Читать интересную книгу Научиться быть счастливым - Тал Бен-Шахар

В своей книге «Анархия, государство и утопия» философ Роберт Нозик[29] описывает мысленный эксперимент, позволяющий понять, в чем разница между ощущениями от приема наркотиков, погружающих человека в состояние транса, и переживанием истинного счастья. «Представьте себе, — пишет Нозик, — будто существует особый прибор, помогающий испытать то же, что испытывает поэт, когда сочиняет гениальное стихотворение, или политик, когда приносит людям мир во всем мире, или влюбленный, которому отвечают взаимностью», — одним словом, испытать все, что только душа пожелает. Подобное устройство позволяло бы нам пережить в душе влюбленность и чувствовать себя при этом точно так же, как если бы мы действительно были влюблены. Причем мы бы даже не сознавали, что нас подключили к специальной аппаратуре (то есть считали бы, что мы действительно пребываем наедине с любимым человеком). Нозик задает вопрос: согласились бы мы, будь у нас такая возможность, подключиться к генератору чувств на всю оставшуюся жизнь? Этот вопрос можно задать и по-другому: были бы мы счастливы, если бы нас подключили к такому аппарату до конца наших дней?

Ответ для большинства из нас очевиден — нет. Мы бы не хотели, чтобы на нас навесили провода и навечно подключили к какой-то там аппаратуре, — для нас ведь важны «и сами вещи, а не только то, что мы чувствуем внутри». Лишь немногие из нас полагают, что «единственная важная вещь на свете — это наши ощущения от происходящего». Мы хотим не только получать удовольствие от того, что с нами происходит, но еще и «хотим, чтобы это происходило в реальности». А значит, для счастья нужно нечто большее, чем просто положительные эмоции.

Обхитрить эмоцию, обойти ее причину — хотя бы с помощью технических средств или наркотиков — это эквивалентно жизни во лжи. Будь у нас возможность выбирать между чувствами, которые испытывает выдающийся политик, когда приносит людям мир на земле, — но чувства эти механические, вызванные аппаратным воздействием на организм, — и реальными, хоть и не настолько сильными чувствами из-за того, что нам удалось помочь ближнему, мы, скорее всего, выберем последнее. Все это выглядит так, как если бы в нас был вмонтирован некий внутренний механизм, для нормального функционирования которого необходимо нечто большее, нежели мимолетное чувство, — нам необходимо, чтобы причина наших эмоций имела в наших глазах какой-то смысл. Мы хотим знать, что наши действия производят в мире реальный эффект, а не просто чувствовать это.

В том, что касается эмоций, люди не так уж далеко ушли от животных, а у некоторых высших животных (например, у шимпанзе) эмоциональный мозг устроен точно так же, как у нас. И в этом нет ничего удивительного, ведь если бы не эмоции (или, как это имеет место в случае некоторых животных, ощущения), у нас не было бы никаких побудительных причин что-либо делать, и живой организм был бы не в состоянии поддерживать свое существование. Не будь эмоций или ощущений, животные были бы недвижимы, как бесчувственный робот.

Однако, несмотря на то что в своей способности испытывать эмоции мы ничем не отличаемся от других животных, между нами и ними существует фундаментальное различие. Одной из отличительных особенностей человеческой расы является тот факт, что мы можем размышлять над причинами своих эмоций. Мы обладаем способностью обдумывать свои чувства, мысли и поступки; мы сознаем, что с нами происходит и как это отражается у нас в голове.

Кроме того, мы наделены даром духовности. Оксфордский словарь английского языка определяет духовность как «реальное ощущение значимости чего-либо». Животные не способны жить духовной жизнью; они не в состоянии придать своим действиям какой бы то ни было смысл помимо наслаждения или страдания, которыми для них оборачиваются их собственные поступки.

Когда мы говорим, что кто-то живет содержательной жизнью, мы зачастую имеем в виду, что этот человек ощущает смысл своего существования. Но чего мы порой не в состоянии понять — так это того, что осознание своего предназначения влечет за собой нечто большее, нежели простой акт целеполагания. Если У нас есть цель и даже если нам удалось ее достичь, это еще не гарантия того, что мы ведем сколько-нибудь осмысленное существование. Для того чтобы ощутить, что мы живем не напрасно, необходимо поставить перед собой осмысленные цели.

