Читать интересную книгу Сонное царство - Алексей Смирнов

Шагов за двадцать от избы Виктор, повинуясь властному приказу, отданному кем-то в мозгу, рухнул в заросли опийного мака. Небо окончательно почернело, ветер раздраженно раскачивал стебли где-то над головой. Дорогая ткань костюма быстро пропиталась грязной водой. Галстук, имевший поначалу цвет артериальной крови, был теперь цвета венозной, темной. Далеко за лесом всполошились собаки, их лай подчеркнул мертвящую пустоту и холод вокруг.

"Довольно, - сказал себе Бориков. - Пора вставать".

Он оттолкнулся от земли, подбежал к калитке, ударил в нее ногой. Та в ужасе распахнулась. Виктор Бориков, пружиня шаг, ступил на крыльцо и толкнул дверь, но дверь не подалась; Виктор навалился с утроенной силой. Крючок, державшийся на одном болте, сорвался, и Бориков очутился в темных сенях. Спотыкаясь о какой-то хлам, он отыскал вход в комнату. Неожиданно дверь, что вела в нее, распахнулась, и Виктор отпрянул от света. Свет распространяла ржавая керосиновая лампа, которую сжимала в руках онемевшая от страха старуха. Она успела приготовиться ко сну, и волосы ее, жидкие и нечистые, длинными космами падали на плечи и лицо. Несвежая ночная рубаха источала невозможно гадкий запах.

- Ну, - молвил Бориков, задыхаясь. - Много ли насобирала? Что молчишь?

Старуха осенила себя крестным знамением.

- Ладно тебе, - свирепо сказал Виктор, вдвигаясь в комнату и тесня бабку. Он вынул из ее рук лампу и аккуратно поставил на стол. - Ты мне только скажи, бабуля... только покажи - где? Мне главное - убедиться, я ничего не возьму... ну же! - грозно закричал он.

Старуха, бледнея и шевеля фиолетовыми губами, шагнула назад. Видя, что ничего добиться он не может, Виктор быстро опустил руку в пустой карман.

- Так я ж заставлю тебя говорить, старая ведьма, - просипел он.

Нищенка, хватаясь за сердце, плавно опустилась на пол. Виктор склонился, схватил ее за плечи и встряхнул. В горле старухи что-то забулькало и тут же смолкло, она отяжелела и больше ее удержать было нельзя. Виктор разжал руки, и бабка завалилась. Виктор увидел, что она умерла.

Он ринулся в комнату, вглубь, круша по пути бедняцкую утварь. Под руку ему подвернулся кухонный нож, и Бориков принялся вспарывать подушки и перины, ожидая услышать рассыпчатый звон монет. Не найдя ничего, он спустился в холодный погреб - к тому моменту он уже знал, что поиски тщетны. Он покрутился там, в погребе, - больше для порядка, затем снова оказался в комнате, налетел на труп, упал. Вскочив на ноги, он выбежал во двор и бросился прочь - без оглядки.

Уже в лесу он пришел в себя, обнаружив, что старается навести мало-мальский порядок в своей одежде. Это не слишком хорошо получалось, и Бориков, вконец обессилев, плюнул. Он медленно пошел к станции, машинально теребя истерзанный галстук. На какой-то поляне он почувствовал, что к нему вернулся рассудок. Особых угрызений совести он не испытывал. Было просто тревожно, непонятно. Он остановился и громко спросил у леса:

- Почему??

* * *

... Вечером, после долгого марша лесом, компания дошла до заболоченной равнины. Повсюду валялись проржавевшие обрывки колючей проволоки. Когда Всеволод Рюгин предложил зайти слева и обогнуть топкое место, Конечный остановил его жестом.

- Пришли, - сказал Конечный глухим голосом.

Г л а в а  7 (вставная).  ВЕНИК ШИЗОФРЕНИКА

Шизофреники вяжут веники...

А. Галич 

Райце-Рох, доктор медицинских наук, профессор, психиатр, был одним из немногих равных себе, кто мог похвастаться на редкость благоприятными условиями работы. Почти полная автономия, маленькое чистое отделение, лекарственное изобилие, немногочисленный вышколенный персонал - две безупречные сестрички, натасканные на душевнобольных, да сметливый ординатор(впрочем, с ним дело обстояло не так просто, но о том - ниже).

Профессор Райце-Рох справедливо считался человеком трудной судьбы. О таких обычно говорят с уважением и завистью: он сам себя сделал. Профессор-то отлично знал, что это не вполне верно. Хитрость заключалась в том, что его смертельно, до заикания напугали в блаженном босоногом детстве. Так что первый кирпич в здание судьбы заложил тот самый паскудник, что напугал будущего профессора. Ну, а дальше - дальше, пожалуй, что и сам старался Райце-Рох одолеть проклятый дефект, питавший многие комплексы, и воспарить над насмешками сверстников. И вообще - "всем им показать". На этом поприще он, бесспорно, преуспел.

