Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Колесо… ты все понимаешь и ты разговариваешь. Значит ты… живое?»
«Ну, не з-знаю… — донеслось до Васи сквозь ладонь (и сквозь дремоту). — Скорее всего, да… Наверно, все вещи живые, потому что понимают и разговаривают…»
«А почему тогда люди их не слышат?»
«Потому что вещи разговаривают не голосами, а мыслями. Вернее, они излучают незаметные волны, вроде как радио. Но у этих волн не такая длина, как у человеческих мыслей. Только очень редко это длина совпадает. И тогда получается такое… созвучие…»
«У нас с тобой созвучие?» — догадался Вася.
«Да… У вещей между собой созвучие бывает часто, а между вещами и людьми очень редко…»
«Нам повезло.»
«Очень повезло…»
«Колесо, а как тебя зовут?»
«Вот странный вопрос! — удивилось оно. — Так и зовут: «Колесо».
«Но ведь колес много! Можно спутать!»
«Но ведь и Вась много, а тебя все равно зовут Вася…»
«В самом деле… Ну… тогда ты будешь «Колесо» с большой буквы».
Колесо, кажется, обрадовалось:
«Ладно!»
Потом уже начался сон. Вася увидел себя и Колесо не на постели, а на подоконнике. По стеклам звенел крупный солнечный дождь. В каждой капле горела искра. Или даже огонек. Листья тополей отбрасывали зеленые лучи. Даже сквозь стекло пахло свежей тополиной листвой. Капли, словно бубенчики вызванивали знакомый мотив:
День-динь…
И сейчас у Васи сочинилось продолжение песенки:
Днём — гнёмРадугу, словно лук.Ог-нёмСолнце звенит по стеклу…
Это потому, что над мокрыми тополями и вправду зажглась радуга. Очень яркая, из семи чистых красок.
«Радуга похожа на часть колеса, — возбужденно шепнуло Колесо. И даже шевельнулось под локтем у Васи. — Только ее колесо — громадное…»
«Радуга тоже живая?»
«Да…»
«А у тебя с ней есть созвучие?»
«Есть… немножко. Но радуга не разговаривает, а поет. Вернее, излучает музыку. Ведь в музыке семь нот, а в радуге семь красок. Похоже… Вася, ты любишь музыку?»
«Люблю. Только у меня нет слуха…»
«Как это нет, если любишь?» — удивилось Колесо.
«Не знаю…»
«Кто тебе сказал такое, про слух?»
«Один музыкант, профессор.»
«Да ну его! Ты все равно… люби.»
«Ага. Я все равно…»
«Я тоже люблю. У нас на чердаке был старый репродуктор. Он мне играл много-много музыки. Всю, какую запомнил за свою жизнь…»
«У тебя с ним тоже было созвучие?»
«Еще какое! Самое полное!.. Наверно, потому, что мы оба круглые, и у него по краю железный обод…»
«А у нас с тобой… какое?» — осторожно спросил Вася.
«Что «какое»?»
«Созвучие. Тоже полное? Или…»
«Самое полное! Как с репродуктором! Хотя ты и без ободка… Вася…»
«Что?»
«А какую это песенку ты сейчас мурлыкал?»
«А это она у меня сама собой сочинилась!» — И поскольку дело было во сне, Вася не стал стесняться. Звонко спел для Колеса оба куплета.
Колесо сказало, что песенка замечательная. И хотело сказать что-то еще, но испуганно примолкло. И оба они с Васей опять оказались на постели, а в передней слышались голоса.
И все было, почти как вчера. Мама и папа возникли над Васей, чуть не уронив ширму.
— Ну, вот он голубчик! Никуда не делся! Я же говорил!
— Это я говорила! А ты ударился в панику!
— Это ты ударилась! Чуть не в обморок…
— Не мели чепуху!.. Василий, где ты был? Нам с папой позвонили на работу, опять вызвали в школу! Куда ты сбежал с линейки? Ты всех там поставил на дыбы! Учителя хотели звонить в милицию!..
«Так им и надо», — подумал Вася. И сказал, не отрывая щеки от подушки:
— А что я сделал? Уроки кончились, я пошел домой…
— Ты издеваешься, да? Ты должен был спуститься по лестнице! — пуще прежнего возмутилась мама.
— Ничего я не должен, — буркнул Вася. И вытер о подушку нос.
— Ты дал нам слово, — напомнил папа.
— Я дал слово, что поднимусь по лестнице! А что спущусь обратно, не давал! — Вася быстро сел. И оперся о Колесо локтем. — Зачем? Чтобы снова сквозь строй, что ли?! — И вновь заскребло в горле.
— М-да… — сказал папа.
— Что ты хочешь сказать своим постоянным «м-да»? — опять взвинтилась мама.
— Я хочу сказать «м-да»… И еще хочу спросить сына: куда он все-таки исчез после того как поднялся по лестнице?
«Скажи, что прятался в кладовке». — локтем ощутил Вася.