Мы можем поставить перед собой цель закончить колледж на отлично или купить большой дом, но ощущение пустоты от этого никуда не уйдет. Для того чтобы жить содержательной жизнью, необходимо сформулировать для себя такие цели, которые обладали бы значимостью лично для вас, а не были продиктованы стандартами и ожиданиями общества. Если мы и в самом деле чувствуем, что живем не напрасно, у нас обычно есть ощущение, что мы нашли свое призвание. Как сказал Джордж Бернард Шоу, «истинная радость жизни — приносить пользу ради достижения той цели, которую ты признал достойной».

Разные люди находят смысл в разных вещах. Возможно, мы найдем свое призвание в том, что займемся бизнесом, будем работать в приюте для бездомных, воспитывать детей, лечить больных или производить мебель. Важно, чтобы мы сами выбирали себе цель исходя из наших собственных представлений о нравственности и личных пристрастий, а не пытались соответствовать ожиданиям других. Менеджер по инвестициям, для которого его работа является источником смысла и наслаждения, то есть занимающийся банковским менеджментом по уважительной причине, — живет более одухотворенной и полноценной жизнью, чем монах, который очутился в монастыре по причинам неуважительным и случайным.

Идеализм и реализм

Когда-то я спросил у одного своего приятеля, каково его призвание в жизни. В ответ он сказал, что ему и в голову не приходит размышлять о том, есть ли у него призвание или какая-нибудь высшая цель. «Я не идеалист, — заявил он. — Я реалист!»

Почему-то считается, что реалист — это прагматик, человек, который обеими ногами твердо стоит на земле. А идеалиста считают мечтателем — человеком, который задумчиво смотрит в небо и посвящает все свое время медитации о призвании и жизненной цели.

Однако, противопоставляя идеализм и реализм — живя так, как если бы наши идеалы и мечты были по определению нереалистичны и оторваны от жизни, — мы попадаем в тиски ложной дихотомии и перестаем двигаться вперед. Быть идеалистом — значит быть реалистом в глубочайшем смысле этого слова, то есть хранить верность нашей истинной человеческой сущности. Мы устроены таким образом, что нам необходимо, чтобы наша жизнь имела какой-то смысл. Если у нас нет ни высшей цели, ни призвания, ни идеала, мы никогда не станем по-настоящему счастливыми людьми. Разумеется, я не пытаюсь доказать, что мечтать важнее, чем работать (важно и то и другое), но не стоит забывать об одной очень важной истине, которой пренебрегают реалисты — почти сплошь участники крысиных бегов: быть идеалистом — это как раз и означает быть реалистом.

Быть идеалистом — это значит нести в себе ощущение смысла, который объемлет всю нашу жизнь в целом; но для счастья нам недостаточно воспринимать свою жизнь как абстрактно полную смысла. Нам необходимо обрести смысл еще и на конкретном уровне нашего повседневного существования. К примеру, помимо общей цели создать счастливую семью или посвятить свою жизнь освобождению угнетенных, нам необходимо решать конкретные задачи, имеющие отношение к этим целям, например пообедать с ребенком или принять участие в марше протеста. Зачастую не так-то просто бывает жить одними мыслями о своем предназначении, которое маячит перед нами где-то вдали на горизонте: нам необходимо более конкретное и осязаемое чувство значимости тех дел и занятий, которым мы посвятим себя на следующей неделе, завтра, сегодня после обеда.

Подумайте, что именно придает вашей жизни смысл. Благодаря чему вы ощущаете или сможете когда-нибудь ощутить, что ваша жизнь не напрасна? Какие именно из ваших повседневных дел и занятий наполняют вашу жизнь смыслом?

Как сказал французский философ эпохи Возрождения Мишель де Монтень, «великий и славный шедевр человека — жизнь, посвященная цели». Когда у нас есть предназначение — некая цель, которая определяет наши жизненные ориентиры и наполняет наши разрозненные действия смыслом, — мы перестаем ощущать жизнь как лоскутное одеяло, собранное из каких-то бессвязных обрывков, а начинаем воспринимать ее как шедевр. Всеобъемлющая цель может объединить разрозненные дела и поступки, точно так же как всеобъемлющая тема симфонии объединяет разрозненные ноты. Внутри себя и сама по себе каждая нота ничего особенного не представляет, но она обретает значимость и непреходящую красоту, если становится частью единого целого, будь то музыкальная тема или наше жизненное предназначение.