Кое в чем, конечно, ему просто везло. Иной раз даже слишком, сказочкно. Так, например, будучи сперва сугубым материалистом, Райце-Рох позволил себе однажды высмеять в публичной лекции пустые верования аудитории, для чего последнюю охмурил: выставил в качестве истукана истинного, магического истукана поддельного, после чего сам себя и разоблачил, тогда как слушатели млели в экстазе, внимая сумбурным откровениям фальшивого идола. Однако вскорости профессору пришлось туго. Он пережил неприятные минуты, когда к нему на дом явился безумец, всерьез поверивший в увиденное, и вознамерился принести лектора в жертву тому самому идолу, которого профессор и создал. Он как раз собирался скормить профессору его, профессора, собственные потроха, но... короче, черт его знает, как, но профессор каким-то образом ухитрился выпутаться из этой переделки.

Это происшествие открыло ему глаза. Профессор Райце-Рох изменился. Изменил он и свое отношение к основному вопросу философии. Постулировав первичность сознания, он быстренько пошел в гору и добился ощутимых успехов в так называемой"ситуационной психиатрии". С глупостями было покончено. Профессор занялся настоящим делом. Его путь украсился впечатляющими подвигами и открытиями. Ну взять хотя бы лечебную работу, которую он проделал над тем самым - да-да! - ненавистным проказником из прошлого, что заварил всю кашу. Тот проказник, успевший вырасти в солидного человека и не подозревавший, на кого нарвался, пришел к светилу за пустячной психотерапевтической помощью, - и светило, используя внушение, отправило обидчика в глубины подсознания, а выводить обратно не стало. Говорят, что позже друг детства окончательно рехнулся и даже покушался на ученую жизнь, но и здесь Райце-Роху удалось как-то выкрутиться.

Естественно было ожидать, что столь даровитая персона рано или поздно представит интерес для государства. И вот профессор Райце-Рох сделался фактическим хозяином отделения экспериментальной и прикладной психиатрии при Отдельной Специальной Клинике Медразведподотдела КГБ СССР.

... Плотно притворив дверь, Райце-Рох устроился в кресле и долго ерзал, ища самое удобное положение. Удовлетворенный наконец, он затих и какое-то время добродушно рассматривал своего помощника-ординатора, который терпеливо ждал начала беседы и сидел в другом кресле, по правую руку профессора.

У Райце-Роха было полное, приятное лицо; маленькие ручки уютно скрестили пальцы на аккуратном животике. Так же(не пальцами, конечно)скрестились и вытянутые ножки. Помимо лица, ручек, ножек и кресла имелась у профессора, понятно, и положенная по рангу бородка. Идиллия носилась в воздухе. И она была бы полной, окажись ординатор этаким доктором Борменталем - подтянутым, вежливым, целеустремленным, ловящим каждый профессорский чих. Идиллия, увы, нарушалась хотя бы тем, что помощник был раза в три толще своего упитанного шефа. Внешность он имел ярко восточную и обливался потом от жары. Его звали Хаким, и он являлся не только молодым, подающим надежды доктором, но заодно и подающим куда больше надежд капитаном КГБ - специально приставленным к профессору. Он уже хлебнул с профессором немало горя и теперь, сытый по горло, с тоской ожидал новой причуды, от души желая профессору влипнуть на сей раз в такую историю, из которой выхода точно не существует. Насмотревшись всякого, он панически боялся профессора, считая его - не без оснований - психопатом и садистом. Хаким было имя вымышленное, и он радовался хоть такой иллюзорной стеночке, отделявшей его от любимого учителя. Профессор же в глубине души ухмылялся, зная, что буде то нужно, он сумеет вытянуть из Хакима такое, что самому Хакиму не снилось в дурном сне. Пока в этом надобности не было. Читая в душе Хакима, как в книге, профессор радовался его животному страху - надежной гарантии от посягательств на творческую свободу ученого. Профессор ласково предложил Хакиму выпить чайку.

- Нет, профессор, я не хочу, - сказал Хаким виновато. - Очень уж жарко.

- М-м? - профессор вскинул брови, потрясенный. - Неужели? Я всегда считал, что знойный Восток употребляет чай именно как лекарство от жары. Прошу вас, коллега, не стесняйтесь, - и он дружески кивнул на дымившуюся чашку. Хаким, сделав усилие, взял ее двумя толстыми пальцами и охнул, обжегшись.

- Вай-вай, - улыбнулся профессор, качая головой и жестами поощряя Хакима взять-таки чашку. - Вот и прекрасно, - заявил он, празднуя победу. Хаким мученически скривился, отхлебнул, и лицо его мгновенно сделалось совершенно мокрым.