На второе утро в лагере возникло некоторое волнение, показавшее мне, что территориальные взаимоотношения между горным и речным народами не ограничиваются требованием полной взаимной недоступности территорий, но устроены более сложно. С одним из горцев я вернулся к Т-образному перекрестку и направился дальше, за него, чтобы расчистить левую часть тропы, заросшую травой и кустами. Мой спутник не был обеспокоен нашим пребыванием там, из чего я заключил, что, если “речной народ” и обнаружит нас, они не станут возражать, пока мы не переходим на их сторону склона. Но тут мы услышали голоса: кто-то поднимался по южному склону. Ох! Речные люди! Если они дойдут до гребня и Т-образного перекрестка, то увидят следы недавней расчистки и мы окажемся в западне: они могут решить, что мы нарушили границу. И что они тогда предпримут?
Я тревожно прислушивался, пытаясь определить по звукам голосов местонахождение речных людей и направление, в котором они идут. Да, они определенно поднимались к гребню со своей стороны. Они уже должны были добраться до Т-образного перекрестка, заметить свежие следы расчистки... Не бросятся ли они в погоню за нами? Я продолжал прислушиваться к голосам, и они вроде бы звучали все громче, хотя расслышать точно было трудно — так колотилось мое сердце. Но в конце концов стало ясно, что голоса не приближаются; наоборот, они делались все глуше. Может быть, речные люди решили вернуться обратно на южную сторону хребта, к своей деревне? Нет! Они спускались по северному склону, в сторону деревни горцев! Невероятно! Уж не военный ли это поход? Но слышалось как будто всего два или три голоса, да и разговаривали пришельцы громко, не таясь; такого едва ли можно ожидать от крадущихся налетчиков.
Тут не о чем тревожиться, объяснил мне мой спутник-горец; все на самом деле в порядке. Мы, горные люди, сказал он, признаем право речных людей в безопасности спускаться по тропе в нашу деревню, а оттуда — на побережье ради торговли. Речным людям не разрешается сходить с тропы, чтобы добывать еду или валить деревья, однако просто идти по тропе можно. Более того: двое из речного народа женились на женщинах из горной деревни и поселились там. Другими словами, между двумя группами не было непримиримой вражды; имело место скорее настороженное перемирие. Что-то по общему согласию было разрешено, что-то — запрещено, однако некоторые детали (например, права на землю у заброшенной хижины) все еще оставались предметом разногласий.
В последующие два дня я больше не слышал поблизости голосов речных людей. Я все еще не видел ни одного из них и не представлял себе, как они выглядят и как одеваются. Однако их деревня располагалась достаточно близко, так что я однажды услышал доносящийся оттуда стук барабана, а в другой раз до меня смутно донеслись крики из деревни горцев на северном склоне. Возвращаясь с проводником-горцем в наш лагерь, я обменивался с ним глупыми шуточками о том, что мы сделаем с речным человеком, если поймаем его. Неожиданно, как раз в том месте, где тропа сворачивала к лагерю, мой сопровождающий перестал зубоскалить, прижал палец к губам и прошептал: “Ш-ш! Речные люди!”
Я увидел в лагере группу знакомых мне горцев, которые беседовали с людьми, которых я никогда раньше не видел: тремя мужчинами, двумя женщинами и ребенком. Наконец-то я увидел устрашающих речных людей! Они оказались вовсе не похожи на опасных чудовищ, какими я подсознательно представлял их себе, а вполне обычными новогвинейцами, по виду ничем не отличающимися от моих хозяев-горцев. Ребенок и женщины были совсем не страшными. Трое мужчин были вооружены луками и стрелами (так же, как и все мои горцы), одеты в футболки и совсем не было похоже, что они собираются развязать военные действия. Разговор между горцами и речными людьми был вполне мирным, в нем не чувствовалось напряжения. Как выяснилось, эта группа речных людей направлялась на побережье и специально зашла в наш лагерь, возможно, чтобы продемонстрировать свои мирные намерения и избежать недоразумений, в результате которых мы могли бы на них напасть.
Для горцев и речных людей этот визит явно был заурядным эпизодом их сложных взаимоотношений, включавших широкий спектр поведенческих реакций: от редких убийств из засады и более частых (как считалось) убийств при помощи яда и колдовства до определенных действий, право на которые взаимно признавалось (например, проходить через земли друг друга по пути на побережье или обмениваться визитами вежливости) или не признавалось (например, добывать пищу, топливо и воду на чужой территории). Разногласия по некоторым вопросам (вроде вопроса о принадлежности заброшенной хижины и огорода) иногда приводили к вспышкам насилия; браки с людьми из другой деревни случались примерно с такой же частотой, как убийства из засады (примерно один раз на протяжении жизни двух поколений). Все это имело место между двумя группами людей, которые, на мой взгляд, выглядели одинаково, говорили на разных, но родственных языках, понятных жителям обеих деревень, однако описывали друг друга в терминах, которые скорее подходят злобным нелюдям, и считали друг друга своими злейшими врагами.
