… Работа Мейера доказывает, что основной прасимвол Аристотеля — художественный метод. Эта идея мне давно понравилась. Противоречит представлению об Аристотеле как о схоластике. Пишет Аристотель скверно и непонятно. Да и вид оригинального текста был ужасный. Столетия рукописи провалялись в сырых погребах. Никто о них не знал, черви проели. Аристотель возвысился ведь уже только в Средние века. В Новое время перед публикатором была уже строка, проеденная червяками. Публикатор от себя за свой риск и страх вставлял, что считал правильным. Так пострадала «Поэтика» Аристотеля. Ученые пытались реконструировать ее и не достигли цельности. Я ее критикую насквозь. Гениальность автора видна, но очень много путаницы. Забористость большая, но обрывы… «Метафизика» тоже набор… такой сумбурный набор лекций или записей. Интересно, глубоко — но несвязно. В «Метафизике» собственно двенадцать книг. Вторая книга άλφα έλαττον, альфа малая, вставная, и пятая книга вставная, словарь терминов. Это дело, текстология Аристотеля, — очень такое скверное дело. Ну, конечно, после пятисот лет многое исправлено, приведено к единству…
Так вот, значит: я сам так всегда думал, но Мейер меня поддержал, Мейера я излагаю: у Аристотеля художественная интуиция очень сильная. И теория у него разная, и отдельные термины колеблются. Но Аристотель излагает всё так, что действительно видно единство стиля. У Аристотеля художественные глаза. Это, конечно, у всех греков так. У Аристотеля отвлеченный предмет. У него
профессорский подход бросается в глаза. Но Аристотель ко всему подходит очень художественно!
У него все внутреннее, достигшее внешнего выражения, поскольку выражено, уже прекрасно. Если субъективное адекватно выражено, оно прекрасно. Прекрасно то живое, что вырастает из внутреннего. Мы смотрим на богиню, это мраморное изваяние, но мрамор настолько отделан на плече у богини (мрамор, между прочим, самый трудноподдающийся материал для обработки), что это плечо, совершенно живое, дышит внутренней теплотой. Это вот и есть искусство. Аристотель именно этим занят. Он рассматривает художественные вещи отвлеченно, понятийно, но вдруг такое тяпнет… будто сам видит, своими глазами. Все эти его разные значения οΰσία, бытия, если изложить их, как у него продумано, — это же ведь художественный подход. Мейер тут меня подтвердил, укрепил…
Я только не согласен, что бог или аристотелевский верховный ум никак не проявляется. Я с этим бы спорил. Я думаю, у Аристотеля тут тоже какой-то художественный смысл. В самом деле, ведь у него небо есть высшая красота; здесь несомненно интуитивный подход. Да и животных он излагает очень живо. Мне нужно или сказать, что вся философия Аристотеля построена на художественных интуициях (конечно, это нужно рассмотреть под лупой, без лупы оболтус не поймет), или показать, что у него всё художество философично. Когда он описывает животных, он любуется лапками, или мордочкой, грудью, животом и т. д. В твоей работе это художественное не выражено…
Организм у Аристотеля есть орудие души. Излагая, скажи: автор книги движется к этой идее… эта идея популярна в науке… Выводы после изложения можешь сделать какие угодно. Гегель гениально пишет, но все равно можешь сделать выводы: многого не хватает, многое не высказано. Там-то, в прошлом разделе, мы ясно говорили, что художественное произведение, произведение природы у Аристотеля на первом плане. Мейер кое-что тут даст. Как и Ленин. Очень много живого; но надо пойти дальше.
Свежее, новое у Аристотеля заключается в отождествлении художественного произведения и организма. Пусть организм что-то более мелкое, более легкое. Ведь художественное произведение по-настоящему выражает внутреннюю жизнь, жизнь сознания и т. д., а организм — это внешнее.
Ну, ловкость, красота тела… «Дискобол»… Но «Антигона», «Царь Эдип» — это духовная жизнь в полноте художественного выражения.
Конечно, в организме есть и ловкость, и здоровье, и меткость. Организм может их проявить вовне в наглядной, интуитивной форме. Художественное произведение тоже проявляет вовне жизнь сознания. Поэтому художественное произведение и организм либо тождественны, либо близки. Я склонен думать, что они у Аристотеля в каком-то смысле одно и то же.
Статуи, известные, классические пятого века на меня производят малое впечатление, они слишком материальные. Но вот Скопас[25], это не скажи… Тут не безмятежное, тут страстное! Тут выражение лица, тут художник уже не просто бросает жизнь в выражение, душевная жизнь тут видна глубоко… Это уже не простой организм, это именно искусство.
Хотя и у Мейера сказано не полно. Я смотрю глубже. Там формалистическое, искусствоведческое. Но если есть у него такая материя, покажи. У тебя не заострено. А мне нужно, чтобы эта статья была подтверждением художественного подхода у Аристотеля. Действительно, организм, даже животное — это же для Аристотеля красота, он любуется на это… Мне нужны этому подтверждения. «Поэзия философичнее чем история», говорится в «Поэтике». Обычно наши у него философию ищут, голую отвлеченность. Этого мало! У Платона в основе всего чувство поэтическое. Перед нами ведь античный гений, им руководит всегда художественная интуиция. То же надо сказать и об Аристотеле. Чтобы Аристотель не вылезал фигурой неантичной. Средние века сделали его главным философом, с тех пор в нем ищут философию. Важно показать, что вся философия Аристотеля пронизана художественным чутьем и всё художественное чувство философично. «Поэзия философичнее истории» — это же очень важная мысль! Или в конце ты бы сделал внушительный абзац, чтобы присоединить этого автора (Мейера) к художественной модели, хотя он часто сам не сознавал, до какой степени она жива у Аристотеля.
Платон беллетрист, Аристотель профессор. Платон всё подряд сыпет. Из большой диалектики Платона ничего вывести нельзя. Его увлекает самый процесс искания. Буйная искательская мысль. Аристотель профессор, и у него ум очень конкретный. Медь как материя получает форму, возникает статуя, и т. д.
В тебе видится человек образованный, который не лыком шитый. Но изложено у тебя чисто философски. Середина, τό μέσον— это же у Аристотеля одно из центральных понятий! Середину можно понимать механически, да не в этом же смысл середины в античности. Середина там живое, трепещущее, алчущее, стремящееся; оно рвется во все стороны, ища выражения, и туда, и сюда, и отсюда возникает художественное произведение! Пульс бьется! Так получается художественное произведение. Дурак за гармоничной формой этого не замечает. Так во всем художественном. Взять кресло стиля ампир. В нем же бьется пульс! Это середина ищет себе выход. Внутри всякого искусства есть середина, τό μέσον, которая бьется как живая и так создает художественное произведение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});