– Ваш вчерашний визит был для нас с отцом полной неожиданностью, но, уверяю вас, приглашали мы вас искренне. – До некоторой степени, добавила она про себя.
– То, что вы сообщили, тоже было для меня неожиданностью, – пробормотал он тем самым приятным баритоном, который так поразил ее вчера.
Правда, вечером он звучал не столь приятно.
– Могу себе представить, – горько улыбнулась она. – Вас несколько рассердило то, что хваленый композитор вашего брата оказался женщиной.
– Боюсь, мое изумление могло вас оскорбить. Приношу свои извинения.
Эта неожиданная реплика поразила ее. Она замерла, потом медленно повернулась к нему. Герцог стоял ближе, чем она предполагала, и Корделия едва не уткнулась носом в узел его галстука.
«Силы небесные, да как же он высок!» – подумала она, вытягивая шею, чтобы встретиться с ним взглядом. Правда, сама она была невелика ростом, и почти всякий мужчина был значительно ее выше.
Он смотрел на нее своими янтарными глазами, в которых сверкали веселые искорки.
– Так вы принимаете мои извинения, не правда ли? У меня и в мыслях не было сомневаться в ваших способностях. Просто ваше признание оказалось столь неожиданным. Но с моей стороны было крайне невежливо не верить вам.
Она не могла решить, как расценить его слова. Вчера он говорил вещи весьма обидные.
– Должна ли я понимать так, что вы больше не сомневаетесь в том, что хоралы написала я?
Он усмехнулся уголком рта.
– Да и как я могу сомневаться? Ваш отец вполне определенно дал понять, что вы говорите правду.
– Отцу моему вы поверили, но моего слова было для вас недостаточно. – Столь прямое заявление не требовало ответа, он был не первым, показавшим ей, сколь немногие доверяют слову женщины. Даже те жители Белхама, которые были вынуждены прибегать к ее помощи, требовали, чтобы при принятии серьезных решений она прикрывалась именем отца.
Герцог задумчиво рассматривал ее, а потом сказал:
– В конце концов мой брат переписывался именно с вашим отцом. Так что, думаю, у меня были некоторые основания обратиться непосредственно к нему.
– Ах да, эти письма, – сказала Корделия чуть слышно. Письма, лишнее доказательство ее лжи.
– Ведь письма тоже писали вы, так? – спросил он, прищурившись.
Она отвела взгляд и отступила на шаг.
– Мой отец плохо разбирается в музыке, ваша светлость. – Она попыталась отвернуться, но он остановил ее.
Пальцы его едва касались ее руки, но она не могла пошевелиться и чувствовала себя кроликом, попавшим в капкан.
– А вы – вы ведь разбираетесь?
– Наверное, вам следует спросить об этом у батюшки – моего слова для вас недостаточно.
Его улыбка была почти виноватой.
– Мне не надо спрашивать вашего батюшку. Сегодняшний псалом объяснил мне многое.
Уж не послышалось ли ей восхищение в его словах?
– Псалом?
– Во время службы хор исполнял один их ваших псалмов, не так ли?
Она кивнула, польщенная тем, что он об этом догадался сам.
– Вы очень талантливы. – Он отпустил ее руку, но пальцы его скользнули по ладони Корделии, и странная дрожь пробежала по ее руке – до самого плеча. А потом он вполголоса добавил: – Вчера я думал иначе и ошибался. Больше такой ошибки я не допущу.
Слова его звучали искренне, а голос – этот голос с хрипотцой! Корделия смутилась, у нее почему-то даже закружилась голова. Не в силах вынести его взгляда, она повернулась и быстро прошла в гостиную. Герцог последовал за ней.
Шли они молча. Кроме того, на кухне столь усердно гремели посудой, что слов все равно не было бы слышно. Вдруг раздался страшный грохот, и Мэгги воскликнула:
– Это конец! Такого крема его светлости не подашь!
Корделия распахнула дверь в гостиную и кивком пригласила лорда Веверли пройти. Он вошел, но они все же успели расслышать ответ Пруденс.
– Вот что происходит, когда мечешься по кухне из-за того, что какому-то герцогу вздумалось прийти пораньше.
Корделия, вынужденная повернуться лицом к герцогу, безуспешно пыталась сдержать ухмылку.
– Из-за моего раннего прихода все пошло кувырком, да? – спросил он, улыбаясь.
– Вовсе нет. Обед уже почти готов.
Он смотрел, как она нервно поправляет подушки на диване, а потом спросил:
– А где ваш батюшка?
– Он наверху переодевается и спустится с минуты на минуту. – Как она жалела, что папы нет с ними, ей хотелось избежать разговора наедине.
– Отлично. Значит, мы можем немного побеседовать вдвоем.
Она взглянула на лорда Веверли. Так он нарочно пришел раньше!
– О чем? – спросила она, делая вид, что ей невдомек.
– О поездке в Лондон, естественно.
Корделия опустила глаза.
– Теперь, когда правда вам известна, надеюсь, вы оставили мысль отвезти отца в Лондон.
Он уселся на диван, удобно облокотившись о спинку, и ответил:
– Вовсе нет.
– Я же вам объяснила, – сказала она, складывая ноты около клавесина, – хоралы сочинял не он. Что даст его встреча с вашим братом? Или с Генделем? Отец будет выглядеть глупо и никак не поможет вашему брату. – Он ничего не ответил, и она продолжала: – И вы прекрасно знаете, что ни один из них не захотел бы знакомиться с настоящим сочинителем.
– Мисс Шалстоун, перестаньте суетиться, сядьте.
В голосе его звучало нетерпение. Впервые после его прихода она почувствовала то раздражение, которое он не смог скрыть вчера. Да, он старается держаться вежливо, подумала она, но глаза его выдают. В них светится настойчивость, как ни пытается он ее скрыть.
Он указал рукой на место рядом с собой.
– Садитесь, – почти приказал он. – Я хочу кое-что вам предложить.
Она вздохнула. Лучше выяснить все поскорее, чтобы герцог отправился восвояси и оставил ее в покое. Она присела на скамеечку у клавесина, подальше от него.
– И что же вы хотите предложить?
Он наклонился вперед и отвечал, не сводя с нее пристального взгляда:
– Моему брату хочется, нет, ему просто необходимо, чтобы Гендель познакомился с викарием. А викарий здесь, тот самый викарий, который, как считает мой брат, и написал эти хоралы.
– Да, и которому медведь на ухо наступил!
Лорд Веверли мрачно кивнул.
– И тем не менее это тот самый викарий, который, как думает Ричард, столь ему необходим. Гендель не знает, кто сочинил понравившуюся ему музыку, но, полагаю, лучше представить ему самого викария, а не его дочь. Так что пусть он получит викария! Мы обучим вашего отца музыкальным терминам, заставим его запомнить несколько фраз о хоралах и представим его в качестве композитора.
Корделия даже не могла вскочить с места – настолько она была поражена. Не может же он предложить… Нет, такое и в голову не придет…