— Ты не перестаешь меня удивлять, — улыбнулся Мартин.
Уже в следующую субботу они стояли на обочине и ловили машину, чтобы добраться до мотеля.
В конце концов, рядом с ними остановился старый фермерский грузовик. Мартин и Клэр с трудом уместились в кузове, втиснувшись между ящиками со свежим молоком, и всю дорогу слушали, как вокруг них дребезжат и позвякивают бутылки. Клэр надела платье цвета какао — бледно-коричневое, будто присыпанное сахарной пудрой, — которое сшила для нее мама.
Они делали вид, что путешествуют как муж и жена.
— Новобрачные, — смеясь, сказал Мартин, надевая дешевое серебряное колечко на безымянный палец Клэр. — Мы Харрисоны из Саратога-Спрингс, — продолжал сочинять он. — Джон и Элис. Мы поженились в Саратоге, в отеле «Адельфи». Тихая, скромная свадьба, всего двести человек гостей.
— И что же мы делаем в ужасном мотеле «Сторожка»? — поинтересовалась Клэр.
— Мы просто путешествуем по штату Нью-Йорк, — объяснил ей Мартин. — Ездим туда-сюда, как обычные молодожены, в последний раз наслаждаемся беззаботно и бесцельно проведенным временем, потому что впереди нас ждет серьезная взрослая жизнь. Останавливаемся в маленьких придорожных отелях, вроде тех, где не все буквы горят на неоновых вывесках.
У «Сторожки» не горела первая «о». Клэр покачала головой и сказала:
— Ладно, Джон, остановимся в «Сторожке».
— Спасибо, Элис, — отозвался он. — Ты не пожалеешь.
Для маскировки они взяли с собой по маленькой дорожной сумке, ведь Харрисоны не могли путешествовать без вещей. Сидя в кузове трясущегося грузовика, Клэр прижимала к себе сумку, собранную накануне вечером. Внутри лежала только ночная рубашка из хлопка с вышитыми по краю розочками, хотя девушка и понимала, что вряд ли она ей понадобится. Грузовик остановился прямо напротив гравийной дорожки, ведущей к входу в мотель. На стоянке было несколько машин, и место не выглядело таким уж зловещим, но Клэр все равно боялась. Они записали в регистрационной книге свои выдуманные имена, и старая женщина с сеткой для волос на голове, дежурившая за стойкой, даже не стала проверять, так ли это. Ей было все равно, кто приезжает в мотель, до тех пор, пока постояльцы исправно платят и не начинают громить мебель и задирать окружающих.
— Так, и еще… — обратился к ней Мартин. — Здесь есть комната с кухней?
Женщину явно удивили его слова — наверное, никто прежде ни о чем подобном не спрашивал.
— Это будет стоить дополнительные семьдесят пять центов, — сказала она, и Мартин послушно заплатил.
Затем дежурная кинула ему ключ через стойку — и все. Мартин и Клэр молча вышли наружу и по скрипящей деревянной лестнице поднялись к комнате номер восемнадцать.
Дверь была покрашена отвратительной водянистой краской, с подтеками и узорами, оставшимися от кисти маляра. В голове Клэр мелькнула мысль, что папа обязательно бы ее перекрасил так же тщательно, как он красил беседку и заборы в городе. А оказавшись внутри, в затхлом полумраке, она подумала, что в этот номер никто не заходил по крайней мере несколько недель. Кровать в середине комнаты была довольно продавленной, но хотя бы казалась чистой.
Клэр не понимала, как она могла дойти до такого, и даже подумывала о том, чтобы развернуться и молча уйти. Все вокруг было таким непривычным. Но потом Мартин подошел к ней, она снова почувствовала его запах, «сладкую кислинку», успокаивающее тепло его объятий и вспомнила, что он-то был привычным. Его голос, улыбка, руки — все это уже стало частью ее жизни. Он не был чужаком, поэтому Клэр сказала себе, что не должна думать, будто все вокруг чужое.
Она молча разделась в полумраке комнаты, а Мартин неотрывно смотрел на нее, пытаясь разглядеть получше в неверном свете, пробивающемся через окна.
— Ты просто красавица, — сказал он.
Затем Мартин разделся сам, медленно откинул синее одеяло, лежавшее на простынях, и они вместе нырнули в постель. Словно в холодный весенний пруд. В комнате было тихо и сумрачно, хотя солнце уже стояло высоко в небе, и Клэр подумалось, что они словно два пловца. Мартин поцеловал ямочку у нее между ключицами, затем стал спускаться ниже, и его губы вдруг оказались на ее груди. Клэр тяжело дышала, она почувствовала, как внутри нее растет тревога и напряжение, но напомнила себе: «Я миссис Харрисон, замужняя женщина». Его губы все еще оставались на ее груди. Клэр услышала собственный стон. Неужели это она?
Отброшенная в сторону одежда скрылась где-то в полумраке, и важно было лишь прикосновение теплой кожи к теплой коже, бледной к смуглой. Потом была неизбежная боль, сильная дрожь, заставившая ее на несколько секунд отвернуться, но вскоре она исчезла, и осталось лишь ощущение, похожее на то, что возникает, когда плаваешь в прозрачной воде. Мартин смотрел на нее сквозь темную прядь, упавшую ему на лицо.
— Я люблю тебя, — услышала Клэр.
— Я тоже тебя люблю.
— Мы всегда будем принадлежать друг другу.
В его словах был и иной, скрытый смысл, и Клэр знала об этом. Мы всегда будем принадлежать друг другу, даже если не будем вместе.
Потом они тихо лежали, прижавшись друг к другу. Клэр уже была совсем сонной, когда Мартин поднялся и, не одеваясь, подошел к своей сумке.
— Что ты делаешь? — спросила она.
А он уже доставал какие-то странные предметы и относил их на маленькую кухню, за которую заплатил дополнительные семьдесят пять центов. Лук, пара яиц, завернутых в носовой платок, чтобы не разбились, кусок масла, твердый фермерский сыр, терка, серебряные солонка и перечница с выгравированными на боку буквами «Р» и, наконец, маленькая сковорода.
Клэр изумленно смотрела, как обнаженный мужчина после занятий любовью жарит омлет, быстро нарезая, помешивая и раскладывая ингредиенты. Закончив, Мартин сложил все на одну тарелку и вернулся к кровати. Они ели, прижавшись друг к другу, мечтая о том, чтобы в маленьком обветшалом мотеле с погасшей «о», здесь, под тонким синим одеялом, время остановилось.
Дождливым воскресным утром Мартин уехал в Принстон. Багажник машины был забит его сумками и чемоданами, а сам Мартин сидел на заднем сиденье рядом с матерью, которая надела по этому случаю зеленую шляпку, похожую на кочан капусты, и, едва «бентли» выехал за пределы поместья Рейфилов, тут же налила себе ликера из встроенного мини-бара. Отец отказался сопровождать сына в колледж, сославшись на неотложные дела, связанные с бизнесом, но Мартин прекрасно понимал, что, скорее всего, причиной тому был их летний разговор в кабинете Эша.
Во время поездки Мартин молча смотрел в окно, тогда как его мать курила и жаловалась, что в лонгвудский загородный гольф-клуб стали пускать совершенно неподобающих личностей. В полдень длинная машина проехала сквозь кованые железные ворота Принстона. Вдали звенели университетские колокола, а молодые люди с родителями осматривали студенческий городок.