плакать.
Домой возвращаться нельзя. Там меня ждет смерть или пожизненное заключение. Я читала о жизни в Саудовской Аравии, когда за простую улыбку или за пару ничего не значащих фраз девушек убивали. Читала и тихо радовалась, что живу в цивилизованной стране, где каждая жизнь представляет ценность. Всхлипываю и даже хочу разреветься, но не могу. Горький ком стоит в горле, внутри все ноет от обреченности. Легко сказать «я поеду к маме», но кто ждет меня там, в России? В холодном и промозглом Петербурге? Женщина, которая сама же вручила меня отцу? И чем она лучше него?
Голова идет кругом от безнадеги и постоянной боли. Под действием препаратов мне становится лучше. Но все равно качает из стороны в сторону, стоит мне только встать с постели. Врачи не пускают ко мне полицию, говоря, что я еще не в состоянии давать показания. Через пару дней в палату приходит следователь, но я даже имени своего назвать не могу. Лежу как овощ и смотрю на него заплывшими глазками.
- Мы накажем всех, кто сотворил с вами такое, - напыщенно заявляет он. - Здесь свободная страна, а не какой-нибудь Сомали.
Следователь кивнул на прощание, а я его даже взмахом руки не смогла удостоить.
- Спи, набирайся сил, - постоянно повторяет мне бабушка. И я послушно закрываю веки и почти сразу же проваливаюсь в глубокий сон, дарящий мне покой и безмятежность. Иногда сквозь дрему мне чудится голос отца. Я вздрагиваю и тут же слышу бабушкино ворчание «Говори тише, Мурат. Ты ее пугаешь!». Обычно после бабушкиных замечаний в палате слышатся шаги, и хлопает дверь. Отец уходит. А я, открыв глаза, не понимаю, приснился мне разговор или отец действительно приходил. Спрашивать бабушку бессмысленно. Старая лиса никогда не скажет, если не захочет. Я с любовью смотрю на пожилую женщину, в одночасье ставшую мне единственной опорой. Прекрасно понимаю, что, не окажи она поддержку, Латифа с Искандером не решились бы в открытую выступить против отца. Да и кто посмеет укусить руку дающего. Бабушка же ничем не рискует. Папа очень привязан к матери и почитает ее как самого важного человека на Земле. А бабушка этим пользуется.
25
- Спи-спи, - воркует она. Я снова готова провалиться в сон, но от постоянных переживаний мне не спится. Свернувшись клубочком, лежу с закрытыми глазами и пытаюсь подумать о чем-нибудь хорошем. Например, как в последний раз мы шли с Тимуром из лавки Айши и, свернув на аллейку, взялись за руки. Вот только кто мог нас сфотографировать и переслать снимки Айрату? И куда делся сам Тимур? Ему уж точно нельзя возвращаться обратно. Айрат и отец допросят его с пристрастием. Не позвонить. Не написать. Айфон так и остался лежать в моей спальне. А я туда больше никогда не вернусь. Как жить дальше, если оборвалась связь с прежним миром, в котором я внезапно превратилась в отверженную.
Мой организм, устав от постоянных вопросов, уже собирается снова погрузить меня в сон. Но я вздрагиваю, когда открывается дверь в палату, и знакомый голос раздраженно спрашивает у бабушки: «Она уснула, мама?».
- Спит моя перепелочка, - вздыхает бабушка и добавляет сердито. - О чем ты только думал, Мурат? Чуть не убили девку!
- Может, всем бы от этого только лучше было. Она опозорила всех нас, - бурчит отец. А я, прикусив язык, лежу неподвижно. Выходит, умри я, моя семья только бы обрадовалась.
- Чтоб тебе иблисы язык откусили, - недовольно заявляет бабушка. – Говори, зачем пришел, Мурат!
- Я подумал, матушка, над вашим предложением, - официально заявляет отец.
- Посовещался с Нур, - пренебрежительно бросает бабушка.
- Нет, - резко бросает отец. – Моя жена сейчас в ужасном состоянии…
- Но не хуже, чем твоя дочь…
- Я вынужден согласиться, матушка, - вздыхает отец, не обращая внимания на бабушкины попреки. – Но мне нужны гарантии…
- Тебе, Мурат? – усмехается бабка. – На все воля Аллаха.
Из-под смеженных ресниц я наблюдаю, как она поднимает руки к потолку. Наверняка закатывает глаза.
- Приходил большой полицейский начальник. Кажется, генерал. Увидел нашу несчастную Амину и пообещал наказать всех виновных. Интересно, а из тюрьмы можно писать письма?
- Матушка… - тяжко вздыхает отец. Но бабка словно не слушает его.
- Страшно подумать, Мурат, что твой четвертый ребенок родится в тюрьме. Обещаю при первой возможности забрать… Но ты сам знаешь какие тут законы. А акушерки…
- Матушка, - грозно обрывает ее отец. – Хватит. Я согласен.
- Ты все принес? Или пришел налегке? – спрашивает она полушепотом.
- Да, все, как вы велели. Только прошу вас…
- А-а-а, Мурат, - отмахивается бабка. – Считай, что заключил самую лучшую сделку в жизни. Родной матери условия ставишь. Дожила я!
- Матушка…
- Зачем только тебя в Сорбонне учили, а? Столько денег потратили, а мозгов как не было, так и не прибавилось.
- Матушка…
- Замолчи, Мурат, - резко бросает бабушка. – Я поговорю с Аминой. Она девочка послушная… Но имей в виду, что полиция тоже не даром свой хлеб ест. Если они на Амину надавят, то и я бессильна. Кто меня, старую, слушать станет? Выставят вон из палаты…
- С полицией все решено, - натужно сипит отец, - если Амина не даст показания против семьи, они замнут дело, невзирая на экспертизу.
- А ты, я вижу, уже подсуетился, - презрительно усмехается бабка. – Печешься о себе, Нур, и не родившемся ребенке. И совсем забыл о старшей дочери. Вычеркнул ее из своего сердца.
- Кыхмет, матушка…
- Харам… - негодующе бросает старуха и добавляет поспешно. – Уходи, Мурат. Отдай мне, что принес, и убирайся. Хвала Аллаху, твой отец не дожил до твоего позора.
- Отец бы…
- Даже не продолжай, прокляну, - цыкает на отца бабка, и он, закашлявшись, что-то достает из портфеля. Слышится шелест бумажного пакета, а потом снова хлопает дверь и наступает тишина.
26
- Теперь можешь открыть глаза и повернуться ко мне, Амина, - приказывает бабушка. – Кажется, мне удалось переиграть твоего отца. Шахматист из него, прямо скажем, никудышный. Только в нарды может играть. Пиф-паф, и в дамки.
- Неужели отца и Нур могут посадить? – спрашиваю я изумленно.
- И Айрата с Керимом тоже, - кивает бабушка Зарема. –