Читать интересную книгу Правда гончих псов. Виртуальные приключения в эпоху Ивана Грозного и Бориса Годунова - Владимир Положенцев

Порадовало царя другое. Неизвестно как в палаты под вечер пробрался, примчавшийся из Ливонии Федька Басманов. От него еще пахло порохом и стрелецкими обозами. Влетел в палаты вихрем, бросился к кровати, отдернул занавеску. А никого там не обнаружив, застыл столбом.

– Что, чернявый, потерял своего благодетеля? – захихикал Иван Васильевич, сидя на троне за колонной.

– Государь! – всплеснул по-бабьи руками Федор. – Как я рад, что ты в здравии и лепости!

– Какая уж тут лепость, когда воры кругом, извести меня, царя вся Руси, потомка Рюрика вознамерились.

– Кто? Где? – закрутился как ужаленный Басманов, словно «воры» попрятались здесь же по углам. – Дай мне их, растерзаю! Отца родного за тебя не пощажу.

Государь ухмыльнулся, встал с трона, обнял Федора за плечи:

– Отца своего предашь, предашь и царя.

Опричник сглотнул, не зная как реагировать на эти слова. Опустил голову на грудь царя.

– Боялся, что уж живым не застану. День и ночь коней загонял. Как весть получил, сразу сюда.

Государю теперь было не до нежностей, отстранил Басманова, снова уселся на трон.

– Потом. Что там с Ригой?

– Стоим, государь, в 50 верстах. Ежели бы не шведы, давно бы уж взяли. Они по ту сторону, на взморье. Посольство к тебе литовское собирается. Хотят Ливонию-то поделить между ляхами, шведами и нами.

– Что об том думаешь?

– Нам крохи предложат. Не потребно идти на сговор, Сигизмунд с королем Эриком все одно обманут. Меж собой дерутся, а главный враг – мы. Вышибли бы и шведов из Эстляндии, взяли бы Ревель, да сил маловато. Так что надобно делать так, как ты указал Земскому собору – воевать до полной победы.

– Да куда мне, убогому, земству указывать. Ты, Федор, со сродственниками постарался, уговорил.

Басманов зарделся, потупил глаза. Он очень любил, когда его Иван хвалил. А еще когда гладил по голове своими крепкими, длинными пальцами, перебирал ими его черные кудри. Теперь же понимал, что царь не намерен предаваться нежностям. А потому продолжил по-деловому:

– Главное, чтоб хан Девлет Герай опять в спину не ударил. В прошлом году от Болхова-то отступил, а теперь не знамо что учинит. Может, снова на Рязань пойдет, а то стразу и на Москву. Важно, что ты цел.

Царь помолчал, выпил вина.

– Ты, Федька, в слободе останешься. Пока я не вернусь. Следи, чтоб в эти палаты ни одна душа, кроме Малявы не наведывалась. Ни Филипп, ни Темрюковна, никто. Костьми ложись, но не пущай. Все должны быть уверены, что я здесь и тихо отхожу.

Басманов вскинул брови:

– Куда же ты собрался, государь? Возьми с собой.

– Верю тебе, но не надеюсь. Токмо на себя надеюсь. Никто кроме меня жало аспидное не вырвет. В Москву утром в монашеском наряде пойду. Один. Там измену искать стану. И это всё! Как сюда сейчас незаметно пролез, чуть свет меня и выведешь. Маляву я предупрежу. Принеси мне схиму странствующую, она в келье храма Богородицы. Позови сюда сотника Лямова, скажу ему, что в страже теперь ты главный.

– А он-то не проговорится?

– Я ему уже однажды объяснил – ежели пасть откроет, всё его семейство в кипятке сварю. Да ты еще попугай.

– Узнают тебя, государь, и в обличье чернеца.

– Бороду сбрею.

– Как же, инок и без бороды?

– Кому какое дело! Все, уймись, делай что велено.

Ранним утром из потайной калитки Александрова кремля вышел высокий, согбенный монах с надвинутым на лицо черным капюшоном. Он опирался на простую деревянную палку, за спиной его была небольшая дерюжная котомка. Монах быстро обошел стороной село и через овраг, опушкой почти опавшего леса, вышел на дорогу. Здесь он сбавил шаг и уже не торопясь направился в сторону Москвы.

Неожиданные повороты

– Кажись, пожаловали людишки Скуратовские, – потер руки Василий Губов, наблюдая за происходящем на дворе в край окошка. – Ну, да, вон Бакуня, а с ним еще с пяток лбов, что у Малюты на побегушках.

По дороге в Москву Василий с Борисом наметили приблизительный план действий. Несмотря на немалую разницу в возрасте, они сошлись на равных, запросто, и Губов часто ловил себя на мысли, что впервые встретил такого хорошего, умного приятеля. Мало того, он замечал что во многом юный Годунов брал над ним верх, но как ни странно не противился этому. Видимо потому, что Борис не навязывал своего мнения, не выпячивался, а просто говорил по делу более складно и взвешенно. Правда, сам Борис осознавал свое превосходство и не всегда гасил огонь в глазах, когда видел, что новый товарищ дивится его уму. А еще Василия поразила неожиданность в действиях Годунова. О чём-то говорит, а потом внезапно выхватывает из колчана стрелу и пускает её в белку на сосне. И прямо в глаз! Вот ведь чудо, а не стрелок. И когда, у кого научился к четырнадцати-то годам? Ну, если по виду, то ему, конечно, больше. Уже окрепший, сформировавшийся юноша. Или вдруг повернет коня и помчится сломя голову куда-то прочь, а потом вернется с флягой чистой воды из ручья. Предложит в первую очередь Губову. Ловок на коне, как татарин. А еще может неожиданно встряхнуть черные волосы и запеть песню, да так проникновенно и красиво, что даже кромешники у телеги с гробом оборачиваются и начинают одобрительно кивать.

