Читать интересную книгу Русская германистика: Ежегодник Российского союза германистов. Том 1 - Сборник статей

В третьих, следует указать на особенно интересную и перспективную тенденцию, прослеженную Йоргом Шенертом в 1988 г. на симпозиуме Немецкого научно-исследовательского центра «Литературоведение и науковедение». Главной задачей симпозиума явилась попытка применения к германистике англо-американской модели «науковедения» (science studies или science of sciense).[122] Под науковедением понимается при этом интердисциплинарное сочетание теории науки, социологии науки и истории науки, позволяющее сформировать особую точку зрения: «Областью науковедения выступают, в частности, взаимосвязи между обществом, наукой и технологией, порождение, дистрибуция и рецепция научных знаний, соответствующие формы организации, коммуникативные структуры и способы манифестации наук, габитус участников scientific community, нормы и формы авторефлексии по поводу научной деятельности – или, говоря упрощенно, коммуникативный, социальный и эпистемологический статус науки, а также происходящие в ней изменения и намечающиеся пути развития, которые предполагают нечто большее, чем смену методологических концепций и внутридисциплинарных парадигм. Современная научная политика с характерным для нее стремлением к всеобъемлющей оценке возможностей науки должна бы была затронуть также и филологические дисциплины, побудив их к разработке своих собственных науковедческих оснований для оценки и планирования научной работы с учетом тех оценок, которые даются извне данной дисциплины».[123]

Эти высокие требования заслуживают несомненного признания, хотя уже сама структура секций на симпозиуме свидетельствует о том, насколько это трудно – сочетать интердисциплинарное науковедение с изучением истории частной дисциплины. Рудольф Штих-веерт (Шёнерт: компетенция социологии науки) руководил секцией «Модели и категории науковедения, актуальные для науки о литературе», Юрген Форман (история филологических специальностей) – секцией «Образцы изучения истории литературоведения в 1890—1950-х гг.», Франк-Рутер Хаусман (история филологических специальностей) – секцией «Образцы изучения истории литературоведения в 1950—1995-е гг.» и Лутц Даннеберг (теория науки) – секцией «Нормативные аспекты науковедения в применении к науке о литературе». По окончании симпозиума Петра Боден поставила закономерный с точки зрения историка германистики вопрос: «Должны ли мы теперь все делать по-другому?»[124] и, отвечая на него, писала о возможностех, но в первую очередь о трудностях, которые возникают при наложении науковедческой разработанной преимущественно на базе естественных наук методологии на филологический материал. Как бы то ни было, материалы симпозиума дают богатую пищу для размышлений о будущем истории германистики как науки – и к тому же содержат первый, по моим данным, доклад, касающийся русско-немецких связей в области научной истории германистики – исследование Ларисы Полубояриновой на тему «Бахтинология в западном (преимущественно немецком) литературоведении и в постсоветской России».

Первые шаги научной истории германистики в России

В своей уже цитированной мной в эпиграфе статье «О нынешнем состоянии германистики в России. Предварительный отчет» Александр Михайлов называет работу Вячеслава Всеволодовича Иванова «Очерки по истории семиотики в СССР»[125] первым предвосхищающим примером русской истории науки,[126] отмечая при этом, что автор был вынужден утаить более половины имен, о которых он писал, поскольку эти ученые эмигрировали за границу или подверглись идеологической дискредитации.

Подлинным началом истории русской германистики как науки стала, между тем, сама названная статья А. В. Михайлова. Прочерчивая различные перекрещивающиеся линии развития германистики в России, он выдвигает вопрос о том, возможно ли вообще вести речь о русской литературоведческой германистике как об «окончательно сложившейся и самостоятельно существующей дисциплине».[127] Важным фактором ее недостаточной дифференцированности от других дисциплин Михайлов считает запоздалое развитие системы университетского образования в России, где первый полный университет (с медицинским, юридическим и филологическим факультетами) – Московский университет им. М. В. Ломоносова – был создан лишь в 1755 г.[128] Так поздно начавшееся развитие университетской науки было затем насильственно прервано в 1917 г. Вторым специфически русским фактором является, согласно А. В. Михайлову, холистический характер русского мышления, «особая, обусловленная традицией философия знания и понимания науки». «Идеал „целокуп-ного знания“ приводил к тому, что выше всего ценилась способность выйти за рамки отдельной дисциплины, в них не замыкаться… И впоследствии ученые неохотно делали выбор в пользу какой-то одной дисциплины».[129]

Воплощением же «целого» служила идея всемирной литературы, и потому дисциплинарные границы воспринимались как насильственное сужение горизонта. Этим объясняется, в частности, почему в России до сих пор отсутствуют кафедры истории немецкой литературы или германского литературоведения.

Третий фактор, оказавший влияние на германистику в недавнем прошлом, заключается, по Михайлову, в характере советской системы, означавшей длительное «преобладание нигилистических установок» и способствовавшей «разгрому науки».[130] С явной опорой на собственный опыт Михайлов описывает Академию наук, где он работал в Иституте мировой литературы, как последнее прибежище подлинной науки в «годы террора».[131] Вот почему он говорит, что история русской науки должна стать еще и «мартирологом»,[132] сохраняющим память о тех, кто в условиях распада литературоведения на «официальное» и «подлинное»[133] осмеливался, не считаясь с многочисленными лишениями, продолжать ту академическую традицию, носителями которой были А. Н. Веселовский, В. М. Жирмунский, В. Ф. Шишмарев и В. Н. Топоров.

