Читать интересную книгу Отмщённый - Кирилл Казанцев

— Люди, вы где? — бормотала женщина, вращая головой. — У вас демографическая катастрофа?

Ей реально становилось не по себе. Она прижала машину к почерневшей ограде, на которой сохранилась затертая табличка «Ул. Салуяна, 13», выключила двигатель и тоскливо воззрилась на просвечивающий между штакетинами дом. Он был не маленький, имелся даже чердак. Дом бревенчатый, снаружи обит почерневшими рейками, большая часть которых выглядела весьма плачевно. На крыше бурьян не колосился, но вся территория, весь фундамент и даже скособоченное крыльцо заросли по уши. В окнах сохранились стекла — во всяком случае, с фасадной части здания, но давно помутнели от грязи. За забором громоздились гнилые доски, ржавые трубы. Весьма пикантно смотрелись завихрения колючей проволоки, венчающие груду бесполезных вещей.

— Какая офигенная у тебя собственность, подруга, — печально пробормотала женщина. — Похоже, ты сама себе завидуешь.

Возникло желание выпить. Зачем ей возвращаться сегодня в город? Напьется до соплей, завернется в трухлявое одеяло и проспит до завтра на старой кровати (ведь должна тут отыскаться старая кровать?). А завтра можно в город и уволиться с опостылевшей работы. От нее все равно никаких денег, сплошные нервы… Она вздохнула, забрала сумочку, набитый продуктами бумажный пакет и побрела знакомиться со своей суровой недвижимостью. Калитка скрипела так, словно ее смазывали в последний раз еще при товарище Сталине. Тропинка к крыльцу носила условный характер и насыщалась всевозможными опасностями в виде труб, коряг и почему-то велосипедных цепей. Это было какое-то рябиновое царство. Грозди уже покраснели, свисали почти до земли. Высоко в ветках колупались дрозды, выражая недовольство появлением посторонней личности. Слева притулились сараюшки, поленница для дров, крытая навесом, завалившийся на бок туалет типа сортир, тропа к которому мало отличалась от тропы Хо Ши Мина. Крыльцо трещало и прогибалось, но вес невысокой женщины, в принципе, выдержало. Дверь оказалась запертой, в чем, очевидно, не было ничего удивительного. Ключ к этому кошмару прилагался.

— И когда же я наведу генеральную уборку в своей сумочке? — бормотала женщина, отыскивая подходящий ключ. Дверь открылась, но веселее не стало. Половицы выли и скрипели. Со стен осыпалась штукатурка, а то, что уцелело, представляло жалкое зрелище. Небольшие сени, заваленные хламом — свернутыми ковриками, садовым инструментарием, дырявыми ведрами. Запашок с гнильцой. Просторная «горница», завернутая буквой «Г». В помещении, как ни странно, беспорядка не наблюдалось, но запустение было налицо. Продавленная софа вдоль окна, из которой угрожающе выпирали пружины, стол с покосившимися ножками (по всем законам физики он должен был упасть, но не падал), остатки древнего «славянского» шкафа. За углом печка, навесные шкафы, обросшие плесенью, куда не было никакого желания заглядывать. Унылый холодильник ЗИЛ — на нем каким-то диким анахронизмом смотрелись многочисленные магнитики, покрытые толстым слоем пыли. Не холодильник, а магнитная аномалия. Утешало лишь то, что в двадцать первом веке этим чудом советской техники пользовались. Раньше магнитиков не было. Но открывать его тоже не хотелось. Пощелкав по выключателю, женщина обнаружила, что в доме нет света. А может, есть, но нет лампочек. На душе становилось совсем плохо. Она пристроила на стол пакет и сумочку, расстегнула куртку (в доме было не холодно) и начала обход. Первым делом она запнулась о крышку подпола, который находился в этой же комнате, рядом с проходом в смежное помещение. Крышка неровно лежала в створе, а стальное кольцо торчало вертикально. За горницей располагались еще две комнаты — маленькие, там имелись железные кровати, какие-то комоды, серванты с посудой. На стенах фотографии — лица изображенных на них людей почему-то напомнили лица привидений. На окнах болтались дырявые шторки, в прорехах материи просматривались тылы участка, заросшие крапивой и лопухами. Передернув плечами, она вернулась в горницу. Подергала лестницу, ведущую на чердак. Если и развалится, то не сегодня. Она с опаской поднялась, приподняла разболтанную крышку — и через полминуты быстро спустилась обратно с брезгливой миной на испачканной мордашке. В рукомойнике имелась протухшая вода. Она сполоснула лицо, вытерлась носовым платком, откопала в сумочке зеркало и с горестью изучила отражение. Зеркала она не любила, но уважала — только они в этой жизни не врали. Спрятав зеркало, она осмотрелась, и взгляд наткнулся на крышку погреба. Почему ее вечно тянет на какие-то авантюры? Впрочем, почему бы нет? С некоторых пор это ЕЕ погреб. Она присела на корточки, подняла крышку и опустила ее на порожек перед крохотной спальней. Из погреба на девушку многозначительно поглядывала темнота. Девушка и погреб — как это мило. Петли не скрипели (хотя должны), а нос уловил прогорклый запах испорченного растительного масла. Устраивать следствие не хотелось. Темнота смотрелась не очень дружественно. Но мыши в погребе вроде не пищали. Девушка вспомнила, что взяла с собой фонарик — чтобы в туалет ходить. Она сбегала к сумочке — пяти минут вполне хватило, чтобы найти нужную вещь — и вернулась к погребу. Забираться внутрь было страшно, но нужды и не было, сверху все просматривалось. Метром ниже осветилась широкая ниша, устланная пожелтевшими газетами. Склонившись вниз и вывернув руку с фонарем, она обнаружила, что ниша тянется по всему периметру и имеет сплошную загородку из досок и фанерных щитов. С краю примостились заплесневелые банки, несколько разбитых кирпичей. В центре вырисовывался квадратный створ — значительно уже, чем плоскость ниши. Глубина колодца была небольшой — метра два с половиной. Земляные стены, запах какой-то странный — разложения и тлена. От гвоздей, вбитых в доски ниши, тянулись веревки к ведрам на дне колодца. В одном из ведер лежало что-то заплесневелое — видимо, оно и издавало запах тлена.