— Я спрятался в кладовке. На четвертом этаже. А когда все разошлись, ушел потихоньку…
— Ты чудовище!.. А что в кладовке, мусорная свалка? Почему ты так извозился и ободрался? Господи, руки, ноги, щеки…
«Еще рубашку не видела», — вздохнул про себя Вася.
— А где ты взял эту ржавую дрянь? Тоже в кладовке?
— На улице…
— Тащишь в дом всякий утиль! Выбрось немедленно!
Вася опять притиснул Колесо к груди.
— Это не утиль, а… — Он чуть не сказал «мой лучший друг». Но понял: мама сразу решит, что сын свихнулся. Небось врача вызовет. — Не утиль, а очень нужная вещь.
— Убери эту «нужную вещь» с кровати!— Мама дернула Колесо, положила на пол, а Васю поволокла в ванную. Принялась умывать и отскабливать, мазать какой-то жгучей шипучкой ссадины. И при этом сообщила:
— Завтра сразу же пойдешь к Валерьяну Валерьяновичу и попросишь прощения.
Отплевывая мыло, Вася сказал:
— Можешь утопить меня прямо в этой ванной. Все равно не пойду.
— Тебя исключат из школы!
— Пусть… Тьфу! Ну, щиплется же!
— Олег, ты слышишь, что он говорит?!
— А? М-да… Яночка, мне надо снова в институт. Ведь меня этим звонком сорвали с дежурства, сегодня во второй лаборатории эксперимент…
Мама сказала, что все это — эксперимент над ее нервами.
Папа тихо исчез.
— Значит, не будешь извиняться? — спросила мама, энергично вытирая Васины щеки жестким полотенцем.
— М-м… Мама, я есть хочу, — вдруг понял Вася.
— А по-моему, ты хочешь моей смерти.
— Не-е! Я тебя люблю, — искренне сказал Вася, потому что учуял в мамином голосе слабинку.
Мама, сжав губы, дала ему молока с мягким калачом.
После еды Вася опять почувствовал, что хочет спать. Побрел к себе. Взял колесо, прогладил, уложил его под подушку. Сбросил мятые пыльные штаны и забрался под одеяло, хотя за окнами еще вовсю светило солнце.
И сон опять навалился на Васю — плотный и ласковый. Снилось что-то непонятное, но не страшное, даже веселое. И так, наверно, было бы до утра, если бы не одно обстоятельство. Это обстоятельство (после большой кружки молока) заставило Васю проснуться и побрести в туалет.
— Вычисти зубы, — сказала в закрытую дверь мама. — Все люди, даже преступники, чистят зубы на ночь.
Вася не спорил. Тем боле, что не был он преступником.
Вернувшись в постель, Вася сунул руку под подушку: «Колесо, ты спишь?»
Колеса там не было!
— Мама, где оно?!
— Что с тобой? Что ты так кричишь? Какое «оно»?
— Колесо!!
— Ты меня с ума сведешь!.. Зачем ты затолкал эту грязь под подушку?
— Это не грязь! Мама! Куда ты его девала?!
— Перестань вопить…
— Куда ты его девала?! — Васю стиснули страх и отчаяние. — Отдай!!
— Я… спрятала его в кладовку. Завтра получишь…
— Нет! Сейчас!
— Прекрати немедленно!
…Ну, а что было дальше, уже известно.
Два следа
Утром никто не вспоминал про вчерашнее. Только мама один раз не выдержала:
— Боже мой, во что ты превратил свою белую рубашку!
Но про то, что Вася должен извиняться перед завучем, ни слова.
После завтрака мама дала Васе его вновь почищенный и отглаженный костюм «сафари» и быстро ушла в свое Аптекоуправление. А папа в Керамический институт — продолжать эксперимент в лаборатории номер два. Вася тут же вытащил из-под подушки Колесо.
«Привет!»
«Дз-з… привет.»
Ночью и рано утром Вася дважды просыпался от страха: а вдруг ему просто приснилось, что Колесо — живое и говорящее? Он стискивал обод и шину и слышал (вернее, чувствовал) сонный ответ: «Дз-з, спи. Не бойся…»
И теперь он уже не удивлялся «колесному» волшебству, а только радовался.
«Давай играть! — предложило Колесо. Конечно, оно ведь было от детского велосипеда, значит, и само по себе с ребячьим характером.
«Давай! — обрадовался Вася. — А как?»
«Садись на пол. Будешь толкать меня от себя, я стану стукаться о стену, отскакивать и катиться обратно!»
Вася послушался. Сел у двери, раскинув ноги, начал хлопать ладонью по шине. Колесо резво убегало, упруго ударялось о стенку над плинтусом и спешило Васе в руки. Но не всегда точно в руки. Порой тыкалось в его ступню или вскакивало на колено с засохшей вчерашней ссадиной. Кажется, оно баловалось. Радовалось резвому движению после долгой неподвижной жизни на чердаке и на свалке.
Простенькая игра, но и Васе, и Колесу было весело. Касаясь шины, Вася ощущал на миг тихий «дзенькающий» смех Колеса.