В последующие дни Волгин не задавал никаких вопросов. В глазах Люция он видел напряжённое ожидание и даже явный страх. Волгину не хотелось причинять неприятности своему врачу, которого он почти полюбил за заботу и ясно выражаемую любовь к нему.
Он решил, и это решение было самым разумным, что все загадки должны рано или поздно разъясниться.
Волгин видел и понимал, что пробуждение от сна, в который погрузила его болезнь, окружено какой-то тайной, которую хотят пока что скрыть. Несомненно, на это были серьёзные причины, и хотя он не знал их, но решил подчиниться людям, так успешно лечившим его и, как он был вполне убеждён, спасшим ему жизнь.
Он хотел понять сам.
В долгие часы вынужденного одиночества Волгин старался свести воедино звенья таинственной цепи событий, происшедших за время пребывания в этом куполообразном павильоне, но ничего связного и хоть отчасти правдоподобного придумать не мог.
Иногда он снова начинал сомневаться в том, что всё происходит наяву. Не является ли это плодом его больной фантазии? Но, когда он высказал Люцию опасения насчёт своего рассудка, тот только засмеялся и, ласково погладив Волгина по плечу, сказал, что со временем он убедится в реальности происходящего.
Особенно часто мысль Волгина останавливалась на загадочной фразе, которую Люций сказал во время их первого разговора. Он хорошо запомнил эту фразу: «У нас есть предположение… оно, правда, почти достоверно, но всё же… вся планета ждёт разрешения загадки».
Что могли означать эти слова?
Какая планета? Очевидно, Земля! Не мог же он попасть на другую…
Он до того запутался, что начал допускать даже подобную фантастическую возможность, но прямо спросить Люция казалось слишком нелепым. Всё же он не удержался и под видом шутки задал такой вопрос, когда к его ложу поставили для очередной непонятной процедуры какой-то прибор или машину совсем уже диковинного вида.
Люций явно не понял шутки и серьёзно ответил:
— На Земле.
Он сказал это таким тоном, как будто считал вопрос Волгина вполне естественным.
«Вся планета ждёт разрешения загадки…»
Загадки его имени. Почему именно имя могло так заинтересовать всю планету? Чем вызвано такое исключительное внимание всей Земли к нему — Волгину?
На этот вопрос он не находил ответа.
Как-то он вспомнил, что читал роман английского писателя Уэллса «Когда спящий проснётся», где описывалось, как человек, заснув на два или три века, проснулся властелином Земли, владельцем всего, что на ней было. Герой романа находился в летаргическом сне.
Может быть, и с ним, Волгиным, произошло что-нибудь подобное?
И тотчас же из глубин памяти всплыло воспоминание. В самом начале болезни в разговоре со старым парижским врачом Волгин спросил, что такое летаргия и как долго она может продолжаться. Профессор тогда ответил, что летаргический сон не может тянуться слишком долго и переходит в смерть, если не наступает пробуждение.
А «летаргия» Волгина, если таковая действительно имела место, должна была быть очень длительной. Иначе оставались необъяснимыми поразительные перемены во всём окружающем, начиная от внешности людей, словно принадлежавших к неведомой доселе «пятой» расе, их одежды, непонятного «русского языка» и кончая архитектурой «павильона» и способов лечения. Всё указывало на то, что Волгин очутился в совершенно ином мире.
Но откуда он мог взяться, этот мир?…
Если даже допустить, что Волгин проспал или находился в бессознательном состоянии чрезвычайно долгое время, всё же оставалось непонятным, почему «вся планета» интересовалась «загадкой» его имени.
Волгин хорошо помнил, что молчаливый утвердительный ответ на вопрос, зовут ли его Дмитрием Волгиным, произвёл на Люция очень сильное впечатление.
Почему предположение, что его зовут именно так, Люций назвал «почти достоверным»? Если в силу длительности бессознательного состояния Волгина его имя было забыто (что казалось невероятным, — в больницах не забывают имён больных), то почему Люций назвал именно это имя, а не какое-нибудь другое? Откуда он его взял тогда?
Волгин пожимал плечами и отказывался понять что-нибудь во всей этой путанице.
Но самым загадочным, безусловно, оставалось помещение, в котором он находился, люди, окружавшие его, и их язык. За несколько лет и даже десятилетий на Земле не мог появиться совершенно новый, неизвестный ранее язык, представлявший собой странную смесь из всех европейских языков.
Люций не мог (или не хотел) разъяснить тайну. Оставалось терпеливо ждать того самого «со временем», которое должно было снять с глаз Волгина тёмную повязку непостижимой загадки.
Прошло несколько недель.
В круглом павильоне, где лежал Волгин, не было смены дня и ночи. В нём всегда было ровное, меняющее свой цвет освещение, создаваемое неизвестными источниками. Больной знал о течении времени только от Люция, который теперь навещал его ежедневно.
Физически Волгин чувствовал себя превосходно. От болезни, едва не сведшей его в могилу, не осталось и следа, если не считать естественных, как говорил Люций, последствий, ещё не ликвидированных. Больше всего изумляло Волгина, что сердце, бывшее причиной болезни, стало, по-видимому, совершенно здоровым.
Он часто спрашивал себя: к какому чудотворцу-врачу он попал? Кто такие Ио и Люций, которые не скрывали, что именно они вылечили Волгина, поставили его на ноги? Почему он раньше никогда не слыхал о существовании докторов со столь странными именами? Где, в какой стране находится это здание?
Люций сказал, что в Советском Союзе, но Волгин не мог ему поверить.
Не хочет ли Люций просто успокоить Волгина, зная, что он русский?
Процесс полного выздоровления, правда, медленно, но неуклонно продолжался. Он был заметен, если можно так сказать, «невооружённым глазом». Способность движения почти совсем вернулась. Волгин мог вставать и ходить, ему разрешали это, но только в те короткие периоды, когда цвет потолка и стен становился белым. Это означало, что они не освещены больше особыми лучами, именно тогда к Волгину входили люди.
Когда освещение, или, как говорил Люций, «излучение», действовало, приходилось лежать под странным покрывалом, которое меняло свой цвет синхронно с цветом купола. Волгин знал от Люция (только он один владел обычным русским языком и только с ним мог разговаривать Волгин), что оно в действительности совершенно бесцветно и предназначено для того, чтобы не пропускать излучения к тем частям тела, которые не должны подвергаться его действию. Волгину объяснили, что если он встанет или откинет покрывало, то причинит себе большой вред, который может свести на нет всё, что было достигнуто раньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});