Читать интересную книгу Вне закона - Горчаков Овидий Александрович

Минут через пятнадцать я остановился на краю канавы, тяжело дыша и морщась от боли в ноге. В затравеневшей канаве, до половины наполненной водой, шныряли головастики, копошились ручейники. За канавой лежала прямая и широкая песчаная дорога. В невозмутимой дреме замер лес. Сердце екнуло: а вдруг и правда покажутся немцы? На дороге не видно каких-либо свежих следов, но их могло смыть, сгладить вчерашним дождем. Я выбрал удобное для засады место напротив разбитой молнией сосны с черной расщелиной и залег за кустом, вогнал в канал ствола бронебойно-зажигательный патрон. Только бы фашисты скорей появились! Мне уже грезилось, как я привожу в лагерь «языка»…

Высоко в небе лениво кружила какая-то птица, солнце грело затылок и плечи. В воздухе густел запах нагретой смолы, сладко пахло земляникой. Вдруг что-то больно укусило меня в висок, в шею. Я хлопнул рукой по шее и раздавил комара. Противное комариное нытье все усиливалось. В отчаянии я переполз по-пластунски к другому кусту, но комары не оставили меня и там. Я поднял воротник венгерки, натянул на уши борта пилотки – бестии не унимались! «Где же фрицы?!» – с ненавистью, со жгучим нетерпением вспомнил я о фашистах.

Сколько времени прошло? Полчаса? Час? Наверное, Кухарченко и другие уже в лагере. Еще один комар! Как бы не ушли куда-нибудь. Черт! Сколько их тут! Достанется мне от Самсонова! Не мальчишество ли – устраивать в одиночку, без спросу, засаду?… Нет, больше нельзя ждать!

Вскочив, я перешагнул канаву, снова и более внимательно поглядел на головастиков и храбро вышел на дорогу. Фашисты так и не появились. С презрением повернувшись спиной ко всем опасностям, я пустился в обратный путь. Лес почему-то не казался уж таким страшным, и я шел, громко насвистывая «Белоруссия родная, Украина золотая…».

2

В лагере моя самовольная отлучка не вызвала нареканий: Кухарченко, Барашков и Боков только что вернулись. Один только Щелкунов усмехнулся и, отмахиваясь веткой от комаров, спросил:

– Заблудился? Эх ты!..

– Где Самсонов? – опасливо спросил я.

– Допрашивает новоприбывших. Двое кадровиков-окруженцев, – с неодобрением буркнул Щелкунов, принимая пайку хлеба от делившей продукты Аллы Бурковой. – Кухарченко столкнулся с ними около Рябиновки. Он там наш груз искал. И они упросили его взять их с собой: партизанить хотят. Самсонов берет их в группу – пулемет у них есть, местность знают… Только зачем они от части своей отстали? А еще командиры взводов! Тоже мне герои!

В эту минуту из-за кустов показался Самсонов. Возбужденный, даже повеселевший, он шел с двумя незнакомцами, очень похожими друг на друга – оба плотные, коренастые, широкоскулые. Только один весь черен, смугл, невыбриваемые щеки отливают синевой, а другой белобрыс и краснолиц. У одного из них за плечом торчал приклад ручного пулемета, у другого – видавшая виды трехлинейка. Одеты они в сборную одежду – военную, городскую, деревенскую. Но оба подпоясаны по-военному. Небритые, обросшие, они казались гораздо старше своих лет, хотя, как я вскоре узнал, каждому было не больше двадцати двух-двадцати трех.

– А вот еще один боец моей группы, – представил меня с улыбкой Самсонов. – Знакомьтесь. Входите в коллектив… – Командир недовольно взглянул на Надю, появившуюся из-за куста без оружия, с букетиком ландышей в руке.

Незнакомцы по очереди протянули мне свои широкие шершавые ладони.

– Старший сержант Гущин, – представился брюнет с винтовкой.

– Старшина Богданов, – сказал белобрысый с пулеметом.

Я угостил парней московской махоркой, и они, с ловкостью иллюзионистов скрутив гигантские козьи ножки, глубоко затянулись сладковатым дымом. Сам я не стал позориться в их присутствии – закурил, подремонтировав, последнюю, надломанную папиросу из пачки «Беломор».

– Уж скоро год, как советского табачку не курили, – сказал Гущин, щурясь от удовольствия.

– Семь месяцев, – уточнил его товарищ с какой-то виноватой улыбкой, не спуская удивленных глаз с наших десантниц: Алла чистила наган, а Надя – она надела гимнастерку – весело насвистывала какой-то бравурный мотивчик и ловко разбирала десятизарядку, время от времени поднося к носу свои ландыши и стреляя глазами в окруженцев.

