Читать интересную книгу Мой друг Мегрэ - Жорж Сименон

— Потому что страшно боится одиночества. Пока жива мать, он спокоен. Она ухаживает за ним, как за грудным младенцем. Но она недолго протянет. Самое большее — год.

— Это сказал врач?

— У нее рак, а для операции она слишком стара. Что до него, то он всегда воображает, что вот-вот умрет. Несколько раз на дню задыхается, боится шевельнуться, как будто малейшее движение может стать для него роковым.

— Потому он и сделал вам предложение?

— Да. Он вбил себе в голову, что у меня хватит здоровья, чтобы ухаживать за ним. Даже потребовал, чтобы меня осмотрело несколько врачей. Нечего и говорить, что Жюстина об этом ничего не знает, а то бы она давно выставила меня за дверь.

— А Марселен?

— Я сказала ему.

— И как он это принял?

— Совершенно спокойно. Он считал, что я правильно делаю, стараясь обеспечить себя под старость. По-моему, ему было приятно, что я буду жить здесь.

— Господин Эмиль не ревновал к Марселену?

— С чего бы? Я же вам сказала, что между нами ничего не было.

— Словом, вы об этом обязательно хотели поговорить со мной?

— Я подумала обо всех предположениях, которые вы могли бы сделать и которые не соответствовали бы действительности.

— Например, что Марселен мог шантажировать господина Эмиля, и тот, чтобы избавиться от него…

— Марсель не занимался шантажом, а господин Эмиль скорее умрет с голоду, чем решится зарезать цыпленка.

— Это точно, что вы в последние дни не приезжали на остров?

— В этом легко убедиться.

— Потому что вы все время были в своем заведении, в Ницце? Что ж, превосходное алиби.

— А мне оно нужно?

— Вы же сами утверждали, что я сейчас говорю как полицейский. Марселен все-таки мог стеснять вас. В особенности, если принять во внимание, что господин Эмиль — лакомый кусочек, очень лакомый. Если он женится на вас, он оставит вам после смерти приличное состояние.

— Да, довольно приличное. Теперь я сомневаюсь, правильно ли сделала, что приехала. Я не предвидела, что вы будете говорить со мною так. Я вам искренне во всем призналась.

Глаза у нее блестели, как будто она готова была заплакать, и Мегрэ созерцал теперь старое, плохо раскрашенное лицо, сморщенное в детской гримасе.

— Делайте что хотите. Я не знаю, кто убил Марселя. Это катастрофа.

— В особенности для него.

— Да, и для него. Но он-то, по крайней мере, спокоен. Вы меня арестуете?

Жинетта сказала это с чуть заметной улыбкой, хотя было видно, что она боится и говорит более серьезным тоном, чем ей хотелось бы.

— Пока не собираюсь.

— Мне нужно поехать на похороны завтра утром. Если вы желаете, я сразу же вернусь. Надо будет только послать за мной лодку на мыс Жьен.

— Может быть, пошлю.

— Вы ничего не скажете Жюстине?

— Не скажу, если не будет крайней необходимости. Но я ее не предвижу.

— Вы на меня сердитесь?

— Да нет.

— Нет, сердитесь. Я это сразу почувствовала, еще прежде чем сошла с «Баклана». Я-то вас тут же узнала. И разволновалась, потому что вспомнила целый кусок своей жизни.

— Период, о котором вы жалеете?

— Может быть. Не знаю. Иногда я спрашиваю себя об этом.

Она встала, вздохнув, не надевая туфель. Ей хотелось расшнуровать корсет, и поэтому она ждала, чтобы комиссар ушел.

— Делайте как знаете, — вздохнула она наконец, когда он взялся за ручку двери.

У него слегка сжалось сердце, когда он оставил ее одну, постаревшую, запуганную, в маленькой комнатке, куда заходящее солнце проникало сквозь слуховое окно, окрашивая все: и обои, и стеганое одеяло — в розовый цвет, похожий на румяна.

— Стаканчик белого, господин Мегрэ.

Игроки в шары на площади закончили партию и окружили бар, разговаривая очень громко, с сильным акцентом. В углу ресторана, у окна, м-р Пайк сидел за столиком напротив Жефа де Грефа; оба были поглощены игрой в шахматы.

Возле них на банкетке сидела Анна и курила сигарету, вставленную в длинный мундштук. Она оделась.

На ней было хлопчатобумажное платьице, но чувствовалось, что под ним та же нагота, как и под парео.

Тело у нее было мясистое, чрезвычайно женственное, настолько созданное для ласк, что ее невольно хотелось представить себе в постели.

Де Греф облачился в серые шерстяные брюки и морскую тельняшку в синюю и белую полоску. На ногах были туфли на веревочной подошве, как почти у всех на острове, как те, что купил себе безупречный м-р Пайк.

