Читать интересную книгу Преступники и преступления. С древности до наших дней. Заговорщики. Террористы - Дмитрий Мамичев

Антонин решил убить брата во время празднования сатурналий,[39] но ничего не вышло. Его козни были слишком явными, чтобы их можно было держать в тайне; между братьями то и дело возникали ссоры, они злоумышляли друг против друга и принимали всевозможные меры защиты. Так как Гета дома и на улицах, днем и ночью, находился под охраной многочисленных воинов и атлетов, Антонин уговорил мать пригласить их вдвоем в свои покои — для примирения: Гета поверил и пришел к матери вместе с ним. Когда они были уже у нее в доме, ворвался отряд центурионов, заранее приготовленный Антонином; Гета, едва увидел их, бросился к матери, повис у нее на шее, прижался к груди, плача и крича: «Мама, мама, ты родила меня, помоги, убивают!». Тут он и погиб. И мать, так ужасно обманутая, собственными глазами видела бесстыдную расправу с сыном, зарезанным в ее объятиях, и приняла Гету мертвым на лоно, родившее его. С ног до головы в крови сына, она даже не замечала, что сама ранена в руку. Ей нельзя было ни выказать свое горе, ни оплакать сына, безвременно погибшего столь печальным образом (ему было тогда двадцать два года и девять месяцев); ее заставили ликовать и смеяться, словно ее осчастливили: за всеми ее словами и жестами, за цветом ее одежд строжайше следили. Ей единственной — августе, вдове императора, матери императоров — нельзя было даже наедине с собой пролить слезу в таком горе!

Тем временем Антонин — хотя уже наступил вечер — отправился в лагерь к солдатам и всю дорогу голосил, что против него составлен заговор и что его жизнь в опасности, а как только оказался внутри зала, закричал: «Радуйтесь, мужи-соратники, теперь-то я уж смогу вас облагодетельствовать!». Таким образом, прежде чем они услышали о случившемся, он уже заткнул им рот щедрыми посулами, чтобы они не могли ни подумать, ни сказать что-нибудь хорошее о покойнике.[40]

Были у него два префекта претория, один, по имени Адвент, совсем уже старик, совершенно чуждый каким-либо государственным делам и не сведущий в них, зато имевший славу настоящего воина; а другой, его звали Макрин, чрезвычайно опытный в судебных делах и особенно сведущий в законах. Над ним Антонин то и дело насмехался публично, говоря, что он не воин и ни на что не годен. Дошло до совершенного глумления: прослышав, что Макрин ведетсвободный образ жизни и брезгует дурной и негодной пищей и питьем, которыми Антонин как истинный воин конечно же наслаждается, видя его одетым в короткий плащ или в другую сколько-нибудь изящную одежду, Антонин стал злословить, что тот не мужествен и страдает женской слабостью; при этом он всегда грозился убить его. Макрин тяжело переносил это и очень негодовал. А тут произошло еще нечто, отчего жизнь Антонина должна была оборваться: Слишком любопытный, Антонин хотел знать не только все то, что касается людей, но и заглянуть также и в область божественного и сверхъестественного. Вечно подозревая во всех заговорщиков, он непрестанно вопрошал оракулы, посылал повсюду за магами, звездочетами, гадателями по внутренностям животных, так что не пропустил ни одного из тех, кто берется за такую ворожбу. Подозревая, однако, что они из угодничества не говорят ему правды, он пишет некоему Матерниану, которому он тогда вверил все дела в Риме и который слыл вернейшим его другом и единственным, кто был посвящен в его тайны. Он велит Матерниану разыскать лучших магов, чтобы вызвать умерших и разузнать о конце его жизни, а также не покушается ли кто на его власть. Матерниан без всяких опасений выполняет повеление государя и сообщает, что на власть покушается Макрин и что необходимо убрать его — неизвестно, действительно ли так вещали духи или он вообще подкапывался под Макрина. Это письмо, запечатав вместе с другими, он, как всегда, вручает для доставки людям; не знающим, какую весть они несут. Те, с обычной скоростью проделав путь, прибывают к Антонину как раз, когда он в снаряжении возницы поднимался на колесницу, и передают ему всю связку, где было и письмо против Макрина. Антонин, сосредоточенный и захваченный предстоящей скачкой, велит Макрину отойти в сторону и, уединившись, просмотреть письма; если там есть неотложные дела, доложить ему, если же таких нет, то обычными заняться самому как префекту (Антонин часто обращался к нему с таким поручением). Так распорядившись, он вернулся к своему занятию. Макрин же, оставшись один, вскрывая письмо за письмом, прочитывает и то, смертоносное, и сразу понимает, какая опасность ему грозит. Представляя себе кровожадную ярость Антонина от такого письма, которое станет для него прекрасным предлогом, он уничтожает это письмо, а об остальных сообщает, что они обычные.

Боясь, как бы Матерниан не написал того же во второй раз, он предпочел действовать, а не ждать. Вот на что он решается. Был некий центурион из личной стражи Антонина, постоянно сопровождавший государя; имя ему было Марциалий. Так вот, прошло всего несколько дней после того, как Антонин казнил брата этого Марциалия по клеветническому и оставшемуся недоказанным обвинению; и над самим Марциалием Антонин издевался, говоря, что он не мужчина, что он трус и Макринов дружок. Зная, что он скорбит об убитом брате и задет издевками Антонина, Макрин посылает за ним; совершенно в нем уверенный (Марциалий давно уже служил у Макрина и получал от него немало благодеяний), он убеждает его выждать удобный случай и нанести удар Антонину. И Марциалий поддается на уговоры Макрина, а так как он и без того был полон ненависти и стремился отомстить за брата, он с радостью соглашается сделать все, как только случай представится.