— Какой ужас, — пробормотала женщина, закрывая подпол. — Ты обязательно должна навести здесь порядок.

Впрочем, были варианты. В жизни нужно сделать только две вещи: родиться и умереть. Остальное — на выбор. Чтобы вот так, с корабля на бал, носиться с тряпками и вениками… Работать — вредно для здоровья. Угнетенному состоянию требовался покой. Женщина добралась до бумажного пакета, извлекла из него элегантную, похожую на толстый карандаш, бутылку коньяка, разовый стаканчик. Выпив половину дозы, она закашлялась, замахала ладошкой. Непростое это дело — быть горькой пьяницей. Остатки дозы вылились в организм веселее. Она упаковала коньяк обратно и стала с интересом разглядывать «славянский» шкаф. И его не пощадило время. Набравшись храбрости, открыла дверцу, одновременно отпрыгнув. Из шкафа не посыпалось все, что «нечего надеть», но парочка подозрительно попахивающих одеял там нашлась. Чего-то большего ей не хотелось. Два часа на сон, а потом посмотрим, как жить дальше. Она стянула куртку, оставшись в симпатичной полосатой кофточке (начало августа в этом году выдалось не совсем теплым), села на софу, избавилась от ботиночек на сплошной подошве, осторожно отклеила от пятки пластырь — лучший друг женщины. Любимая мозоль из волдыря превращалась в сморщенное место и почти не болела.

Организм расслабился, ей действительно ничего не хотелось. Она пристроилась на софе, извернувшись так, чтобы торчащие пружины обошли ее стороной, и заснула…

Это был какой-то странный сон. Он вполне укладывался в формат кошмара. А может, не сон, ей было трудно разобраться в этих сложностях. Толчок откуда-то изнутри, ее глаза уже были открыты. Муть расползалась перед взором. Из мути вырисовывался старый «славянский» шкаф, угол печки, угол холодильника. Четко напротив проявлялся проем в крохотную спальню, приступочка на пороге. Перед приступочкой находилась крышка подпола, и вдруг она вздрогнула и стала как-то вспучиваться. Приподнялась, повисла в воздухе. Как бы задумалась — а стоит ли продолжать движение? Повисела несколько секунд и отправилась дальше. Она не скрипела — поскольку шарниры были смазаны прогорклым растительным маслом. Женщина смотрела на все происходящее и ничего не чувствовала. Ей часто снились странные сны, вполне укладывающиеся в формат кошмара. Она привыкла к ним. Крышка поднималась все выше, показалась рука, которая аккуратно положила ее на порожек. Из подвала что-то вырастало — по форме человеческое, одетое причудливо, сплошь покрытое растительностью. То ли леший, то ли гоблин. Нет, подумала женщина, — это неправильный сон. Такого быть не может. Я была в этом подполе, там негде спрятаться человеку. Хотя, впрочем… Она задумалась, вспомнив нишу и ограничивающие ее стенки из досок и фанерных щитов. Если выломать щит и забраться дальше — под фундамент, и этим же щитом загородиться — то почему бы нет? Она похвалила свою сообразительность, хотела перевернуться на другой бок, но что-то остановило. Уж слишком вызывающе вел себя персонаж ее сна. Он уже выбрался из подвала и вкрадчиво приближался. А вместе с ним делался явственнее запах разложения и тлена. Из сизой мути проявлялись серые глаза, окруженные бородой и нечесаными волосами, замшево-брезентовые лохмотья. Жутковатый какой-то бродяга… Он остановился в полутора метрах от женщины и принялся придирчиво, с прищуром, ее разглядывать. Женщине стало дурно. Комок поднялся к горлу, и по ногам расползался холодок. Сны, как правило, не пахнут.