ничуть не смутился, а усмехнувшись, продолжил, уже глядя ей в глаза:
— В некотором роде, да, — мужчина, немного промолчав, добавил: — И что же манит всех исследователей Древнего Египта в забытой богами старине: культура, загадка исчезновения некогда могущественной цивилизации, существовавшей долгие тысячелетия, безграничная власть господ над рабами?..
Последнее было сказано с жёсткой насмешкой, и Линда решила уточнить:
— Время господ закончилось, рабов уже нет и никогда не будет.
Его глаза зло сощурились, но ответ он выдал спокойным голосом:
— Запёрлись в четырёх стенах своих исследовательских кабинетов, чтобы ничего не видеть, изучая древнюю культуру, чтобы понять что? Что увидеть? Рабы никуда не делись, всё осталось как и прежде, только антураж поменялся: сейчас о них нужно заботиться, но так, чтобы они не почувствовали себя хозяевами, не почувствовали себя теми, кто решает, им дают деньги, но ровно настолько, чтобы они могли поесть, одеться и купить необходимое за бумажки, по сути, не имеющие никакой ценности, остальное в кредит — чем не рабство? — он усмехнулся, глядя в растерянное лицо девушки. — Ах, да, забыл, им жизненно необходимо заплатить за интернет, чтобы была иллюзия своего всевластия, безнаказанности, не ведая, что цифровое пространство помнит всё, являя собой в умных руках цифровую тюрьму; у раба, по сути, есть только тело…
— Господ мало, рабов много, — коротко кинула Линда, её начинал раздражать тот менторский тон, каким вещал этот странный посетитель, хотелось ответить жёстко, но правила посещения музея сдерживали её, ведь клиент всегда прав.
— Вы намекаете на их бунт? — уточнил он без злобы, похоже, ему нравился этот разговор в пику настроения Линды.
— Я Вам прямо о нём говорю, — Линда старалась держаться как можно официальнее.
— Бунта не будет, раб не чувствует себя ущемлённым ни в чём. Забрать прав и свободы — да, забирайте, собственность, да, пожалуйста, это же не его.
— Вы намекаете, что у раба есть жизнь и, только когда на неё будут покушаться, он сможет сбросить оковы рабства? — в свою очередь спросила Линда.
— У раба есть только его тело, ему больно, и это единственное, что заставляет его чувствовать и понимать боль других, но и это можно контролировать, — произнёс мужчина и тонко улыбнулся.
— Рабов больше, чем хозяев, — вставила реплику девушка, ей стало любопытно, до чего же дойдёт их эта беседа с не представившимся ей визави.
— Вы думаете, хозяева это не понимают? — в его глазах промелькнул огонь какого-то неистовства. — Господа придумали действенный способ удерживания рабов в узде. Этот способ до ужаса примитивен, но крайне действенен. Знаете ли Вы, кто самый жестокий палач на свете?
Линда ничего не сказала, она ждала его ответа.
— Раб, которого господин возвысил над другими рабами: о, поверьте, нет на этом свете ничего более мерзкого, чем человек, чуть поднявший свою голову над другими. Он сделает всё, что ему скажет хозяин, чтобы снова не быть в общей массе, и сделает это максимально хорошо и настолько бесчеловечно, что потом у господ появится лишний повод сказать остальным, чтобы они посмотрели хорошенько на плоды рук своего же, чтобы ужаснулись и отдали ещё большую власть хозяевам, хотя уже куда больше…
— А революции? — уточнила девушка.
— Революции? — мужчина хмыкнул и продолжил: — Бунты никогда не проходят без «верхи не хотят».
— Раб никогда не будет хорошо работать, — произнесла она и увидела, как дёрнулась щека у показавшегося слишком злым собеседника, так откровенно болтающего о весьма щепетильной теме, но именно этим он и подкупал.
— Вот для этого ему нужна иллюзия, иллюзия свободы, в первую очередь, кинематограф, телевидение и интернет, чтобы вылить озлобленность на такого же раба, как он, чтобы он лишний раз доказал сам себе, что имеет власть, его несуществующую власть, — у мужчины был ответ на всё.
Они оба примолкли. Линда стала мрачной, ей решительно не нравился ни разговор, ни человек, его начавший. Видимо, он уловил её настрой.
Мужчина примиряюще улыбнулся и показал на висевший рядом со столом небольшой барельеф, уходя от странного разговора, меняя тему беседы:
— Если я не ошибаюсь, Тутанхамон и его жена Анхесенамон, сцена охоты, премило.
Линда расслабленно улыбнулась и ответила:
— Расхожее и досужее мнение.
Он поднял в ответ брови и уточнил:
— А что же на самом деле здесь передано?
— Культура Древнего Египта настолько тонкая, что лишь намекает на интимные отношения между мужем и женой… — начала было она, видя, как тот недоумённо смотрит на неё.
— Чем же здесь она намекает? — мужчина приблизил лицо к изображению.
Линда сдержалась, чтобы не расхохотаться. Он вдруг на миг растерял всю свою важность и стал походить на обыкновенного человека. Эта мысль так удивила девушку, что она решила продолжить:
— Фараон держит в своих руках лук с натянутой тетивой и приготовленной к выстрелу стрелой, а его царица сидит совсем близко…
— Ну? — спросил мужчина нетерпеливо.
— Женщина обнажена… — наталкивала она его на догадки.
— Так жарко там, климат же такой… — настаивал он и вдруг, смерив её оценивающим взглядом, тонко улыбнулся. — Иногда сцена охоты — это просто сцена охоты, а не выдумки одиноких женщин.
В лицо Линды кинулась краска, и она пару раз глубоко вздохнула, чтобы не сказать что-то опрометчивое или обидное.
— Царица и особо приближённые к ней женщины, а также жёны важных сановников и жрецов никогда не были обнажены, это считалось дурным тоном: показывать голое тело — удел служанок, наложниц, крестьянок и прочих низших слоёв населения, тело же царицы должно быть покрыто, даже если это будет тончайшая ткань, царица могла предстать обнажённой только в случае исполнения супружеских обязанностей, — объяснила она.
— Так просто? — он немного смутился, хотя изо всех сил старался не показывать виду. — А лук — это?.. — мужчина не решился задать вопрос вслух.
— Да, то, о чём вы подумали, — без тени улыбки ответила девушка.
— Очень метафорично, — проговорил он примиряюще и приподнимая уголки губ в лёгкой улыбке, отчего морщинки возле глаз стали заметнее.
— Это Древний Египет, хотя в массе своей народ был намного проще, — Линда немного расслабилась.
Он посмотрел на часы, а потом на неё, подавая ладонь.
— Барон фон Бинц, — представился мужчина, — можно просто Фредерик.
— Линда, можно просто Линда, — в ответ она пожала руку, съязвила, не удержавшись, и поправила выпавшие кудряшки из причёски.
Барон поднял бровь, как будто чему-то удивившись, но тут же произнёс:
— Надеюсь на встречу, — и не дожидаясь её ответа, вышел.
— Ага, — развернулась девушка к своим бумагам, пробормотав, — бегу, и волосы веют на ветру.
Она никогда не могла объяснить самой себе иррациональный страх перед слишком идеальными людьми: красивыми, умными, успешными, список можно