Всего в отряде было десять человек. Все опричники – в шитых серебром кафтанах с траурными повязками на рукавах, с пиками и пищалями за спинами. Двое впереди скорбной повозки, остальные – позади. Встречный народишко кланялся, крестился, ломая шапки. Попадавшиеся по дороге всадники уступали дорогу, недоуменно глядя на процессию. Кого везут с такими почестями? Знать, важного почившего воеводу. Ну и упокой бог его душу.

– Малюта напуган, – говорил Борис. – И озадачен. Он не знает что творится на самом деле в Александрове. Гадает – болен ли вправду царь или прикидывается. Но раз он заварил эту кашу, неважно из каких побуждений, то ужо не остановится. Будет дальше ломать князя Старицкого, подбивать его на новые злодейства.

– А что Старицкий? Он не дурень, – отвечал Василий. – Вон сразу прискакал к царю с доносом на Скуратова.

– Он ведает, что это его не спасет. Все одно Иван Васильевич от него избавится. Рано или поздно. Кроме него Рюриковичей на Руси остаться не должно. Всех боится, в первую очередь братца. И Ивана, сына своего, боится. И Федора младшего.

Государев стряпчий даже остановил коня, резко натянув поводья.

– Что ты хочешь этим сказать? На царя клевещешь?

– Полно тебе, Василий Васильевич. Сам что ли слеп?

– Но… но откуда тебе это, отроку, всё вестимо?

– На конюшне знают всегда больше, нежели во дворце, – усмехнулся Годунов. – И не опротив царя я то говорю, а просто рассуждаю здраво.

Это был единственный случай по дороге в Москву, когда Василий разгневался на Бориса.

Губов толкнул пятками коня в бока, сравнялся с Годуновым.

– Что же теперь он насоветует Старицкому? – спросил он.

– Трудно сказать. Такое, что повяжет князя по рукам и ногам и уже не на шутку. С ядом это так, разминка была – клюнет Владимир Андреевич или нет? Не клюнул. Теперь же другое дело. Царь при смерти и действовать следует незамедлительно. Обоим. Вот в этом они сойдутся. Но для начала Григорию Лукьяновичу зело важно выяснить в каком состоянии государь. Верно ли что помирает али разыгрывает? Зачем дьяка Никитина в Чудов монастырь тащим? Кто его ухлопал? И вот тут-то ему понадобишься ты, Василий Васильевич.

– Не глупее тебя, Бориска, не задавайся, – без злобы ответил стряпчий. – На то и расчет. Я ить царя на то и надоумил.

– Да, но ты не просчитал далее. Так вот к тебе и приедет Малюта, вина привезет с закуской и в чинной беседе станет узнавать от тебя правду? Ага, щас. Он тебя на крюках подвесит и стегать будет до черной крови, пока все до крупицы не выложишь. А потом закопает. Зверь загнан и он уже ни перед чем не остановится. Даже ежели государь окажется в здравии, скажет, что ты – тайный литовский подслушник, ты и убил Никитина, чтобы нарушить планы верного Скуратова по разоблачению царских ворогов. А мертвый ты уже никак не оправдаешься.

– Хм. Действительно умен, Бориска. Токмо и это просчитано. Как Малюта узнает, что я в Москве, так сразу пришлет за мной своих людишек. Наверняка Бакуню.

– Кто он таков, Бакуня? Почему его приблизил Григорий Лукьянович? Расскажи мне о нём.

Бакуня происходил из дворянской семьи Плетневых. Его дядя, тоже Илья, выбился аж в земские бояре, а отец Михаил был сокольничим у царя. Ему помогал сын – птичек покормить и попоить, клетки почистить. Однажды сокол клюнул Михаила в глаз и так неудачно, что тот вытек. Ну лишился ока, подумаешь, многие безглазые ходят и не помирают. А вот Михаил взял и после этого помер. Видно, птичка какую заразу занесла. Вместо него соколами стал распоряжаться Илья. Чином сокольничего, конечно, не удостоили. Но он за этим и не гнался, честно выполнял свое дело и получал положенное жалование – три рубля в месяц новгородками. Возможно, когда-нибудь и стал бы ловчим или даже егермейстером и жизнь его бы также текла спокойно и размеренно при царском дворе. Но вот однажды случилось то, что повернуло её совсем в другое русло. Как-то на охоту вместе государем поехал Григорий Лукьянович Скуратов. Не любил он это времяпрепровождение, а тут надумал. Иван Васильевич пошел к реке Медведице охладиться, а Малюта принялся помогать людишкам накрывать стол на опушке. Рядом суетились дворяне и боярские дети – Вяземские, Головины, Басмановы. И тут из ельника на опушку вдруг выскочил огромный медведь. Всех разом как ветром сдуло, Скуратов же стоял спиной и не видел зверя. Когда люди ему закричали, обернулся, да было уже поздно. Прижал его косолапый к широкому дубу, так что и не увернуться, на задние лапы встал. Еще мгновение и конец бы Малюте, который только начал свою головокружительную карьеру в опричнине. Но тут, как из-под земли вырос Илья Плетнев. Со всего размаху ударил подвернувшейся палкой по голове медведя. Тот опустился на зад, закрутил головой, разбрызгивая желтые слюни. После второго удара, зверь подскочил и опрометью помчался в лес. Малюта вытер взмокший лоб, подошел к Илье.