Читать интересную книгу Школа негодяев - Ян Валетов

Умка сделал шаг в сторону, провалился почти по горло, увернулся от очередного выпада противника, и снова занял выгодную позицию со стороны раненой руки куратора. Мангуст в ответ крутанул мельницу: с одной рукой это был не прием, а пародия на прием, но скованность движений едва не сыграла для Сергеева роковую роль – клинок снова просвистел в опасной близости он плоти. И тогда от боли, наступающей слабости и от отчаяния Умка забыл о правилах и боевых умениях и повел себя словно ребенок во время купания: изо всех сил плеснув водой в перекошенное от ярости лицо куратора. От неожиданности Мангуст на мгновение ослеп, но Сергееву хватило и этого момента. Удар рукоятью «Макарова», если его нанести сильно и точно, может раздробить череп. С точностью у Михаила не задалось, удар вышел по касательной, но вполне убедительный. Кожа на лбу у Андрея Алексеевича лопнула наискось, глаза помутнели. Сергеев ударил второй раз – по ключице руки держащей клинок. Кости разлетелись с треском, и рука упала плетью. Мангуст зарычал страшным утробным рыком и ухнул под воду. Не утонул, не ушел, а именно ухнул, словно в прорубь – нырнул стремительно, и залитое кровью лицо, в которое метил его бывший кадет, исчезло в бурой жиже. Михаил нырнул за ним, но руки схватили пустоту. Сергеев шарил вокруг, силясь ухватить Мангуста, но напрасно… Истребитель змей, пешка неуклонно, всю жизнь, стремившаяся в дамки, великий боец и учитель исчез – словно не было его.

– Мангуст! – заорал Умка изо всех сил! – Вернись!

Голос садился, и слезы хлынули у Сергеева из глаз. Болело тело, ныла каждая кость, жгла огнем свежая рана на предплечье, но более всего – адским огнем – горела не насытившаяся местью душа. Смерть врага могла напоить ее, но Умка не видел смерти врага, он видел только его бегство.

– Тварь! Вернись! Мы не закончили! Вернись, трус!

Но звуки бились под сводами тоннеля метро, и никто ничего не говорил в ответ. Спор так и остался незаконченным. Мангуст был ранен. Ранен смертельно. Такой удар по ключице вгонял кости в сердце и легкие, и должен был убить жертву на месте. Но это был Мангуст, человек, которого Сергеев хоронил дважды, и он не видел причину, по которой воскрешение не могло случиться в третий раз. В сердцах Умка швырнул «Макаров» в темноту и побрел к платформе. Там, конечно, мог прятаться последний ниндзя из команды бывшего куратора, а мог и сбежать в страхе, но, видит Бог, Сергееву хотелось, чтобы он все еще оставался там.

Если бы кто-то мог увидеть Михаила Александровича в этот момент, то при определенной впечатлительности заработал бы себе пару недель бессонницы. На грязном, перекошенном лице алыми, полными нечеловеческой злобы, угольями, горели глаза. И только кровь врага могла погасить этот огонь.

Он вскочил на платформу не чувствуя боли, расправил сведенные судорогой плечи и сказал гулким, дребезжащим на низах голосом:

– Эй! Ты еще здесь? Я пришел за тобой!

* * *

– Интересно, – осведомился Вадим не без обиды. – И как ты собираешься идти без меня? Вот так серьезно считаешь, что я оставлю тебя и двинусь обратно к Равви?

Сергеев промолчал. Он был занят серьезным делом – пытался переполовинить свой походный рюкзак. Тащить все полностью было тяжело, да и бессмысленно. Вряд ли в этом переходе ему бы понадобилось столько барахла. Немного сухпая, фляга со спиртным, пара индивидуальных пакетов, шприц-тубы с антибиотиком и обезболивающим, несколько брусков пластида, детонаторы в водонепроницаемом боксе…

Рюкзак распухал на глазах.

Сергеев вздохнул и принялся выкладывать все обратно на стол.

– Что ты молчишь, Миша? – спросил Матвей. – Ты его вязать будешь? Или пойдешь ночью? Как тать? А меня свяжешь? В одиночку у тебя нет ни одного шанса!

– Шансов нет в любом случае, – сказал Сергеев глухо. – Но это не повод, чтобы волочь в пекло вас.

Он посмотрел на разложенную амуницию, сел и медленно закурил, просчитывая ситуацию.

По всему выходило, что Матвей от него не отцепится. Мотл был совсем плох, когда они добрались до кибуца, инъекции наркотиков и кофеина вздернули его нервную систему, и сейчас Подольский был не так страшен, как во время их совместного путешествия, но Михаил видел, что Матвей может уйти в любой момент. Даже сейчас – в паузе между затяжками. Вадик тоже был полон решимости продолжать путь. Возможно, из чувства долга, возможно, из чувства личной признательности к Сергееву, а, может быть, и из обычного мальчишеского упрямства, от которого бывший десантник так и не избавился за все эти годы. Мотивация в подобной ситуации решающей роли не играла, Умка и сам понимал, что взывать к логике и спорить бессмысленно. Во-первых, потому, что логики в его собственных действиях и словах не было, а во-вторых, потому, что Матвеем и Вадимом руководили совершенно другие побудительные мотивы, никакого отношения к рациональным не имеющие.

