Читать интересную книгу Искра - Владимир Корнилов

Но тут и ударили за бугром у сходненской дороги выстрелы. И посыпало, и затарахтало, ракеты над лесом заполыхали. Бой настоящий!

Никола чуть с ели не скатился, подумал: «В ловушку вкатились партизаны!..» Заторопился бежать, сам не зная куда, зачем, а под елью нос к носу столкнулся с парнем в кепчонке, в ватнике, с карабином в руке. Парень вроде оторопел:

— Ты кто? — крикнул.

Колька, сам оторопевший, махнул в сторону деревни. — Да вон, из Речицы!

— А, из Речицы, — обрадовался парень. — Это — хорошо! Итут же схватился за ногу, захромал, запрыгал, сел — Ногу поранили, сволочи! — ругнулся он, морщась. — Веди-ка, малец, в деревню. Прячь. Поймают — капут!

Колька, дурея от восторга, спросил:

— Ты — партизан?!.

— А что — не похож? — спросил парень, настораживаясь, добавил, успокаивая:

— Из своих, малец, из своих…

Тогда, еще больше дурея, Колька прошептал:

— Ты — от Деда?!

Парня словно током дернуло. Уставился на Кольку, шепотом ответил:

— От Деда. Что — ждут? — опросил парень, вглядываясь в Николу, и заторопил:

— Давай, веди к своим! Слышь какой бой? Того гляди побьют наших. Укрыться-то есть где?..

— Есть, есть! — обнадежил Колька. Хотел сказать о землянке, но в какой-то миг сработало в его памяти суровое предупреждение Искры: о землянке — никому! Даже, если к смерти поведут…

Кольки прикусил язык. В суетной радости от того, что перед ним живой, настоящий партизан, усадил парня под елью, сказал в торопи:

— Погоди-ка тут. Я — мигом: туда-сюда… Парень подозрительно глянул, предупредил:

— Смотри! — погрозил карабином.

— Будь спок, — ответил Колька, как принято было между нами, мальчишками, и помчался напрямки в деревню.

Когда Колька в радостном захлебе, торопя себя, рассказал Искре про бой, раненого партизана, про разговор, который даже в торопливости он передал слово в слово, Искра возбудилась, тут же и задумалась. О землянке запретила даже мыслить:

— Клятвудавал? Никто не отменял клятву! — сказала она резко, так резко, что Колька сник, трезвея, подумал, что еще бы чуть-чуть, и откачнулся бы он в предатели.

— Зови Саньку, Леничку! — приказала Искра.

И когда мы собрались, заставила Кольку повторить слово в слово весь разговор с парнем.

Мы, как и Никола, были на стороне раненого партизана, готовы были укрыть его даже в штабной землянке. Но Искра, заметно мучаясь и ничего не объясняя, и в этот раз воспротивилась.

— Повторяю: о землянке — ни слова. Ни ты, Леня, ни ты, Санечка, парню этому на дух не показываться. Один Николка будет иметь с ним дело.

— Но он же от Деда! — загорячился Колька, заметно взбодренный нашей поддержкой.

Искра сощурила свои зеленые глаза.

— А, если из Сходни? — раздельно, неуступчиво сказала она. — Если через этого парня докапываются, кто сбил самолет?..

Мы изумленно, недоверчиво смотрели на Искру — такого поворота событий мы не допускали. Но Искра жестко повторила: — Если это так?..

И мы, как бывало в таких случаях, умолкли.

— Куда ж его тогда? — спросил Колька. — Ведь ждет!..

— Думай, непримиримо сказала Искра.

— В сарайку к нам поведу. Куда ж еще? — Колька явно приуныл.

Искра заметила, подошла, поправила на нем кепочку с большим козырьком, подстукала снизу козырек, чтоб гляделся задиристо, сказала:

— Вот что, Никола, ты настроение не меняй! Сразу заподозрит, что ты не один. Для тебя он — партизан. Но лишнего… Не сболтни лишнего, Никола…

…По сей день удивляюсь, как Искра почуяла опасность там, где мы и заподозрить не могли своей смертушки. Потом она нам открылась: староста — опять староста! — заявился к еематери в канун этого, будто бы боя, сидел долго, всякого наговорил, как и в прошлые разы, между деятельностью и бездельностью сказал про верный слушок: сходненский комендант, мол, пускает по деревням своих людей, неотступно желает знать, кто геройский, их самолет сгубил. В подозрении, дескать, и наша Речица. Рассуждал-то он с матерью, а точно знал: за перегородкой Искра слушает!..

Но ведь и в этот, вроде бы случайный разговор, надо было вникнуть! Искра была как стратег, всякую малость вбирала в ум.

Про старосту и про то, что говорил он в доме Искры, мы узнали потом. А с тревожного вечера места себе не находили, ждали, как все сложится у Кольки.

