Читать интересную книгу Гитлер_директория - Елена Съянова

Штурмовики ворвались, и распухший от трех тысяч человек зал оказался способным проглотить и еще пару сотен. От дверей до подиума в конце зала штурмовики оставили проход, и Гитлер пронесся по нему, как спринтер; за ним прогрохотала его команда. От этого вторжения пивная загудела, фон Кар поперхнулся словом и, как потом описывал Гесс, стоял и хлопал глазами, «как ребенок, ни за что ни про что получивший трепку». Спихивать его с подиума Гитлер, конечно, не стал, а вскочил на стул, выпалил из револьвера в потолок и что-то каркнул, чего никто не разобрал. Голос у него сел, пришлось откашляться и повторить для тех, кто не понял. Слова были такие:

— Всем соблюдать спокойствие! В Мюнхене только что произошла национальная революция! Город оккупирован моими войсками. Зал окружен! Господа, — повернулся он к остолбеневшим министрам, — во избежание эксцессов прошу вас пройти, куда вам укажут. Остальным — соблюдать спокойствие! Ждать! Во имя Германии!

И дальше в том же духе. Пока он ораторствовал, Гесс настойчиво сопровождал трех баварских лидеров по проходу и через вестибюль в служебное помещение для «беседы». В это время автомобиль Геринга уже мчался на квартиру Людендорфа, которого нужно было ввести в действие, после того как Гитлер договорится с министрами. Поразительно, но именно это и не составило особого труда. Гитлер говорил с ними не более получаса, после чего все четверо вернулись в зал, и фон Кар, фон Лоссов и фон Зайссер — каждый в двух-трех фразах — выразили ему свою поддержку. Сам Гитлер позже рассказывал, что, как только вошел в помещение, сразу вытащил свой пистолет и объявил, что их здесь трое, а у него четыре пули, что ему терять нечего и что в случае их отказа присоединиться пуль хватит на всех четверых. Потом произошел небольшой торг по поводу регентства, долгов императорской семье и прочих мелочей, после чего все поладили. Сколько тут правды, сколько гитлеровских фантазий, сказать трудно; но аргумент с четырьмя пулями, очевидно, сыграл свою роль.

Затем четверка вернулась в зал, где царила довольно мирная атмосфера, штурмовиков даже начали угощать пивом, и Гитлер произнес еще одну речь, в которой себя назвал «политическим лидером национального правительства», фон Кара — регентом Баварии, фон Зайссера — министром полиции, а генерала Людендорфа — командующим армией. Главную задачу этого этапа революции он обозначил как «наступление на Берлин».

И тут прибыл Людендорф. Вид у него был обиженный; он пытался что-то говорить об «авантюризме», о том, что его «не предупредили»… Но в отношении этого человека расчет был правильным: если бы старого вояку предупредили, он бы отказался окончательно и бесповоротно, а так — словно опять попав в атмосферу боя, риска, опасности, чувствуя поддержку зала, который встретил его появление ревом и рукоплесканиями, генерал Людендорф не смог отступить, покинуть уже казалось бы завоеванные позиции и развернулся грудью к обрушившейся на него стихии. Он заявил, что принимает предложение Гитлера. Снова — буря оваций. Гитлер сияет; министры прослезились; пивная в экстазе.

А знаете, чем занимался в это время интеллигентный юноша Рудольф Гесс? Пока все ликовали, он сидел в сторонке и аккуратно переписывал прочих имевшихся тут в наличии министров и чиновников, которых к нему вежливо подводили обвешанные оружием штурмовики. И никто не заметил, куда эта братия потом вся подевалась: видели только, что Гесс вывел их из пивной, рассадил по машинам и увез.

Так закончился первый день. Была уже ночь. Мюнхен мирно спал, пока ничего не ведая. Пивная устала. Хитрый фон Кар предложил всем разойтись и отдохнуть до утра. Гитлер взял с него слово чести офицера и отпустил.

В начале пути даже гитлеры бывают наивны!

19

Революция — это уравнение со многими неизвестными, и, чтобы пытаться его решать, нужно знать формулы. У путчей тоже свои законы. Вот один из них: всё решают первые десять-двенадцать часов.

За это время, начиная с вечера 8 ноября, Адольф Гитлер не издал ни одного приказа, не занял ни одного правительственного здания… В ночь на 9 ноября вождь занимался отработкой пасов или поз для завтрашних речей, и входившие к нему соратники заставали своего лидера то в мучительной позе руны уруз, когда согнутая спина должна быть горизонтальна полу, а кончики пальцев почти его касаться, то в динамике руны альг, напоминающей хлопанье крыльев, то сосредоточенным в молельной позе руны дагаз. Хотя это лишь то, что видели, и, возможно, в таком важном деле Гитлер выстраивал верные формулы. В эту ночь один Рем попытался действовать: он силами небольшого отряда окружил военное министерство колючей проволокой, выставил пулеметы, а у входа приказал дежурить знаменосцу — Генриху Гиммлеру с черным штандартом СА. Однако на рассвете к министерству начали стягиваться полицейские подразделения, и штурмовики сами оказались в кольце.

