Не выдержала и хмыкнула. Ну до чего он очарователен порой! Спорить просто невозможно.
— Не шути так, мы всё же брат и сестра, — буркнула, обнимая его за шею и закрывая глаза. — Не хочу говорить с мамой. Не сегодня.
— Спи, принцесса. Спи, — произнёс Рагнар, замедляя шаг.
— Неприлично ведь, — пробурчала ему в плечо, и не думая вырываться. В сон клонило неимоверно. Брат был убаюкивающе–тёплым, мерно покачивающимся, надёжным. Сейчас я не готова была топать ногами и отстаивать свои права, меня всё устраивало. Может, эгоистично, но он не возражает — и ладно.
— Допустимо. Если девочки в академии тебя спросят, правда ли я нёс тебя на руках, говори, что подвернула ногу, — посоветовал Рагнар.
— Отличный аргумент, — зевая, пробормотала я и, как оказалось, окончательно успокоилась после веского аргумента и, что называется, выключилась, потому что воспоминаний о дальнейшем у меня не было вообще. Ни малюсенького.
Проснулась от аромата кофе. Недоверчиво принюхалась.
— Да нет, точно кофе, — произнесла, усаживаясь в постели и оглядываясь.
— Проснулась? — тут же донеслось от двери.
— Доброе утро, мама, — поздоровалась, мысленно благодаря Рагнара за то, что не раздел меня, как это бывало в прошлом.
Даже удивительно, что фанат теории «кожа должна дышать» оставил меня в уличной одежде, только босоножки снял. Наверное, мама вчера ждала моего возвращения и проконтролировала этот момент.
— Выспалась? Кто тебе снился? — с улыбкой спросила мамуля. Взгляд её был напряжён и тревожен, да и вообще выглядел цепко, а не заботливо.
— А что такое? Кто мне должен был сниться? — не поняла я вопроса. Память услужливо подсунула кусочек сна, где мы с Рагнаром в обнимку парили над облаками, а затем и вовсе меж звёзд, но я зевнула, а потому не успела выдать себя. Очень вовремя — мама ни о чём не догадалась, а я сама не расскажу.
— Ну как же. Помнишь присказку: «На новом месте приснись жених невесте»? — произнесла она, сканируя меня взглядом.
— Так я её не произносила. Я вообще вчера, судя по всему, тупо заснула, когда Рагнар меня нёс, — произнесла и снова зевнула.
— Так и было, — подтвердила мамуля. — И это не самое приличное поведение для юной девушки. Точнее, совсем неприличное.
— Я подвернула ногу, — произнесла, выбираясь из–под одеяла и ковыляя в сторону ванной, прихрамывая на правую ногу. Я здорово её стёрла новыми босоножками, так что играла лишь отчасти.
— Ясно. И всё же, дочь, пожалуйста, воздержись от столь личного общения с Рагнаром. Он мужчина и, вероятно, заинтересовался тобой больше, чем стоило. Ему нельзя доверять.
Брови мои взлетели к линии волос.
Обернулась, посмотрела на маму выразительно.
— То есть поручать меня его заботам и отправлять в столицу без присмотра — это нормально, а донести подвернувшую ногу сестру до дома — катастрофа? — проговорила, нарочно искажая суть вопроса.
— Я не о том. Ты молодая и неопытная девушка, а он — мужчина! — возмущённо заявила мама.
— Да ты что! — тем же тоном выдала я и закрыла дверь в ванную.
Меня одновременно разбирали и злость и смех. Мама — воплощение противоречия. Её слова часто расходились с делом, и я в целом давно к этому привыкла, но сейчас мне было горько, как никогда.
Я попала в новый, чуждый мир ради её счастья, но, как это ни прискорбно осознавать, лишилась её практически сразу. Она полностью сосредоточилась на муже и своей новой жизни, предоставив меня самой себе. А я… возможно, я допустила немало ошибок, но в целом кое–как устроилась: узнала о том, кто я, прошла инициацию, подружилась с Огоньком, нашла общий язык с братом, познакомилась с Цодой и получила магическое оружие во владение. Меч, правда, уверен в обратном, но этот вопрос я решу со временем.
Почему же, как только моя жизнь более–менее устаканилась, мама вновь появилась и решила всё изменить под себя? Меня вполне устраивало мирное сосуществование с братом. Мы отлично научились ладить, когда немного открылись друг другу и доверились. Сейчас, во всяком случае, я понимала его куда лучше, а потому и вела себя правильнее. Как ни крути, я здорово повзрослела за одно лето, даже с учётом того, что часть его провела в полубессознательном после инициации состоянии.
И вот, только я достигла какого–то равновесия, позволила себе жить в Эрмиде без оглядки на земное прошлое, самостоятельно принимать решения, отстаивать их перед Рагнаром, как явилась мама и принялась усердно напоминать, что я ещё ребёнок, который должен во всём её слушать и подчиняться.
Но ведь для того, чтобы я вела себя как ребёнок, нужно и заботиться обо мне так, словно я дитя. Держать при себе, любить, холить, лелеять, не отпускать. Она знала, что в Ургран я сбежала от обиды и злости, могла бы, как взрослая и умная женщина, дать мне несколько дней на эмоции, а затем приехать и просто обнять. Большего мне и не надо было!
Но нет. Они радостно проводили медовый месяц и настолько не интересовались моей жизнью, что я не получила не то, что ни одного визита, а ни одного письма. И ведь не спишешь на медлительность почты или сожранных в полёте почтовых голубей — здесь работают классические магшкатулки, в одну положил письмо, из другой достал через долю секунды.
Можно было написать одну записку: «Как ты, моя хорошая? Я скучаю» и всё! Всё! Я бы её простила, залилась слезами и попросила Рагнара отвезти меня к маме на выходные, а он бы ни за что не отказал. Пусть и её магия не дружит с моей. Он, здоровенный мужчина, и то больше знает о чувствах молодой девушки, чем её родная мать.
Теперь же одно мамимо присутствие выбивало из колеи. Любая фраза раздражала. Я искала двойные смыслы в каждом слове и не могла расслабиться ни на мгновение.
Я не могла её простить. Не находила внутренних сил. А потому провела в душе так много времени, чтобы на полноценную беседу с мамой времени не осталось — завтракали здесь в строго определённое время.
Вышла недовольной и злой, ещё и потому, что Огонёк бубнил, мол, я издеваюсь над ним и совсем не берегу, а потому ему срочно нужно окунуться в чашу с маслом или слопать пару десятков сочных стейков с кровью. Спорить при маме с ним не могла, пришлось попросить его подождать официальных извинений. Паршивец заявил, что извинения требует с процентами за просрочку и сейчас достанет бумажку с карандашом и начнёт высчитывать, сколько столетий мне потребуется, чтобы залечить его глубокие раны.
«Безжалостно нанесённые!» — добавил он с выражением в голосе. Сам же вовсю фантазировал о сосисках, мясе с кровью и целом поле пшеницы.
«Троглодит ты», — беззлобно пожурила его я, на мгновение дав волю эмоциям.
— Чего ухмыляешься? — спросила мама, уловив мою реакцию на выходку Огонька.
— Думала о своём, — ответила, направляясь в гардеробную.
— Я хотела с тобой поговорить до завтрака.
— Тебе не удалось, — бросила через плечо.
— Ты как говоришь с матерью⁈ — рявкнула она возмущённо.
Я обернулась. Посмотрела на неё серьёзно и грустно.
— Мам, ты не находишь, что мне есть, за что на тебя обижаться? — спросила тихо.
— Не нахожу! — заявила она, топнув ногой.
— Спускайся к завтраку, — ответила я ещё тише и зашла в святая святых и свою давнюю мечту — личную гардеробную.
— Алеся! — Я услышала, как мама направляется следом и недовольно выдохнула. — Ты слишком многое себе позволяешь!
Переодеваться под её недовольным взглядом не хотела, потому взяла свободное платье и накинула прямо на влажное полотенце, дёрнув последнее за уголок и скинув на пол. Туда же улетело и полотенце, которым я ранее обернула влажные волосы.
Посмотрела на маму. Она застыла в дверном проёме, вцепившись руками в косяки и заблокировав тем выход. Глаза бешеные, крылья носа раздуваются. Ненавидит, когда ей перечат.
— Нам пора спускаться к завтраку, — произнесла, игнорируя её вопли.
Не знаю, отчего я вдруг взялась подражать Рагнару, но и тон, и сухое безразличие в голосе звучали точь–в–точь.