– С тех пор, поди, как в окружение нас немец взял, – добавил Гущин, выпуская дым из ноздрей, – «абкруженцами» нас здесь белорусы зовут. Сами-то мы тамбовские. Тут нас, в деревнях, много таких застряло. Многие ребята, особенно кадровики, ищут оружие, сушат сухари, в лес мечтают податься.

Разговаривая со мной, они поглядывали на десантников, как мне показалось, тревожно, с опаской, побаивались, должно быть, что командир десантников может передумать и не взять их в группу.

А командир, искоса наблюдая за ними издали, прислушивался к каждому слову, и в напряженных, блестящих глазах его недоверие боролось с радостью.

– Вот мы уже вроде и не «робинзоны», – сказал он Бокову, – появились и первые «пятницы»!..

Отгорел, обещая хорошую, без дождей погоду, безоблачный закат.

Уже темнели просини в листве берез и осин, когда Гущин и Богданов уселись с командиром под дубом и склонились над картой. Остальные собрались вокруг Кухарченко и слушали его рассказ о том, что он видел и слышал за опушкой леса.

– «Новый порядок» вовсю наводят, – говорил он. – Фельд-коменданты семь шкур с мужика дерут, как при крепостном праве. Зондерфюреров разных, старост да полицаев на шею посадили. Колхозы прошлой осенью разогнали. Вместо них этой весной организованы общинные хозяйства – с общины-то легче подать драть. Сначала полицейские только девок пужали винтовками, колхозное добро растаскивали – лошадей, скот, инвентарь – да гарэлку отбирали у мужичков. Немцы почему-то запрещают гарэлку гнать. Верно, потому, что самогон фрицу ни к чему – собственный шнапс есть, а хлеб нужен. А теперь холуи-полицаи сбирают фашистам гарнцевый сбор – здесь его «гансовым» сбором зовут. Молодежь, слыхать, вербуют в Германию…

Кухарченко свернул цигарку и, прикурив, мастерски выпустил несколько колечек дыма. В них ошалело заметалась стайка комаров. Артистически сплюнув сквозь зубы, он продолжал:

– В Кульшичах тоже эта самая полиция колобродит. Сижу ночью у нашего бородача, а шпана эта шатается под окном в веселом виде, горланит похабные песни и на ветер для острастки постреливает. Выбежать бы да чесануть по ним из автомата. Да нельзя – конспирация! У нашего связного бородача самогонку тоже забрали…

– Да брось ты насчет самогонки! – прервала его Надя. – Говори о деле.

– Про зиму бородач рассказывал, так, верите, аж заплакал! Страшная, говорит, была зима. Даже снег, говорит, казался немецким: придавил все, задушил. Немец наезжал, порядки свои вводил, облавы на «абкруженцев» да беглых военнопленных делал и стрелял их скопом. Ни с соседом погутарить, ни в Пропойск съездить – оккупация! Немец вздоху не дает. Только к лету, говорит, и оттаяла душа, как слушок про партизан прошел. Старики со старушками молитвы читают – против злых сердец да жестоких властей. Но старухиными молитвами разве одолеешь немца! И дрекольем победы не возьмешь – а нет оружия, нет верных, сильных, смелых людей. Немцы сами про партизан объявили. Слыхать, приказ у них есть – партизан не расстреливать.

Кухарченко загадочно ухмылялся, поблескивая плутоватыми темно-карими глазами.

– То есть как это не расстреливать? – удивился Щелкунов.

– А так. Вешать приказано. С объявлением на шее: «Партизан». А в Могилеве не просто вешают, а на крюк, за челюсть или за ребро, как мясники, разумеешь, Длинный?

– Ну, это другое дело! – сказал Щелкунов. – Видать, взяли в толк, что мы народ особый. А что? Сам Гитлер приказ такой издал, чтобы московских и ленинградских комсомольцев ловили и вешали. Большой авторитет заслужили…

– А что, так и не слыхать ничего про партизан? – перебила Алла Длинного.

– Ходит тут, говорят, какая-то кучка людей, может, даже в этом самом лесу. Заскакивают в вески, запасаются продуктами, но что-то не слыхать, чтобы они хоть одного немца или полицейского угробили. Постараемся все-таки найти их. В своих газетах немцы о «лесных бандитах» много пишут, а где они, черти, не сообщают. А эти кореши, Богданов и – как его? – Гущин, что ли, старались попасть к нам с тех пор, как мы спрыгнули. Они сами из Рябиновки, село такое… Оказывается, Богданов и тот, другой, слыхали самолет, видели даже парашюты и всю ночь шукали нас по лесу. А рябиновские жители нашли к утру наши грузовые мешки и попользовались нашим харчем.