Каждый день в ранних осенних темках Колька прибегал на огород к. Искре, докладывал:

— Рану в ноге не дал перевязать… Сам, говорит, излечу… Спрашивал: кто в лес по дрова ходит… Про Деда пытал. Говорю: дедушка-то что передал? Не отвечает. Не дозволено разглашать, говорит.

Мы выслушивали Кольку, не могли ничего присоветовать.

Искра снова и снова твердила: «Осторожней, осторожней, Никола!» И каждый раз спрашивала с пристрастием: «Разговор про самолет был?»

Колька отрицательно мотал головой. Вроде не все сходилось в подозрении Искры, и ото дня ко дню мы все больше склонялись к мысли, что в деревне прячется настоящий партизан. Вроде бы заколебалась и Искра. И тут Колька, дрожа от возбуждения, сообщил:

— Спрашивал! Про самолет!

— Ну-у! — враз выдохнули мы и теснее прижались к Искре.

— Что спрашивал? — Искра настороженно ждала, я чувствовал, как напряглось ее плечо.

Никола умел точно передавать любой разговор. В этом умении он был вроде артиста, и мы ёкнувшими сердцами ждали тревожного рассказа. Но Колька, похоже, был уже не в себе, заговорил угрюмо:

— Спрашивает: что, мол, слышно в деревне про подбитый самолёт? Я ему: про какой такой самолет? Он губы растянул, головой качает: дурачка, малец, строишь. Весь край про самолет знает. А твоя деревня слепая, что ль, была?.. Яему: слух был, партизаны из леса пальнули!.. «Значит, про самолет знаешь?!» — это он мне. А я плечами пожимаю. А он меня за грудки, вот так, руками, зенками сверлит. «А знаешь ли ты, что здесь в лесу, ни одного партизана не было?!»

Я рот раскрыл, хотел спросить: — А ты?.. А он, видать, сообразил, что лишку перегнул, отпустил грудки, сказывает: «Наш отряд первый сюда пришел. Бой под Сходней слышал?!»

— Еще вот: вчерась, как сюда шел, кривуля дал. Какая-то лешачина померещилась. Глянул из-за кустов-то — он по-моему пути крадется. Видать, дознаться хотел, куда, это я по вечерам тикаю… Что-то уныло мне, братцы! — сказал Колька, кулаком потерзал свою грудь, будто болело у него там. Отвернувшись от нас, признался:

— И жрет этот партизан не по-партизански. В доме-то у нас голодуха…

Колька предчувствовал беду. На другой день прибежала к нам в дом испуганная Колькина мать, едва ворочая языком, поведала, что этот самый, что в сарае сидел, увел Кольку в Сходню. Мы с Ленькой-Леничкой побежали вдогон, хотели хоть что-нибудь вызнать, но дорога до самой Сходни была пуста.

Горюн появился в деревне через два дня. Шел он серединой улицы от своего дома, я так обрадовался, что, увидев, сунулся было к окну окликнуть. Колька заметил, сделал вид, что мое появление в окне ему безразлично, тут же стал усиленно сопливить, вытирать тыльной стороной ладони нос: туда-сюда три раза, еще туда-сюда три раза…

Я словно прирос к подоконнику: Колька, сопливя, подавал знак — опасно!..

Этот знак придумала предусмотрительная Искра. Когда война уже прошла через деревню, и все мы оказались вроде бы не на своей земле, под чужим, враждебным нам доглядом, Искра сказала:

— Мальчики! С каждым из нас все может случиться. Мы должны уметь предупреждать друг друга, если к кому-то из нас подошла опасность… — И научила нас «сопливить», особым движением вытирать нос.

Колька «сопливил»! Он предупреждал: опасно, не подходить! И шел будто бы с независимый видом серединой улицы в другой конец деревни, подбивая камушки носками тяжелых ботиноккоторые ему еще летом притащила мать с дальнего поля, где лежали убитые красноармейцы. Особенно старательно «сопливил» Колька, когда проходил мимо дома Искры, мимо Ленькиного дома, видно, боялся, что они, как и я, могут выскочить навстречу. Мы из своих домов видели, как спустился Колька к мосту, как пошел таким же мерным шагом по дороге, к карьеру.

Я рванул огородами к речке, чтоб разузнать, как и что с Колькой-Горюном, но Искра как знала о моем нетерпении — перехватила меня в прогоне.

— Домой! И никуда больше! Слышишь?! — сказала она мне таким ледяным тоном, что спине моей стало зябко. Тут же, с непонятной игривостью, хлопнула меня по затылку и на одной ножке, совсем по-девчачьи, поскакала к своему дому, крича:

— Санечка! Свидание наше отменяется! Слышишь, дурачок, от-ме-ня-ет-ся!..

В расстройстве, в тревоге вернулся я домой. Стоял у окна, ожидал, не появится ли Никола.

Горюн проследовал обратно тем же путем, все так же продолжая усиленно «сопливить», и будто и не был — исчез из деревни.

Какая тайная опасность окружала Николу, понять мы не могли, пока староста не проговорился, и опять-таки у Искры в доме!