После этого сговора вскоре случилось так, что Антонин, живший в то время в Месопотамии, в Каррах, захотел выехать из своего дворца и отправиться в храм Луны, чрезвычайно почитаемый жителями той земли. Храм этот стоит далеко от города, так что это целое путешествие. Не желая утомлять свое войско, он взял с собой небольшой отряд всадников, и они тронулись в путь, чтобы, принеся жертвы богине, вернуться обратно. На середине пути у Антонина заболел живот, и он, распорядившись, чтобы все стали подальше, берет одного слугу и отходит в сторону, чтобы освободиться от того, что его беспокоило; так что все повернулись и отошли как можно дальше, проявляя почтительность и стыдливость перед происходящим. Марциалий, выжидавший первого удобного случая, видя, что Антонин остался один, бежит к нему, будто бы по знаку государя, чтобы — сказать или выслушать что-то; подойдя к нему сзади как раз в то время, когда тот снимал с бедер одежду, он наносит удар кинжалом, который незаметно держал в руках. Удар под ключицу был верный; так Антонин оказался беззащитным и был неожиданно убит. Когда он упал, Марцилий, прыгнув на коня, бежал. А всадники-германцы, которых Антонин любил и держал в своей личной охране, стоя сейчас ближе всех других, первые заметили происшедшее, бросились в погоню за ним и убили его, кидая свои дротики. Когда о случившемся узнало и остальное войско, все сбежались сюда, и первым сам Макрин, стоя над трупом, рыдал, будто пораженный горем. Все войско скорбно и тяжко переносило случившееся: они считали, что это Марциалий отомстил за свою обиду. Потом все разошлись по своим палаткам; а Макрин, предав огню останки, заключив прах в сосуд, послал его для погребения матери, жившей в Антиохии. А та, видя схожую судьбу своих сыновей, уморила себя голодом — то ли добровольно, то ли по принуждению. Вот как умерли Антонин и его мать Юлия. Единовластно, без отца и брата, он правил в течение шести лет.

Героаиан. История императорской власти после Марка. — СПб.: Алетейя,1995.

ЗАГОВОРЩИК ПОНЕВОЛЕ (АММИАН МАРЦЕЛЛИН)[41]

При дворе Августа Констанция[42] совершалось много позорных дел под предлогом охраны императорского величества. Стоило кому-либо обратиться с вопросом к знатоку по поводу свиста полевой мыши, встречи с лаской или подобного знамения, стоило прибегнуть для облегчения болезни к старушечьим заговорам, — способ лечения, который допускает даже медицинская наука, — тотчас следовал с той стороны, откуда нельзя было и ждать этого, суд и смертная казнь. В это время, жена некоего Дана, рассчитывая только попугать своего мужа, пожаловалась на него за какие-то мелкие проступки… Против этого ни в чем не повинного человека злоумышлял Руфин, состоявший и тогда за свое подобострастие старшим в канцелярии префекта претория. Ранее по доносу Руфина, воспользовавшегося какими-то сведениями, полученными от имперского агента[43] Гауденция, был казнен тогдашний консуляр[44] Панноний[45] Африкан вместе со своими сотрапезниками. Как сам Руфин с хвастовством рассказывал, он соблазнил легкомысленную жену Дана и вовлек ее в опасное мошенничество: он убедил ее разной ложью обвинить своего невинного мужа в оскорблении величества и сочинить, что Дан украл с гробницы Диоклетиана[46] пурпурное покрывало и скрывал его вместе с несколькими лицами. Подготовив таким образом погибель многим и надеясь этим возвыситься, Руфин помчался на главную квартиру, чтобы, как обычно, пустить там в ход свою клевету. Когда он сделал доклад, Маворций, состоявший тогда префектом претория, человек неукоснительно твердый, получил приказ произвести строжайшее расследование этого преступления, а товарищи к нему для допроса был назначен Урсул, комит[47] финансов, отличавшийся также строгостью. Дело значительно разрасталось по духу того времени. Многие былиподвергнуты пыткам, но дело нимало не продвигалось, судьи оказывались в полном недоумении. Наконец выяснилась долго скрываемая истина, и та женщина созналась, что Руфин был виновником всей этой интриги, не скрыла и позора своего прелюбодеяния. Тотчас сообразно с действующими на сей предмет законоположениями оба были осуждены на смертную казнь, как того требовали порядок и справедливость. Известие об этом привело Констанция в ярость, и, скорбя о гибели Руфина, являвшегося как бы охранителем его благополучия, он послал верховных курьеров с грозным приказом Урсулу вернуться ко двору и явиться к ответу. Но тот, не обращая внимания на преграждавших ему доступ к императору, бесстрашно проник к нему и, войдя в консисторий, смело и правдиво разъяснил дело. Эта отвага заткнула рты льстецам, и Урсул спас от страшных опасностей как префекта, так и себя самого.