— Да, в некотором роде, — ответил, улыбаясь, Крамер. — Ну, и хотя бы «Атмосферную электростанцию».
Кивнув головой, Нильсон вынула из ящика круглые плоские металлические коробки.
Крамер предложил мне лечь на койку. Затем, вложив эти коробки в ящик с рукоятками, надел его мне на голову.
— Лежите, слушайте, смотрите, — сказал он.
— Лежу, но ничего не вижу и не слышу. Абсолютная тишина и мрак.
— Поверните ручку справа, — сказал Крамер.
Я повернул. Что-то щёлкнуло, тихо зажужжало. Сильный свет ослепил меня. На мгновение я закрыл глаза и в то же время услышал голос.
«Тропические джунгли Африки расчищаются под культурное земледелие».
Я открыл глаза и увидел сверкающую в ослепительных лучах африканского солнца сине-зелёную поверхность океана, а на ней — растянутый в боевую линию огромный флот: дредноуты, сверхдредноуты, линкоры, крейсеры и истребители всех видов и систем. Здесь были и старые военные корабли, изрыгающие из широкогорлых труб клубы чёрного дыма, и более новые теплоходы с двигателями внутреннего сгорания, и позднейшие — с электрическими двигателями.
Это зрелище было так неожиданно, что я невольно вздрогнул. Неужто опять война? Но какая же может, быть война, когда с капитализмом покончено во всём мире? Не угощают ли меня старым фильмом из времён последней войны, которая привела к революции?
«Военный флот — орудие истребления — мы превратили в мирный грузовой транспорт», — продолжал всё тот же голос.
Ах, вот в чём дело! Ослеплённый ярким светом, я сразу не заметил, что боевые башни с чудовищными морскими пушками сняты. Вместо них на кораблях установлены грузовые краны. Сотни хлопотливых катеров, буксиров, барж снуют между «боевой» цепью судов и новенькой гаванью. В гавани кипит разгрузочная работа.
Я снова повернул ручку. И… это тоже похоже на войну.
Огромный лагерь, белые палатки и фанерные домики, окрашенные в белый цвет. У домов и палаток люди в белых костюмах — европейцы и чернокожие. За лагерем дымовая завеса, поднимающаяся почти до зенита. Дым валит клубами, как при огромном пожаре…
Новый «кадр» — сплошная стена непроходимого тропического леса пылает в огне. На пепелище стоят огромные фургоны — коробки из металлической сетки на стальных каркасах. В них копошатся люди, выкорчёвывая небольшими машинами пни.
«Тропики — самые богатые солнцем места на Земле. Но они были недоступны для культурного земледелия. Непроходимые леса, болота, хищные звери, ядовитые гады, насекомые, губительные лихорадки наводняли тропики. Смотрите, чем они становятся теперь!..»
Равнина. Тракторы возделывают землю. Чернокожие трактористы сверкают белыми зубами в весёлой улыбке. На горизонте многоэтажные дома, густая зелень садов. «Тропики прокормят миллионы людей… Идея Циолковского претворяется в жизнь…»
«Как, и здесь Циолковский? — удивляюсь я. — Сколько же идей успел он заготовить впрок будущему человечеству!»
И, словно в ответ на эту мысль, я увидел другие картины великой переделки Земли по идеям Циолковского.
Превращение в оазисы пустынь путём использования энергии солнца; приспособление под жильё и оранжерейное «озеленение» доселе неприступных гор; солнечные двигатели, машины, работающие силой приливов, отливов и морских волн; новые виды растений, которые используют больший процент солнечной энергии…
Но это уже по моей части. Об этих достижениях мне известно.
Мировая кинохроника окончилась. После минутного перерыва я вновь услышал голос. И всё, что он рассказывал, как наяву проходило перед моими глазами.
* * *
«Я участвовал в испытательном пробеге аэросаней нового типа, — говорил голос. — Условия были поставлены довольно тяжёлые: проехать сотни километров тундры далеко за Полярным кругом.
Я был начальником пробега и возглавлял колонну. Мы продвигались прямо на север.
Было темно. Северное сияние не полыхало на небе.
Только фары освещали путь. Стояли пятидесятиградусные морозы. Кругом безлюдная снежная равнина.
Мы ехали два дня, поглядывая на компас.
И вдруг мне показалось, что небо на горизонте порозовело.
— Начинается северное сияние. Будет веселее ехать, — сказал товарищ, который вёл наши сани.
Через полчаса северный небосклон разгорелся ещё ярче.
— Странное северное сияние, — сказал я спутнику. — Совершенно отсутствуют переливы света. И краски не те. Обыкновенно северное сияние вначале бывает зеленоватого цвета, потом расцвечивается розовым разных оттенков. А этот свет как заря, и притом совершенно неподвижный. Он только постепенно усиливается и медленно переходит от розового к белому, по мере того как мы продвигаемся вперёд.
— Быть может, это зодиакальный свет? — сказал мой товарищ.
— Невозможно ни по месту, ни по времени. И не похоже: глядите — световая полоса проходит почти от зенита до горизонта, постепенно расширяясь, как конус.
Мы так увлеклись созерцанием загадочного небесного явления, что не заметили глубокой лощины с довольно крутым склоном и едва не сломали санных лыж.
Через несколько минут, выбравшись из лощины, мы заметили значительное потепление. Термометр показывал тридцать восемь ниже нуля, а всего час назад было пятьдесят.
— Может быть, этот свет излучает тепло? — сказал я.
— Если так, то это совершенно необъяснимо, — возразил спутник. — Световой столб, отапливающий тундру!
Он рассмеялся.
Столб лежал на пути нашего маршрута, и нам ничего больше не оставалось, как ехать к этому световому конусу и узнать, если удастся, в чём дело.
Мы ехали, а вокруг становилось всё теплее и светлее. Вскоре мой товарищ погасил фары; в них больше не было надобности. Затем мы заметили усиливающуюся тягу воздуха в направлении светового конуса, а в его вершине разглядели ослепительно сверкающий узкий серп, словно серп Венеры, наблюдаемый в бинокль.
Увы, по мере нашего продвижения загадка не только не разгадывалась, но становилась ещё более запутанной.
— Этот свет поразительно напоминает солнечный, — сказал мой товарищ в недоумении.
Скоро стало светло как днём. Но справа, слева и позади нас были сумерки, переходившие на горизонте в полную тьму. Ветер, стлавшийся по земле, всё усиливался, поднимая снежную пыль. Мы продолжали путь в снежном самуме.
Между тем температура стремительно повышалась.
— Минус тридцать… Двадцать пять… Семнадцать. Девять… — сообщал мой спутник. — Ноль… Два градуса выше ноля… И это после пятидесяти холода! Теперь мне становится понятным ветер. Видимо, этот «солнечный столб» нагревает воздух и почву, — получается большая разница температур. Холодный воздух притекает снизу к тёплой зоне, а вверху, наверное, есть обратные течения тёплого воздуха.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});