– Мы достаточно взрослые, чтобы решать сами, – Вадим смотрел на Сергеева серьезно и упрямо. – Миша, мы идем с тобой. Более того, настоятельно тебе рекомендую взять у Лёвы небольшую группу. Пусть проводят нас через минные поля до Тракта…

– Глупости, – сказал Сергеев. – Проходы есть на GPS. Никто нам не нужен. И если вы – два дурака! – решили сунуть голову в мышеловку вместе со мной, то это вовсе не значит, что надо тащить за собой молодняк.

– Я сказал до Тракта! – возразил Вадик. – До Тракта ничего страшного ожидается. А оттуда, если наша Шехрезада ничего не напутала и мы правильно сориентировались по спутниковым фото, нам еще 25 верст по Пограничью и десять строго на Север, через лес. Я, кстати, высмотрел там просеку, если не заросла или не заминировали на всякий пожарный, так просека просто загляденье. По ней к стройке лес подвозили от вот этой вот лесопилки.

Он ткнул пальцем в грубо слепленную из отдельных спутниковых фото карту.

– Видишь, вот тут… Все вокруг они вырубили – это же строился стратегический объект, чтобы скрыто никто не подошел, а возили отсюда. Тут лесхозы были – вот и вот развалины. Этот, очевидно, горел… Воронки есть вокруг, кого-то выкуривали…

– Банду Семихатько, – вмешался в разговор вошедший Лев Андреевич, – лет этак шесть назад. Мы тогда еще сидели тише воды и ниже травы, а Гриша куражился. Решил, что с Трубы может дань брать. Он склад нашел, а на нем армейские минометы, и в один прекрасный день возомнил, что он Котовский. Поставил «трубы» на кузова, подкатился к охраняемой зоне, и лупанул из 100-миллиметровых по повысительной[9] станции, для вящей убедительности требований…

Левин сел, стащил с ног самодельные унты и пошевелил пальцами ног.

– Жарко в доме, – пояснил он. – Ноги я мыл, так что все нормально, мужики!

– Я Гришу помню, – сказал Сергеев, раскуривая сигарету.

– Гад был редкостный. Я с ним два раза в Киеве сшибался, но его самого не достал. Людишки у него были дрянь, таких и поискать – хрен найдешь, а сам он, говорили, то ли учитель музыки, то ли аккордеонист из дома культуры…

– Ага… – радостно поддержал Левин. – Баянист он был. Как выпьет – с баяном в кузове вокруг базы катается и поет. Сам не видел, но перебежчик у меня был, рассказывал. Кстати, нормальный мужик, из уголовных, правда, но такой – правильный… Его в прошлом году убило, до сих пор жалею! Так вот, он говорил, что ровно через полчаса после того, как Семихатько ударил по повысительной и принялся с баяном кататься на грузовике вокруг лесхоза и петь, от возбуждения, наверное, со стороны границы зашли две «Сушки», и через тридцать секунд семихатькино воинство перестало существовать. Этот мой перебежчик – Митрич, один остался в живых и приполз с двумя стальными шарикам в ноге, контуженый и без половины скальпа, так что едва выходили. Благо антибиотиков было вдосталь – это когда ты с Равви базу откопал, – обратился он к Сергееву, и тот кивнул. – Так что, ребята, лесхоз не штурмовали. Лесхоз просто стерли с лица земли, а потом распахали из пулеметов. Там не спрячешься, так что как на укрытие на развалины не рассчитывайте. Хотя, с другой стороны, место там меченое, а дважды в одну воронку, вроде, не попадает…

– А второй лесхоз? Тот, где лесопилка была? – спросил Вадим. – Тут железнодорожная ветка подходит с севера. И дорога, а сзади – та самая просека. Я на нее глаз положил…

– Вот со вторым лесхозом полегче, – Левин провел по карте могучим пальцем с коротко остриженным ногтем. – С одной стороны. Вот только бывает, что ветку эту пользует ИУИН,[10] не часто, но последние полгода раза три-четыре. Подвозили вертухаи вагончика по два, по три интернированных и вываливали в загородку. Потом ставили пулеметы на заднюю площадку «Столыпина» и дули обратно, к границе. Тех, кто пытался бежать за ними по путям, расстреливали, а остальные оставались там, в бараках, но, сам понимаешь, особо в тех полусгоревших сараях не усидишь – ни еды, ни питья. Источник есть, но вода в нем гнилая, пить нельзя – проверяли. Кровавый понос обеспечен. Около источника даже надпись есть, но когда лето и припекает – народ на надписи не особо смотрит. И дня через три у здешних собачек полно еды. Так что у интернированных там задерживаться – условий нет. Дорога на север одна, железная, и за появление на ней расстреливают, три болота рядом, собаки ходят к баракам за трупами, как к кормушке: тела не закопаешь – торфяник, так что псам там раздолье, а людям – верная смерть. Вот и выходят они на Тракт…