Мегрэ поискал глазами инспектора, но Леша не было видно.

Ему пришлось принять стакан вина, который придвинул Поль, а люди у бара потеснились, чтобы освободить ему место.

— Итак, комиссар?

С ним уже заговаривали, и он знал, что через несколько минут лед будет сломан. Несомненно, обитатели острова с утра только и ждали этого момента, чтобы познакомиться с ним. Их было довольно много, не меньше десяти, все в одежде рыбаков. Двое-трое выглядели посолиднее; вероятно, это были мелкие рантье.

Что бы там ни подумал м-р Пайк, надо выпить.

— Вам нравится наше местное вино?

— Очень.

— В газетах пишут, что вы пьете только пиво. А Марселен говорил, что это неправда, что вы не отказываетесь и от графинчика кальвадоса. Бедный Марселен! Ваше здоровье, комиссар.

Поль, хозяин, который знал, чего надо ждать в подобных случаях, не ставил бутылку на место и держал ее наготове в руке.

— Это правда, что он был ваш приятель?

— Да, я его знавал. Он был неплохой парень.

— Конечно. А правильно написано в газете, что он родом из Гавра?

— Правильно.

— Это с его-то акцентом?

— Когда я был с ним знаком, лет пятнадцать назад, он говорил без акцента.

— Слышишь, Титен? Что я всегда говорил?

Выпили по четыре, по пять стаканов, перебрасываясь словами, просто так, для своего удовольствия.

— Чего вы сегодня хотите поесть, комиссар? Разумеется, у нас есть рыбная похлебка. Но может быть, вы не любите провансальской рыбной похлебки?

Мегрэ поклялся, что любит как раз только это кушанье, и все пришли в восторг. Сейчас не время было по очереди знакомиться с каждым из окружающих: отдельные лица не очень запоминаются в общей массе.

— А вы любите анисовую водку, настоящую, ту, которая запрещена? Налей всем по рюмке пастиса[6], Поль. Наливай, наливай! Комиссар ничего не скажет.

Шарло сидел на террасе и читал газету; перед ним стояла рюмка.

— У вас уже есть какие-нибудь предположения?

— О чем?

— Да об убийстве же! Морен Бородач, который родился на острове и не уезжал с него семьдесят лет, никогда не слышал ни о чем подобном. Были случаи, когда люди тонули. Одна женщина с Севера лет пять-шесть назад пыталась покончить с собой, проглотив снотворное. Один итальянский матрос, поссорившись с Батистом, ударил его ножом в руку. Но чтобы настоящее преступление… Никогда, комиссар! Здесь даже самые злые становятся кроткими, как ягнята.

Все смеялись, пытались что-то сказать, потому что главное для них — говорить, сказать все равно что, чокнуться со знаменитым комиссаром.

— Вы лучше поймете это, когда пробудете здесь несколько дней. Вам следовало бы приехать сюда в отпуск, вместе с женой. Вас научили бы играть в шары. Правда, Казимир? Казимир в прошлом году выиграл приз на конкурсе газеты «Пти-Провансаль», а вы, наверное, понимаете, что это значит.

Церковь в конце площади из розовой превратилась в лиловую, небо понемногу окрашивалось в бледно-зеленый цвет, и люди один за другим выходили из бара.

Порой вдали раздавался резкий голос женщины, кричавшей:

— Эй, Жюль, суп подан!

А не то какой-нибудь мальчишка храбро являлся за отцом и тянул его за руку.

— Значит, не сыграем партию?

— Уже поздно.

Мегрэ объяснили, что после партии в шары обычно играют в карты, но сегодня не успели из-за него. Матрос с «Баклана», немой великан с огромными босыми ногами, улыбался комиссару, показывая ослепительные зубы, и время от времени протягивал свой стакан, издавая странное кудахтанье, заменявшее слова «за ваше здоровье».

Посмотрев вниз, Мегрэ увидел, что де Греф со своей девушкой ушли и англичанин остался один перед шахматной доской.

— Мы будем обедать через полчаса, — объявил Мегрэ.

Поль тихо спросил его, указывая на инспектора Скотленд-Ярда:

— Вы думаете, ему нравится наша кухня?

Несколько минут спустя Мегрэ и его коллега шагали по острову, направляясь к гавани. Они уже усвоили местные привычки. Солнце зашло, и в воздухе чувствовалось некое бесконечное успокоение. Звуки были уже не те, что днем. Теперь слышался легкий плеск воды о камни мола; серый цвет этих камней сделался резче и стал черным, таинственным; миноносец с белым номером на корпусе, выписанным крупными цифрами, бесшумно скользил к открытому морю со скоростью, казавшейся головокружительной.