Читать интересную книгу Час ноль - Герд Фукс

— Ваш племянник наверняка рассказывал вам обо мне, — начал летчик.

— О нет, он поостерегся, — ответила Леа. — Зато другие много рассказывали мне о вас.

— Надеюсь, только хорошее, — подхватил летчик с невозмутимой галантностью.

— Вы спекулянт, вот что мне рассказывали, — отрезала Леа Грунд.

— А что вы на это скажете? — поинтересовался летчик у Хаупта.

— Если только Вернер скажет, что спекулянты, сутенеры, шлюхи и алкоголики — его друзья, пусть ищет себе другое пристанище! — крикнула Леа Грунд, дрожа от гнева, этот маленький архангел во плоти.

— Похоже, у меня есть для вас кое-что подходящее, освобождаются две комнаты, — сказал доктор Вайден. — Туберкулез легких.

Прежде чем разбинтовать ногу Хаупта, Вайден отворил настежь все окна. Три осколка он уже извлек за эти дни из гноя.

Вайден, огромная махина весом почти в сто килограммов, с негнущейся ногой еще со времен первой мировой войны и огромной блестящей лысиной, изборожденной шрамами, пребывал после того, как коммунист Кранц снял его с грузовика, неизменно в хорошем настроении.

— Не могу ли я сделать для вас еще что-нибудь? Говорите, не стесняйтесь, пока меня не забрали. Не нужно ли фамильное серебро? Ковры? Мебель? Или моя жена?

Лицо Хаупта исказила гримаса. От боли он не мог говорить. Этот коммунист не только позволил тогда доктору слезть с грузовика, но приказал послать уведомление о совершенном его женой нарушении закона — о грабеже — не в полицию, а ей самой. Дело в том, что американцы сняли часовых у старого склада вермахта внизу на выезде из деревни, и слух об этом распространился по округе с быстротой молнии. Уже издалека было видно, как бежали к складу люди с сумками и рюкзаками, кое-кто даже с ручными тележками. У развороченных ворот тут же началась свалка, небезопасная для жизни. Внутри перед горами консервов, сухарей, копченых колбас и бутылок со шнапсом бесновалась хватающая все подряд толпа.

Кранц, Эрвин Моль, Улли и еще несколько человек, которых Кранц снабдил белыми нарукавными повязками, объявив их вспомогательными силами полиции («Повязки — это очень важно», — объяснил в свое время Кранц лейтенанту Уорбергу), пробились сквозь ревущую толпу и начали оттеснять ее от полок. Вокруг все орали, перебивая друг друга. От входа каждый стремился протиснуться вперед. А первые ряды уже начали отступать. Кранц, Улли и Эрвин Моль вытряхивали все, что жители успели запихнуть в сумки и рюкзаки. Этот склад давал деревне возможность нормально существовать еще несколько недель. Медленно, но неуклонно теснили они толпу к выходу. Критический момент настал, когда они принялись закрывать ворота. Упираясь в створки, они сдвигали их сантиметр за сантиметром, пока Улли наконец не удалось задвинуть перекладину в скобы.

Тяжело дыша, они прислонились к воротам, за которыми бушевала толпа. Кранц держался за сердце.

— Я думаю, ты тоже нам тут немного подгадил, — сказал он, обращаясь к Улли.

— Больше такого не будет, — оправдывался Улли.

На складе у полок, где толпа была гуще всего, они увидели хватающую все подряд супругу господина доктора.

— Берите что можете, — орала докторша, — все равно придут коммунисты, все равно наступит хаос!

— Сколько стоит в наши дни свидетельство о безупречном прошлом? — спросил доктор Вайден. — Называйте свою цепу, не стесняйтесь, вы ведь теперь снова у власти. И должны это знать.

— Прекратите, — отрезал Хаупт.

Вайден рассмеялся громко и весело, так он смеялся всегда, может, даже чуть громче и веселее с той самой ночи, когда сын Флориан светил ему карманным фонариком, а сам он рыл яму в саду, и на горизонте уже полыхало орудийное пламя. Обливаясь потом, Вайден вгрызался в землю все глубже и глубже, пока по швырнул в отрытую яму свою коричневую форму, вытряхнув туда еще несколько книг, а потом снова завалил яму землей и плотно утрамбовал ее, словно опасаясь, что все это может еще вылезти на свет.

