Но кто-то же пытался убить худрука Богомолова!

Настя внезапно испытала непонятно откуда взявшееся раздражение. Неужели Бережной вызвал в ней такое неприятное чувство? Она прислушалась к себе и в этот момент услышала нежное треньканье. Вот оно! Именно этот периодически раздающийся звук ее и раздражал – на телефон Антона постоянно приходили эсэмэски. Ну, теперь понятно, почему он так невнимательно слушает, небось девицы одолевают, вот он о них и думает. Ясное дело, о чем еще может думать такой красавчик в костюмчике. То-то она заметила, что он постоянно поглядывает на часы, небось договорился со своей пассией созвониться в определенное время, так она его теперь сообщениями бомбардирует, а он нервничает и мечтает о сладких минутах нежного свидания. Да, попался ей напарничек…

– У меня к вам еще два вопроса, – сказала Настя, закрывая блокнот.

– Давайте первый, – радушно отозвался Бережной.

– Меня все мучает любопытство, что это за схема у вас на стене висит.

– Эта? – обернулся Бережной указывая на расчерченный лист. – Это так называемая параллель. В первой колонке идет название спектакля, а во второй – те спектакли, в которых не заняты артисты, играющие в спектакле из первой колонки.

– А зачем это нужно?

– Чтобы знать, какие спектакли в какой день можно играть на двух площадках одновременно, очень удобно, особенно когда планируются гастроли.

– А в третьей колонке что?

– А в третьей колонке спектакли, которые можно давать еще и на третьей площадке, если возникнет такая необходимость. Эту колонку я называю не «параллель», а «трилель». Я ответил на ваш вопрос?

– Вполне.

– Тогда давайте второе, что вы хотели спросить.

– Где мы можем расположиться? Работа в театре нам предстоит большая. И с людьми побеседовать надо, и записи сделать, и обсудить собранную информацию. Что-то вроде штабного помещения. Найдется для нас такое?

– Пойдемте, – кивнул Бережной.

Они снова отправились по длинным переходам, в которых Настя моментально запуталась и поняла, что дорогу назад не найдет ни за что. Директор шел впереди, Настя с Антоном – следом, и Настя видела, как Сташис достал из кармана мобильник и на ходу просмотрел полученные сообщения. По его лицу она так и не поняла, обрадовался он или огорчился из-за того, что пропустил что-то важное. Перехватив ее взгляд, Антон только слегка улыбнулся, но не произнес ни слова.

В конце концов они вышли в фойе возле ложи бенуара, и Бережной открыл перед ними высокие массивные двери, на которых сияла табличка: «Художественный руководитель Богомолов Л. А.».

– Вот вам ключ, – сказал директор, – располагайтесь, кабинет в вашем распоряжении. Только курить здесь нельзя. Когда будете уходить, ключ сдайте на вахте.

– Вот как-то так примерно, – грустно заключил Ворон, закончив доклад. – Я дальше не стал смотреть, потому что основную задачу выполнил, про папашку твоего узнал и про бабку тоже.

Известие о смерти Степана Кондратьевича Пантелеева окончательно добило и без того слабого и больного Кота Гамлета. Он уткнул морду в землю и надолго замолчал. Ворон и Камень тоже хранили скорбную тишину, уважая чувства своего нового товарища. Из трагического молчания Кота вывела Белочка, которая нашла-таки своего бельчонка и примчалась оказывать первую помощь больному. Она суетилась вокруг Кота, щупала ему живот и лапы, оттягивала слипшиеся веки, заглядывала в ушки и разбирала шерсть в поисках блох. Наконец общий масштаб разрушений был ею определен, и она приступила к лечению. Перво-наперво Белочка с помощью Ворона собрала целебные травки, и они вместе сплели некое подобие не то пеленок, не то бинтов, которыми обмотали несчастного больного. Теперь Кот Гамлет являл собой нечто вроде травянистого кокона, из которого с одной стороны торчала голова, а с другой – ободранный клочковатый хвост.