Взаимно запретные территории
Теоретически пространственные отношения соседствующих традиционных сообществ могут охватывать целый спектр возможностей; на одном полюсе — охрана фиксированных границ несмежных территорий и запрет их совместного использования, на другом — свободный доступ всех желающих и отсутствие собственности на землю. Возможно, ни одна община не придерживается того или иного принципа в бескомпромиссно чистом виде, однако некоторые из них склонны к первому подходу. Например, таковы мои друзья-горцы, которых я только что описал: они охраняют границы своей четко определенной территории, они предъявляют исключительные права на ресурсы в ее пределах, они разрешают чужакам исключительно транзитный проход и лишь изредка — смешанные браки.
К другим сообществам, исповедующим первый подход, относятся дани, живущие в долине Балием, в западной части Центрального нагорья Новой Гвинеи, инупиаты (одна из групп инуитов[7]) северо-западной Аляски, айны, обитающие на севере Японии, йолнгу — австралийские аборигены с полуострова Арнемленд на северо-западе континента, а также индейцы-шошоны из долины Оуэнс в Калифорнии и индейцы яномамо, живущие в Бразилии и Венесуэле. Например, дани культивируют огороды, отделенные ничейной землей от огородов соседней группы дани. Каждая группа строит линию деревянных сторожевых вышек высотой до 30 футов на своей стороне ничейной земли; вышки имеют наверху платформы, достаточно просторные, чтобы на них мог поместиться один человек. Каждый день мужчины по очереди несут вахту на вышке, а их товарищи сидят у подножья, охраняя вышку и часового, который оглядывает окрестности, чтобы обнаружить подкрадывающихся врагов и поднять тревогу в случае внезапного нападения.
Другой пример: инупиаты Аляски состоят из десяти групп, и территория каждой запретна для остальных. Чужаков, проникших на территорию той или иной группы без разрешения, было принято убивать, если только им не удавалось доказать свое родство с поймавшими их хозяевами. Чаще всего границу нарушали охотники на северных оленей, забывшие о границе в пылу погони, или охотники на тюленей, когда льдина, на которой они находились, откалывалась и уплывала от берега. Если эту льдину прибивало обратно к берегу на территории другой группы, охотников убивали. Нам, не инупиатам, это кажется жестоким и несправедливым: несчастные охотники и так сильно рисковали, выходя на ледяной припой, а когда их льдина откалывалась, им и вовсе грозила опасность утонуть или быть унесенными в открытое море. Если же им везло и их вновь прибивало к берегу, то ведь это происходило не потому, что они желали нарушить границу, — их просто несло океанское течение. И все же их убивали как раз в тот момент, когда они спаслись от опасности утонуть или быть унесенными в море. Однако таковы были правила жизни инупиатов. Впрочем, запрет проникновения на территорию у них не был абсолютным: чужакам иногда разрешался вход на чужую землю со специальной целью — например, ради торговли на летней ярмарке или в ходе набега на дальнюю группу, живущую по другую сторону запретной территории.
Рассмотрев практику некоторых сообществ (таких как инупиаты или мои друзья — горцы-дани), которые запрещают доступ на свою территорию и охраняют границы, мы обнаружим, что этот подход возникает при сочетании четырех условий. Во-первых, защищаемая территория должна обладать достаточно большим и плотным населением, которое сможет выделить людей для охраны границ, а не полагаться на то, что каждый член группы будет заодно высматривать нарушителей в ходе обычного добывания продовольствия. Во-вторых, запретность территорий требует, чтобы каждая из них давала постоянное и предсказуемое количество продуктов, так что ее хозяева могут рассчитывать на то, что найдут на ней все или большую часть необходимых им ресурсов и почти никогда не столкнутся с необходимостью выходить за ее пределы. В-третьих, на территории должны присутствовать какие-то ценные ресурсы или существенные усовершенствования (плодородные огороды, посадки фруктовых деревьев, рыбные садки или ирригационные каналы, создание и поддержание которых в рабочем состоянии требует больших усилий), стоящие того, чтобы их защищать и умирать за них. Наконец, состав группы должен быть относительно постоянным, соседствующие группы должны в достаточной степени отличаться одна от другой, а миграция между группами — быть незначительной (за единственным исключением миграции неженатых молодых людей — чаще женщин, чем мужчин, — ради заключения брака с представителями другой группы).