Усмешка на лице Минхотепа застыла. Не грабил храмов? О да, если не считать того, что потрачено на строительство пирамиды. Не обманывал? Еще бы, если считать правдой ложь, а истиной — святотатство! Заботы посвящал народу? А кому же еще? Разве не о спокойствии народа заботился Хафра, когда приказал уничтожить всех, кто видел Сфинкса? О воистину благословенный владыка!
Наследник вернулся к семье, взял за руку царицу. Минхотеп не видел лица Юры: она стояла с низко опущенной головой, сгорбившись, жалкая несчастная женщина.
Из группы Судей вышел Глава — высокий жрец с несоразмерно короткими руками. Опираясь на посох, он приблизился к саркофагу.
— Народ Кемта! — воззвал жрец. — Царь твой, лежащий здесь, просит тебя о почетном погребении. Кто может обвинить умершего в злодействе, кто может упрекнуть его за тягостную жизнь, кому он причинил вред телесный или по имуществу, пусть выйдет и пожалуется на него. Здесь стоят его Судьи, которые решат честно и справедливо, без ненависти и пристрастия. И пусть жалобы будут без ненависти и мстительности! Кто пожалуется ложно, тот наказание за вымышленную вину навлечет на собственную голову. Но у кого есть справедливое основание для жалобы, пусть тот выйдет без страха и робости!
Молчание. А ведь они действуют наверняка, думал Минхотеп. Богам угодно, чтобы каждого умершего, будь то пекарь или фараон, судили после смерти Судом людей. Сколько раз за малейшую провинность, неуплату налога Судьи отказывали в погребении крестьянину. Ка не может покинуть тело и отправиться на поля Иалу — вечный позор. Но Царь царей… Никто не слышал, чтобы его осудили земные Судьи. Кто решится? Да ведь они и не знают ничего о Хафре, эти люди…
Еще раз выступил вперед жрец, снова прозвучали над толпой ритуальные слова призыва. Стоявшие далеко не слышали, что говорил жрец, но каждый знал с детства слова обращения, каждый знал: настанет день, и на великом Суде он, как и все, простит Царю царей его грехи. Простит вытоптанные лучниками посевы — Великий Дом не мог знать о такой мелочи. Простит угнанного в рабство за долги сына — таковы законы. Простит умерших от голода внуков — так повелели боги, а не фараон. Простит все, и встанет на колени, и скажет вслед за Главой Суда: «Войди, оправданный, войди в покой!» И будет счастлив: он видел погребение владыки.
Минхотеп едва держался на ногах: мир вокруг него начал растекаться расплавленным оловом, пирамида осела. Он оперся на плечо Хатора и в зыбкой тишине услышал голос, насмешливый, низкий, знакомый:
— Великий Озирис, неужели вы все слепы?! Минхотеп невольно шагнул вперед: у края помоста лицом к толпе стоял Ментах. Хитон висел на нем клочьями, борода была спутана.
— Я Ментах, бывший царский зодчий, строитель пирамиды! Толпа всколыхнулась. Минхотеп не смел обернуться, оторвать взгляда от лица друга. Озирис не потерпел, думал он, Озирис не потерпел…
— Вы все, — продолжал Ментах, — трусливые шакалы. Я жил среди вас. Я знаю все. Знаю, что каждый таит в сердце легенду о Сфинксе. Что сказать вам? Сфинкс у вас под ногами. Копайте! Копайте мотыгами, руками. Копайте, и вам откроется правда о вашем владыке. Ну! Чего вы ждете?!
Ментах побежал к толпе. Иссахар молча поднял два пальца. Никто не увидел, откуда была пущена стрела, она вонзилась в спину отшельника, затрепетала. Ментах упал, и Минхотеп услышал крик, свой крик, смешанный с тысячеголосым воплем толпы. Святотатство! Невиданное святотатство — убийство на Великом Суде! Минхотеп почувствовал боль разрываемых тканей, ощутил в своем сердце острый холодный наконечник. Пирамида рассыпалась на отдельные песчинки, Минхотеп тонул в песчаной реке, кричал, протягивая к солнцу слабеющие руки…
— Учитель, учитель, — голос Хатора вернул скульптора к жизни.
Минхотеп приподнялся на локте, ничего не понимая. Где он? Где Ментах? Стрела… Кровь на песке… В двух шагах плавал в луже крови труп крестьянина. Поодаль — еще и еще. Скульптора затошнило. Он остановил дыхание, поискал рукой руку Хатора, не нашел. Хатор стоял рядом, но не смотрел на учителя. Минхотеп огляделся. Обморок, вероятно, продолжался долго, потому что Хатор успел перенести скульптора на свободную площадку в десятке хетов от храма. Минхотеп вздрогнул: прямо на него смотрело хищное улыбающееся лицо Ахрома, коричневое широкоскулое лицо нубийца. Оно будто возвышалось прямо из песка, и народ в бесчисленном множестве копошился рядом. Вопили крестьяне и стражники, летели стрелы, на головы людей обрушивались темы и мечи, но никто не уходил, никто не отступал. Сфинкс медленно вырастал из песка.
Суд свершился, думал Минхотеп. Суд свершился, потому что легенда о Сфинксе жила в сердцах. Ментах рассчитал верно — Суд свершился, и теперь Кемт навеки проклят, навеки оставлен богами.
Неожиданно глухой удар пронесся над долиной, и мгновенно смолкло, застыло все: чья-то неловкая или злая рука перерубила канат, державший на весу плиту у входа в пирамиду. Плита обрушилась и с грохотом закрыла отверстие.
Вопль горя и радости, ненависти и ликования вознесся над городом мертвых. Царю царей нечего было ждать теперь от своего народа и от богов: закрытый склеп священен, никто не может открыть его вновь, пирамида останется пустой, тело Хафры обречено позору, а душа — вечным скитаниям по земле. Проклятие Кемту, проклятие Великому Дому, горе, горе. Радость.
— Пойдем, — сказал Минхотеп. — Все кончено. Суд свершился.
Они уходили на север. Они шли мимо залитых водой полей, мимо скрипящих шадуфон, мимо пустых землянок и хижин. Сфинкс был виден долго, но они ни разу не обернулись.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Более трех тысячелетий прошло после смерти фараона Хафры. За это время истлели многие папирусы, потускнели настенные изображения, стерлись фрески. Трудно воспроизвести в деталях события многовековой давности. Но в повести многое — правда. Суд над мертвым — не фантазия, в Древнем царстве такой ритуал действительно имел место. По описанию греческого историка Диодора, случалось и так, что фараону отказывали в праве на погребение. Со временем ритуал Суда применялся все реже, и в Среднем царстве он носил уже сугубо формальный характер. Вот мы и допустили, что Хафра был осужден своим народом. Ведь внутри пирамиды Хафры в Гизэ действительно нет саркофага с его мумией. У большого Сфинкса действительно негроидные черты лица, в то время как древние египтяне придерживались очень жестких правил и законов при изображении людей (впрочем, «Книга Меонг» — наша выдумка). И Сфинкс был действительно когда-то зарыт и полностью откопан только в 1817 году. И зарыт Сфинкс был намеренно, потому что, по описанию египтолога Карла Оппеля, «нашли попеременно слой песка и почти в фут высотой слой мелких камней, и все это было так твердо, что можно было высекать ступени». Менее уверенно можно говорить о том, что Хафра силой сверг с престола Джедефре, но ведь царствование Джедефре действительно было кратковременным, а имя его оказалось стертым с памятников…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});