И все же Хаупт не забыл адрес, который назвал ему доктор Вайден. Но только он постучал и ему отворила сама хозяйка, фрау Эрдман, как вдруг позабыл, что говорил Вайден насчет комнат, свободны они или только должны освободиться, а ведь это была, как вдруг понял он, весь похолодев, зловещая разница. Но фрау Эрдман уже пригласила его в кухню и предложила сесть. И пока Хаупт в панике лепетал что-то невнятное насчет комнат, вопрос разрешился сам собой. Обитатель упомянутых комнат стоял в дверях, страховой агент Родерих Лёве из Винзена, что на реке Луэ, а также, как сам он дополнительно отрекомендовал себя, автор разросшегося к настоящему времени до трех внушительных папок оперативного плана, руководствуясь которым, и, разумеется, не без помощи западных союзников, германской армии еще удастся победить Советский Союз и изничтожить мировой большевизм, вырвать его, так сказать, с корнем. Родерих Лёве был в ночной рубашке.

— Господин Лёве, ложились бы вы в постель, — сказала фрау Эрдман.

Он, Лёве, отнюдь не собирается обременять Хаупта, который в свою очередь представился, подробным изучением плана, хотя бы уже в силу его высшей стратегической сложности, вся хитрость в том, что он делает главную ставку на силу: вдарить один раз хорошенько, а не заниматься пачкотней, нам необходимо подкрепление, разве не так? Тем не менее он осмеливается просить Хаупта об одной услуге. Он, Лёве, разработал некий меморандум, который просит Хаупта передать лично генералу Эйзенхауэру. Достаточно будет назвать там его имя. Меморандум откроет глаза этому в общем-то способному и во всем остальном поистине очаровательному полководцу. Американцы ведь ни о чем таком и не подозревают. Без немцев и их бесценного военного опыта вся Европа, Америка, да, впрочем, и весь мир, окажутся беззащитными перед натиском большевистских «недочеловеков».

— А сейчас вы ляжете в постель, господин Лёве, — крикнула фрау Эрдман. — И немедленно!

Собственно говоря, продолжал господин Лёве, меморандум вместе с оперативным планом он мог бы и лично передать своему другу Эйзенхауэру, но не в состоянии этого сделать по причине временного недомогания. Впрочем, в его состоянии наметилось уже заметное улучшение. Сегодня утром ему удалось сделать пять приседаний, и он не постесняется…

— Господин Лёве, прошу вас! — воскликнул Хаупт.

— Да, да, не постесняюсь! — выкрикнул Родерих Лёве, вышел на середину кухни и, широко раскрыв глаза, вытянул руки. На его впалых щетинистых щеках ярко заалели два пятна. Он стал медленно приседать. Но фрау Эрдман тут же подскочила к нему, и, когда он, полуприсев, чуть было не грохнулся на спину, она уже стояла сзади, ловко подхватила его под мышки и вытащила из кухни.

— Здесь комнаты не освободятся, уважаемый господин Хаупт! — успел еще крикнуть Родерих Лёве.

Должно быть, одна из шуток доктора Вайдена, подумал Хаупт, закрывая за собой дверь.

Дня через два, однако, фрау Эрдман велела передать ему, что комнаты все же освободились. Леа Грунд была поражена. Она ведь тогда вовсе не имела этого в виду. Однако Хаупт понял, что и удерживать по-настоящему она его не пытается.

— Я верю, что ты все-таки присоединишься к нам, — сказала Леа. — Тебе ведь не безразлично, как все пойдет дальше.

— Дай мне срок, — ответил Хаупт.

Они договорились, что Георг будет помогать ей по-прежнему. Заработок она будет выплачивать ему продуктами.

И вот наконец у Хаупта было то, в чем, как ему казалось, он нуждался больше всего, — время. А еще, понял он, сидя за пустым столом, сдвинутым к маленькому окну передней комнатушки, под которым раскинулся куст орешника, — покой.

II

Сорок третий год приближался к концу, когда однажды под вечер фрау Байсер доложила о визите некоей фройляйн Штайн. Шарлотте Хаупт пришлось немало поломать голову, прежде чем она вспомнила школьную подругу из Берлина. Все решили, что фройляйн Штайн здесь проездом, думали так и когда отошел последний поезд на Трир. Они ужинали, оставалось не так уж много времени до последнего поезда на Зиммерн. Но поскольку фройляйн Штайн все еще не делала никаких попыток попрощаться, Шарлотта Хаупт и тетя Бетти начали осторожно переводить разговор на путешествия. Тут выяснилось, что фройляйн Штайн уехала из Берлина уже с неделю назад. Выяснилось также, что с минуты на минуту должен отойти последний поезд на Саарбрюккен. А еще выяснилось, что ехать фройляйн Штайн было некуда.

Когда все это поняли, за столом стало тихо. И среди этой тишины раздался голос Эразмуса Хаупта:

— Фройляйн Штайн останется здесь.

Тоненькая и прямая, она сидела перед тарелкой, уставившись на свои руки. Все молчали. И тогда фройляйн Штайн тихо сказала:

— Чемодан у меня на вокзале.

Эразмус Хаупт был почти на голову ниже своей жены, сельский учитель, заместитель директора, словом, незаметная личность. Но в тот вечер он сказал: