Читать интересную книгу Иванушка Первый, или Время чародея - Карен Арутюнянц

– Я принесу! Пара пустяков, – улыбнулся Эрнесто и вышел из зала.

Через минуту он вернулся с тремя треногами и большим деревянным ящиком.

Всё это он расставил перед нами, показал на краски и кисти и сказал:

– Прошу в мир фантазии, амигос! Но сначала приглашаю на экскурсию!

Мы с Лёхой и Нелькой переглянулись.

– На какую экскурсию? – спросил Лёха. – Так вы чего, деду наврали, что ли?

Пётр хмыкнул, а Нелька хихикнула.

– Как я понял, – сказал Эрнесто, – у вас на лбу написано, что вы школьники!

– Как ни крути ни верти, – подтвердил Пётр. – Им ещё учиться и учиться.

– Ну а раз вы школьники, экскурсия начинается! – провозгласил Эрнесто.

– Во дают! – опешил Лёха.

– Прошу! – Эрнесто показал на самую большую картину, на которой был изображён военный с бородой, а рядом – красная звезда и развевающийся флаг. – Это…

– Фидель Кастро, – сказал я. – Команданте!

– Чё? – Лёха совсем обалдел, даже на меня он теперь смотрел с уважением.

– Команданте, – объяснила Нелька, – это высшее звание повстанцев. Оно было присвоено Фиделю Кастро во время революции на Кубе.

– Революция произошла в тысяча девятьсот пятьдесят шестом – пятьдесят девятом годах, – добавил я.

– Гениально! – воскликнул Эрнесто. – Этот мальчик знает всё на свете!

Мы посмотрели картины ещё раз, хоть сами и развешивали их, но сейчас было намного интересней. Ведь Эрнесто рассказывал не только про каждую из них, но и про авторов. Особенно мне понравилась история про одного художника. Чтобы нарисовать маяк и почувствовать стихию, он спустился в водолазном костюме под воду и оттуда хорошенько рассмотрел маяк, а уж потом его нарисовал. Получилось здорово!

Маяк и вправду был изображён так, словно на него смотришь со дна морского!

А потом нас учили рисовать, а точнее, писать – так правильнее говорить. Эрнесто и Пётр показали, как надо держать кисть, как работать с красками, как грунтовать холст, и мы приступили к делу.

Я написал портрет девочки. Это была просто девочка, которую я увидел в своём воображении. Цвет лица и косички у неё были от Нельки, а синие глаза, вздёрнутый нос и большой рот – от Елены Прекрасной. Лёха нарисовал астру, а Нелька бабочку.

Пётр посмотрел на мою картину и сказал:

– Тебе надо обязательно продолжать. И тебе, – он кивнул Лёхе, а потом добавил: – А ещё, брат, уважай других, чтобы уважали тебя. Это не я сказал. Это сказал Луис Фелипе Мартинес, легендарный кубинский боксёр.

Глава 9

Свет мой, зеркальце, скажи…

Вечером я всё-таки взялся за говорящее зеркало, правда, мне эта идея уже казалась глупой. Но не люблю я незаконченных дел. Нет, бывает, конечно, могу тянуть-откладывать, но потом всё-таки доделываю, если уж начал. Это меня мама научила. Любит она повторять, что «нельзя на полуслове бросать», мол, сказал «а», говори и «б».

Посидел я над зеркалом, покумекал, что к чему, наковырял из старого ноутбука кое-какую начинку для моего волшебства. Подпаял кое-где. Про микрофончик-диктофончик не забыл. Аккуратно привинтил-приклеил всё это добро к зеркальцу с обратной стороны. Про батарейку вовремя вспомнил, сверху прикрыл крышкой от пластмассовой шкатулки, которая валялась без пользы, а тут в самый раз подошла. Дунул-плюнул для верности, произнёс заклинание, типа «Абракадабра!» и пожелал себе удачи:

– Поехали, товарищ Гагарин! С Богом! – я это всегда говорю, тогда на сто процентов верняк!

Мама только что вернулась с дежурства, я её редко тормошу, ведь она уставшая, поужинает и сразу ложится спать. Но тут я не сдержался, присел к ней на кровать, всё равно она ещё не уснула, и шепнул на ухо:

– Мам, а попроси зеркало…

– Что, сыночек? – мама всё-таки задремала, я её разбудил.

– Извини, мамуль, – я смутился. – Глупость это… Потом… завтра.

Я хотел встать, но мама улыбнулась и погладила меня по щеке.

– Взрослеешь ты, Вань, не по дням, а по часам… Что, сыночек, я не поняла?

– Я тут кое-что изобрёл, – я показал зеркало. – Помнишь, как в сказке Пушкина? Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи. Ну, повторяй за мной. Свет мой…

Мама недоверчиво посмотрела на меня, потом на зеркало и осторожно произнесла:

– Свет мой, зеркальце! Скажи… да всю правду доложи… я ль на свете… всех милее… Ой, Вань, подсказывай!

– Мам, да чего ты так волнуешься? – успокоил я её и тихонько прошептал, чтобы зеркало не отреагировало на мои слова: Всех румяней и белее… Не бойся, повтори!

Мама села на кровати, откашлялась и сказала уже увереннее, но всё равно волнуясь:

– Свет мой, зеркальце! Скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и… белее!

– Ты, конечно, спору нет! – задорно ответило зеркальце. – Ты, царица, всех милее, всех румяней и белее!

– Ой! – на глазах у мамы заблестели слёзы. – Ванюшка! Да ты даже не представляешь!..

– Получилось, мам!!! – я спрыгнул с кровати и исполнил танец маленьких лебедей.

– Какая же я счастливая! – мама тоже спрыгнула и присоединилась ко мне.

Когда мы плюхнулись назад на кровать, мама обняла меня, и мы посидели так, а потом она поцеловала меня в макушку и предложила:

– Вань, а давай чаю попьём с вареньем?

– А ты спать не хочешь? – обрадовался я.

– Не-а, – ответила мама и радостно рассмеялась. – Я чаю хочу! С черничным вареньем! Осталось? Или ты всё подчистил ещё летом?

– Да осталось! Я сейчас! Ты отдыхай! – я побежал на кухню, зажёг газ и поставил чайник.

– А давай телевизор посмотрим? – крикнула мама из комнаты. – Или книжку почитаем? Давай?

– Давай! – я достал с полки банку с черничным вареньем, там ещё немного бултыхалось. – Мам! А какие чашки нести?

– С гусями! – попросила мама. – Из них вкуснее пить!

Чайник вскипел, я заварил чай, перелил в вазочку варенье, разлил заварку по чашкам с нарисованными гусями, достал две розетки и кофейные ложки – ими веселее есть варенье – всё это разложил и расставил на подносе и пошёл к маме в комнату, там уже бубнил телевизор.

А мама уснула. В нашем старом кресле. Во сне она улыбалась.

Я осторожно укрыл её пледом, налил себе чаю, положил в розетку варенья и стал смотреть телик. Давно я его не смотрел, может, с Нового года. Я в основном в Интернете пропадаю или на чердаке.

Да нет, вру, я телик ещё пятнадцатого мая смотрел. Передачу про японских макак. Эти макаки из Японии – самые северные обезьяны в мире. Зимой живут в озере с горячими источниками. Но в нём они обитали не всегда. Как-то раз одна макака уронила в воду бобы. Полезла за ними да так там и осталась. Очень ей понравилось принимать тёплую ванну. Она и других своих сородичей к этому приучила. Одна беда: в холодные дни, когда макаки вылезают из озера за едой, их мокрая шерсть покрывается корочкой льда. Но обезьянки нашли выход. Две макаки с сухой шерстью сидят на берегу и подносят еду тем, кто греется в озере. А потом меняются местами. Такие вот умные существа.

В тот вечер по телевизору показывали передачу про говорящих попугаев. Но я сделал звук потише, чтобы не разбудить маму, поэтому не очень-то и слышал, о чём говорят какаду. Да это и неважно. Мне было уютно, и мама рядом, и зеркало говорящее я всё-таки изобрёл!

Утром я вскочил ни свет ни заря: меня разбудила кукушка из часов. Мамы уже не было, на столе она оставила завтрак – кисель, два яйца всмятку и бутерброд с сыром.

Я умылся-оделся, обернул зеркало цветной бумагой с красными розами, которая осталась после дня рождения, быстро собрал рюкзак, вспомнил про велосипед, достал из чулана насос, подкачал камеры, протёр тряпкой велик и помчался в школу.

Настроение у меня было отличное, давно такого не было. Нет, ещё вчера было, когда я нарисовал в выставочном зале портрет девочки. Значит, не так уж и давно я радовался жизни.

Вообще, у меня редко бывает плохое настроение. А с чего ему быть? Главное – никогда не портить его самому себе, а если кто и испортит, всегда можно подойти к зеркалу и улыбнуться. Подействует обязательно. Попробуйте – убедитесь сами. Даже если не хочешь улыбаться, всё равно улыбайся! Даже если губы не растягиваются, растяни их пальцами. И от плохого настроения ничего не останется. И улыбаться захочется, и смеяться, и вообще станет ясно, что жизнь не просто чудесная штука, а суперчудесная!

Словом, доехал я до школы быстро, минуты за три, пристегнул велик к ограде. Здесь уже стояло несколько велосипедов, и баба Шура махала метлой – наводила порядок.

Через минуту я влетел в класс. Поэт бы сказал – на крыльях любви.

До урока оставалось минут пять. Кто-то из ребят носился между партами, Горохова стукала брата учебником по голове, Горбуньков жевал яблоко, Василиса что-то писала в тетрадке, а Лена спокойно сидела за своей партой и листала журнал мод. Она была в длинном платье «под пантеру», в белых носочках и чёрных туфельках.

Я подошёл к ней и выпалил как-то глупо, писклявым голосочком: