Читать интересную книгу Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания - Жак Сустель

Несколько зданий, называвшихся тлакочкалли или тлакочкалько («дом дротиков»), служили арсеналами не только для возможной обороны храма, но и для военных операций вообще. Их охраняли воины, а отвечал за них высший военный чиновник — тлакочкалькатль.

Два дома — Йопикалько и Эуакалько — служили временными жилищами «господам из Анауака (долина Центральной Мексики), правителям и жрецам, приезжавшим из дальних городов. Мотекусома оказывал им большие почести, дарил подарки, давал роскошные одежды, драгоценные ожерелья или великолепные браслеты». Наконец, особое здание, Мекатлан, было школой и репетиционным залом тлаписке — музыкантов, которые играли на окаринах или других духовых инструментах во время торжественных церемоний.

Таким представал в своей органичной сложности этот огромный ансамбль высоких и низких построек, башен, стен и крыш, покрытых барельефами, сияющих белизной и яркими красками; там город зародился вокруг камышовой хижины; там же ему суждено было погибнуть под грохот бомбард, в пламени подожженных храмов. Но по мере того как росли город и государство, руководившие ими власти тоже, как боги, сменили бедность на изобилие, а хижины — на дворцы. Каждый император стремился выстроить свое собственное жилище. Ко времени, когда испанцы вступили в Мехико, там еще стоял дворец Ауисотля, построенный к северу от ограды главного теокалли, и дворец Ашайякатля, где они и поселились. Этот дворец, как мы видели, был выстроен напротив Змеиной стены с западной ее стороны. Что до Мотекусомы II, то он жил в большом дворце, который называли «новыми домами» (Casas Nuevas). Его размеры и великолепие привели конкистадоров в изумление и восхищение.

Этот дворец, расположенный к востоку от площади, занимал пространство в форме квадрата со стороной примерно 200 метров. Это тоже был настоящий город с многочисленными воротами, через которые входили пешком или вплывали на лодке. «Несколько раз я вступал в резиденцию правителя, — заявляет один очевидец, — просто чтобы ее увидеть; каждый раз я гулял по ней до усталости и всё же так и не увидел ее целиком». Резиденция представляла собой группу зданий, по большей части трехэтажных, обступивших прямоугольные или квадратные внутренние дворы, отведенные под сады.

Апартаменты монарха располагались в верхнем этаже, как сказано в «Кодексе Мендосы», где также описаны комнаты второго этажа, отведенные правителям союзных городов Тескоко и Тлакопан. В залах первого этажа размещалось всё то, что мы сегодня назвали бы основными институтами государственной власти. Это были верховные суды — гражданский и уголовный, особый суд, рассматривавший дела сановников, обвиненных в преступлениях или серьезных проступках, таких как супружеская измена; затем военный совет, на котором присутствовали главные военачальники; ачкаукалли, где собирались чиновники второго разряда, приводившие в исполнение решения суда; петлакалько — государственная сокровищница, где хранились внушительные запасы маиса, фасоли, зерна и различных продуктов, одежды и всякого рода товаров; «зал кальпишке» (администраторов, которые были обязаны вести учет налогов), то есть финансовый отдел. Другие помещения использовались как тюрьмы — там держали военнопленных или осужденных преступников.

Но кроме этого, множество залов и дворов комплекса соответствовали тому роскошному и утонченному образу жизни, какой вели мексиканские монархи и которому, возможно, старались по мере сил подражать самые высокопоставленные особы. Сюда приходили по вечерам петь и танцевать молодые люди из квартальных школ, а в другом зале находились профессиональные певцы и музыканты, готовые исполнить желание правителя, если тому будет угодно его высказать. Они держали под рукой барабаны и флейты, колокольчики и погремушки, маски, парики, одежду из разных провинций, чтобы удовлетворить любые запросы господина. Здесь же искусные ремесленники занимались резьбой по нефриту, плавили золото или составляли, фрагмент за фрагментом, мозаики из перьев; чуть поодаль в тотокалли («доме птиц») раздавались звонкие трели пернатых уроженцев тропиков; в другом месте рычали в деревянных клетках ягуары и пумы. В садах, где высаживали редчайшие цветы и лекарственные растения со всей страны, в зеркальную гладь обширных водоемов смотрелись утки, лебеди и белые цапли.

У Мотекусомы, пишет Кортес, «был в городе свой дворец, столь чудесный, что почти невозможно передать словами его красоту и величественность. Скажу только, что в Испании нет ничего подобного». Сильно сказано для испанского идальго, пишущего самому императору Карлу! Но описания Берналя Диаса, точность которых гарантирована их наивностью, не менее восторженны.