А в это время машины с арестованными Гессом министрами петляли по лесной дороге, забираясь все выше в горы. Гесса мучили дурные предчувствия, его раздражали равнодушные физиономии задремавших чиновников, которые, видимо, решили, что все это хоть и плохая, но все-таки игра. До лыжной базы в Бад-Тельце, где Гесс решил спрятать своих заложников, оставалось еще несколько миль. Гесс приказал остановить машины и вывести министров. Он минут пять ходил среди деревьев, своим видом показывая, что подыскивает подходящие ветки, способные выдержать вес человеческого тела. Потом велел всем вернуться в машины и ехать дальше. Министры больше не дремали, на их лицах появилось напряженное выражение. Гесс снова приказал остановиться. И снова начал искать подходящие деревья. В свете фар министры видели, как он и еще двое парней его отряда пробуют ветки, перекидывая через них веревку. Это повторялось несколько раз. Гесс и его ребята так увлеклись своей зловещей игрой, что сбились с дороги, а тут еще одному министру стало плохо с сердцем. Гесс приказал остановить машины, и сам отправился вперед, на разведку. Он проплутал по лесу несколько часов, нашел какой-то домик, долго разговаривал с перепуганными хозяевами, а когда все же вернулся, машин на месте не оказалось. Ребята удрали обратно в Мюнхен — не то испугавшись ответственности, не то по каким-то иным причинам. Гесс остался в лесу один. Когда рассвело, оказалось, что место ему хорошо знакомо по университетским туристическим походам: отсюда было рукой подать до виллы одного из членов «Туле». И Гессу ничего не оставалось, как направиться к нему. Было утро. Розовую дымку между деревьями прошили солнечные лучи, и мох у подножий сосен сверкал, словно кто-то рассыпал по нему бриллианты. Красиво, величественно, спокойно… И одиноко.

А в Берлине уже всё знали. Фон Кар, отпущенный Гитлером под «слово чести офицера», заверил центральную власть в лице фон Секта, что они в Мюнхене справятся с путчистами собственными силами, и фон Зайссер отдал приказ полиции. В «Бюргербройкеллер» поняли, что все уже идет не так, что их предали, что хотя несколько сотен мюнхенцев и собрались на Мариенплац, но серьезной поддержки нет и ждать ее неоткуда. Гитлер рвался на площадь выступать с речами, но Людендорф, хладнокровно и обреченно ждавший развития событий, на которые не мог повлиять, сказал, что болтать больше не о чем, нужно собрать все силы и пройти маршем по городу, чтобы хотя бы продемонстрировать реальную силу СА.

Гитлер и Геринг уныло согласились. Около полудня штурмовики выстроились в колонну и двинулись к Мариенплац. Впереди шли Гитлер, Людендорф, Геринг и Штрейхер. На Одеонплац трехтысячную колонну встретил полицейский отряд из ста человек. Гитлер попытался их агитировать; он стал в балетную позу руны ас, но не успел и рта раскрыть, как раздались выстрелы. Шестнадцать штурмовиков упало замертво; телохранитель Гитлера Ульрих Граф, следуя инструкциям Гесса, навалился на вождя всей своей двухметровой тушей и вжал в мостовую. Рядом лежал белый, как бумага, с выпученными глазами Геринг: кровь текла у него между ног. Трудно сказать, вели ли полицейские прицельный огонь или просто дали залп, но ни одна пуля не задела Людендорфа, и он продолжал идти, насмешливо кривя губы, сквозь ряды полицейских, которые опускали оружие и расступались перед этой крупной прямой фигурой в стальном шлеме — одинокой и трагикомической. Так он шел бы и шел неведомо куда, если бы кто-то из полицейских чинов не предложил ему сесть в машину, чтобы отвести домой.

Гитлера тоже куда-то увезли. Большинство штурмовиков, не услышав приказов, не сделав ни одного выстрела, растерянно озирались: что это?! неужели всё?! «Какое поражение! Какой позор!» — читалось в глазах у всех. Это было 9 ноября.

А уже с 10-го начался перевертыш: кровь, смывшая позор, окрасила поражение в цвет победы. Первой, настоящей, потому что теперь они были мученики; теперь о них узнали.