Следствием этой ситуации явился, с точки зрения Михайлова, особый габитус русских ученых-литературоведов. В России не было, по существу, «только-германистов» (Nur-Germanisten), зато были «не только-германисты» (Nicht-nur-Germanisten) и «еще-и-германи-сты» (Auch-noch-Germanisten), и это обстоятельство дополнительно затрудняло формирование германистики как отдельной научной специальности.

Формулируя главный вывод, который история русской германистики должна сделать из своего прошлого, Михайлов писал: «Семьдесят лет советской власти оставили развалины: люди, имена, тексты, рукописи, документы – все затерялось, рассеялось по свету. Все это еще предстоит собрать, предстоит осмыслить то, чему мы, как можно надеяться, научились в эти годы: что это значит, работать в науке, что это значит, быть ученым-гуманитарием. Опыт России – экзистенциальный, он учит тому, что едва ли знают ученые Запада, – что работа над историей духовной культуры – всегда риск, всегда тесно связана с опасностью для жизни».[134]

Слова А. В. Михайлова были услышаны. Основанный в ноябре 2003 г. «Российский союз германистов» (РСГ),[135] председателем которого стала ученица Михайлова профессор Н. С. Павлова, провел свою учредительную конференцию под знаком обращения к истории литературоведческой германистики, а намеченная на ноябрь 2004 г. вторая конференция РСГ продолжит эту работу в области лингвистики.

Перевод с нем. А. И. Жеребина

Литература

Иванов 1976 – Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976.

Bahner, Neumann 1985 – Sprachwissenschaftliche Germanistik. Ihre Herausbildung und Begrundung / Hrsg. von W. Bahner, W. Neumann. Berlin, 1985.

Barck 1997 – Barck S. Literaturkritik zwischen Parteiauftrag und Professionalitat in der DDR der sechziger Jahre // Deutsche Literaturwissenschaft 1945–1965: Fallstudien zu Institutionen, Debatten, Personen / Hrsg. von R. Rosenberg, P. Boden. Berlin, 1985; 1997. S. 333–346.

Barner, Konig 1996 – Zeitenwechsel. Germanistische Literaturwissenschaft vor und nach 1945: Eine Veroffentlichung der Arbeitsstelle fur die Erforschung der Geschichte der Germanistik im Deutschen Literaturarchiv Marbach am Neckar / Hrsg. von W. Barner, Ch. Konig. Berlin, 1985; 1997. S. 333–346. Frankfurt a. M., 1996.

Barner, Konig 1996a – Barner W., Konig Ch. Einfuhrung // Zeitenwechsel. Germanistische Literaturwissenschaft vor und nach 1945 / Hrsg. von W. Barner, Ch. Konig. Frankfurt a. M., 1996, S. 9—16.

Barner, Konig 1999 – Judische Intellektuelle und die Philologien in Deutschland 1871–1933 / Hrsg. von W. Barner, Ch. Konig. Gottingen, 1999. (Marbacher Wissenschaftsgeschichte; 3).

Baumgart 2000 – Baumgart R. Literaturkritik der siebziger Jahre. Ein Fallbeispiel // Germanistik der siebziger Jahre. Zwischen Innovation und Ideologie / Hrsg. von

S. Vietta, D. Kemper. Munchen, 2000. S. 311–326.

Boden 1997 – Boden P. Universitatsgermanistik in der SBZ/DDR. Personalpolitik und struktureller Wandel 1945–1958 // Deutsche Literaturwissenschaft 1945–1965.

Fallstudien zu Institutionen, Debatten, Personen / Hrsg. von R. Rosenberg, P. Boden. Berlin, 1997. S. 119–149. Boden 2003 – Boden P. Mussen wir alles anders machen? [Rezension von Schonert 2000] // Internationales Archiv fur Sozialgeschichte der Literatur, IASL-online, http://iasl.uni-muenchen.de/rezensio/liste/Boden.html. Boschenstein 2000 – Boschenstein B. Holderlin-Forschung. Text und Kontext —

Anstoβe und Antworten // Germanistik der siebziger Jahre. Zwischen Innovation und Ideologie / Hrsg. von S. Vietta, D. Kemper. Munchen, 2000. S. 201–218. Brenner 1993 – Geist, Geld und Wissenschaft. Arbeits– und Darstellungsformen von Literaturwissenschaft / Hrsg. von P. J. Brenner. Frankfurt a. M., 1993. Briegel 2000 – Briegel M. Rahmenbedingungen durch Forderung // Germanistik der siebziger Jahre. Zwischen Innovation und Ideologie / Hrsg. von S. Vietta, D. Kemper. Munchen, 2000. S. 151–168. Brinkmann 1934 – Brinkmann H. Die deutsche Berufung des Nationalsozialismus. Jena, 1934.