У нас еще будет возможность вернуться к деталям, которые позволят нам представить, в какой обстановке жили руководители Мексиканского государства. Пока же нам достаточно найти на общей картине города резиденцию властей рядом со святилищами и представить, каковы, вероятно, были удивление и восторг провинциала, индейца с побережья или дальних гор, прибывшего в Мехико и созерцающего лес из пирамид теокалли или бесконечные фасады и террасы императорского дворца. Грандиозный эффект, производимый этими монументами, еще более увеличивался благодаря бесчисленным барельефам, статуям и скульптурам всякого рода, по большей части священным, но иногда и светским, которые украшали здания, заполняли святилища и залы, стояли вдоль стен и площадей. То, что от них осталось и хранится в Национальном музее, несмотря на массовые разрушения в XVI веке, приводит в трепет своим количеством, размерами и совершенством.

Центральная площадь Теночтитлана, как, впрочем, и площади в кварталах, отводилась под рынок. «В этом городе много площадей, — пишет Кортес, — где постоянно торгуют, покупают и продают». Но, добавляет он, «есть и еще один рынок, вдвое больше всего города Саламанки, полностью окруженный аркадами, куда каждый день приходят более шестидесяти тысяч душ, покупают и продают, где можно найти всякого рода товары из всех провинций, будь то продукты питания, съестные припасы, украшения из золота и серебра».

Речь явно идет о центральной площади Тлателолько. Жители этого города всегда слыли особенно склонными к торговле, и после присоединения Тлателолько стал главным торговым кварталом Мехико. «Когда мы прибыли на большую площадь, которую называют Тателулько, — рассказывает Берналь Диас, — поскольку мы никогда не видали ничего подобного, мы были поражены огромным количеством людей и товаров, которые там находились, и порядком и благоустройством, которые царили там во всем». Автор «Краткого сообщения о завоевании Новой Испании» уточняет, что на эту площадь каждый день являлись торговать от 20 до 25 тысяч человек, но каждые пять дней там бывал большой базар, который привлекал от 40 до 50 тысяч посетителей.

Все очевидцы одинаково описывают чрезвычайное разнообразие этого огромного рынка, а также царивший на нем порядок. Для каждого товара было отведено постоянное и ограниченное место, образуя своего рода улицы, «так же, как у меня на родине в Медина дель Кампо, — пишет Берналь Диас, — когда там проводят ярмарки». Здесь продавали золотые и серебряные украшения, драгоценные камни, разноцветные перья, привезенные из Теплых Земель. Рядом смиренно дожидались покупателей рабы: одни — свободные ото всяких уз, другие — в тяжелых деревянных ошейниках; чуть поодаль мужчины и женщины торговались из-за плащей, набедренных повязок и юбок из хлопка и волокна алоэ.

Обувь, веревки, шкуры ягуаров, пум, опоссумов и оленей, сырые или дубленые, лежали ворохами в отведенных для них местах, как и перья орлов, ястребов и соколов. Здесь продавали маис, фасоль, семена масличных растений, какао, перец-чили, лук и тысячу видов овощей и трав; индеек, кроликов, агути, дичь, уток и маленьких жирных собачек, лишенных шерсти и голоса, которыми любили лакомиться ацтеки; фрукты, сладкий картофель, мед, сироп из стеблей маиса или из сока агавы; соль; краски для окрашивания тканей и для письма, кошениль, индиго; посуду из терракоты любой формы и любого размера, калебасы, сосуды и подносы из раскрашенного дерева; кремневые и обсидиановые ножи, медные топоры; строительный лес, доски, брусья, дрова. Древесный уголь, факелы из резинового дерева; бумагу из коры магея{20}, цилиндрические трубки из бамбука, уже набитые, которые сразу можно было курить; всевозможную озерную добычу — от рыб, лягушек и ракообразных до икры насекомых, собираемой на поверхности воды; а еще циновки, сиденья, жаровни…

«Что еще сказать?! — восклицает Берналь Диас. — Там даже продавали, простите за выражение, многочисленные лодки, наполненные человеческими экскрементами, которые крепили веревками на болотах неподалеку от рынка и использовали для дубления кож… хотя, я знаю, найдутся господа, которых это насмешит». Повсюду были невероятные горы товаров, неслыханное изобилие изделий всякого рода, которые окружала плотная толпа (гудящая, но не шумная, что и сегодня свойственно индейским толпам, неторопливая, серьезная), прохаживающаяся вдоль прилавков. На этом рынке «есть дома, подобные лавкам аптекарей, — пишет Кортес, — где продают готовые снадобья, мази и пластыри. Есть лавки цирюльников, где можно помыть и остричь волосы; есть дома, где можно пить и есть за плату». В самом деле, женщины готовили на жаровнях, прямо под открытым небом, и предлагали прохожим блюда из маиса с приправами или сласти на меду с вкусными маисовыми лепешками — тлашкалли, мексиканской тортильей, и аппетитные тамали — сваренные в кукурузных листьях пирожки из маисовой муки, иногда с начинкой из фасоли, мяса и перца-чили.