ладоней, а затем перевернула их, чтобы посмотреть на свои ладони. Она сделала все возможное, чтобы стереть все мозоли наждачной доской и покрыть свои короткие потрескавшиеся ногти краской, но все же вздохнула про себя. Они просто позор.
Она тоже нахмурилась, глядя на свое платье. Она никогда не страдала избыточным весом, но война, похоже, сделала ее еще стройнее, потому что юбка немного свободно облегала талию и бедра. Ни один нормальный человек не обратит на это внимание, но Харди сразу же заметит.
И, конечно же, он это сделал. - Ты выглядишь просто восхитительно, дорогая, - сказал он, когда они встретились в фойе "Дорчестера". Он открыл рот, чтобы заговорить снова, но затем покачал головой. “Ты должна отдать мне это платье утром, чтобы одна из моих швей могла снять его на одну восьмую дюйма в талии и на четверть в бедрах.”
- У вас все еще есть швеи? Что с войной и всем прочим . . .”
Эймис улыбнулся. - О да. Я все еще занимаюсь дизайном коллекций. Но, боюсь, только для американских леди.”
“А как же мы, здесь, в Англии? Почему мы не можем получить ваши платья?”
- Потому что вы не платите долларами, моя дорогая. Страна отчаянно нуждается в них, чтобы вернуть Америке продовольствие и военную технику. Совет по торговле приказал Норману Хартнеллу и мне придумать шикарные проекты, которые можно было бы отправить в Америку. Вообще-то я часто рисую, когда работаю на Бейкер-стрит. Помогает мне думать.”
- А теперь я расскажу вам кое-что о Бейкер-Стрит, что имеет для тебя особое значение. Мы - самое дикое и беззаконное воинство в этой стране. Наша задача - играть грязно, вредить врагу любыми возможными способами и игнорировать все правила. Вот почему чопорные типы из Военного министерства презирают нас. И все же, несмотря на это, а может быть, и благодаря этому, на Бейкер-стрит больше женщин, выполняющих более интересную работу, чем в любой другой отрасли сферы услуг.”
“Когда я пришла к вам в офис, я действительно видела очень много девушек моего возраста.”
- Это место заполнено ими: умными, яркими, молодыми, свирепыми созданиями. Губбинс клянется ими. Но все же ... . . Эймис остановился в нескольких ярдах от двери ресторана, отступил на шаг и стал рассматривать Шафран, как знаток перед произведением искусства. “На Бейкер-стрит, да и во всем Лондоне, нет женщины красивее тебя сегодня вечером.”
Шафран крепче обхватила руками колени, отчаянно пытаясь заставить замолчать ее стучащие зубы. Но она улыбнулась, вспомнив, как чудесно было снова почувствовать себя женственной, избалованной и обожаемой после стольких месяцев работы, войны и смерти. Эймис заказал шампанское и развлек ее веселым рассказом о своей офицерской подготовке.
“Как ты можете себе представить, моя дорогая, они вряд ли ожидали, что портной-фиалка, который был далек от идеала большого, крепкого, мужественного секретного агента, выдержит курс. Но я горжусь тем, что прошел с честью. Я видел свой отчет, как только мне разрешили присоединиться к Бейкер-стрит. - Сказал он . . . Эймис поднял голову, как шекспировский актер, собирающийся произнести монолог, и произнес нараспев: “Этот офицер гораздо крепче физически и умственно, чем можно было бы предположить по его довольно благородной внешности.’”
Шафран хихикнула.
- Я знаю! - Воскликнул Эмис преувеличенно изнеженным голосом. “Я могу сказать, что был глубоко уязвлен. Честное слово, дорогая . . . Благородная? - Это я!”
Он позволил смеху Шафран утихнуть, а затем вернулся к своему рассказу. "Он обладает острым умом и обилием проницательности.’ - Я не возражал против этого, как ты можешь себе представить. Во всяком случае, он заключил, что " его единственным недостатком является его благородная внешность и манеры . . .’”
Он взглянул на Шафран “ " я знаю, дорогая, почему он снова стал таким отвратительным? Но в конце был приятный поворот:". . . и они имеют тенденцию к снижению.’”
“Ну, я думаю, что так оно и было. Одна вещь, которую кутюрье действительно понимает, - это понятие comme il faut. В армии надо быть мясником, и на этом все кончается.”
•••
Шафран все глубже погружалась в воспоминания о том счастливом вечере. После ужина Эмис пригласил ее на танцы в Посольский клуб на Бонд-стрит. В полудреме, между сном и бодрствованием, она вспоминала, как чудесно было быть под руку с Харди Эймисом, носить ее прекрасное шелковое платье и танцевать фокстрот, зная, что ей не нужно беспокоиться о том, чтобы отбиться от неуклюжего пасса, потому что он никогда не попросит ничего, кроме танца и целомудренного поцелуя.
Дверь ее камеры с грохотом распахнулась. Вошла приземистая уродливая женщина с топором, одетая в мужской комбинезон, с поясом, натянутым на ее широкой талии, и бросила к ногам Шафран связку грязных тряпок.
- Надень это!- она залаяла.
Шафран потянулась за тряпьем, которое оказалось халатом из мешковинытусклого, бледно-серого цвета. Спереди виднелись коричневые отметины.
- Пятна крови, - сказала женщина. “Они не отмываются.”
Шафран натянула халат через голову и просунула руки в короткие рукава. Материал был шершавым на ее коже. "Это наименьшая из моих проблем", - подумала она.
Женщина повернулась в сторону коридора, который проходил мимо камеры,и крикнула:-”Заключенный готов!"
-
Вошли двое солдат. Один из них протянул женщине кусок черной ткани, который она заткнула за пояс. Затем он дал ей пару наручников.
- Руки!- скомандовала она.
Шафран вытянула вперед руки, сцепив запястья, и даже не попыталась сопротивляться. Отныне ее целью было быть как можно более пассивной и молчаливой: ничего не давать врагу.
Женщина сняла с пояса черную ткань. Шафран увидела, что это был капюшон, и следующее, что она поняла, это то, что он был надет на ее голову, закрывая ее лицо и оставляя ее слепой.
Она почувствовала, как женщина схватила ее за плечи и развернула к двери.
- Иди пешком!”
Шафран сделала несколько шагов вперед, опасаясь, что ударится о стену или дверной косяк.
- Стой! Левый поворот! Иди же!”
Команды продолжались, когда Шафран вывели из подвала дома на холодный открытый воздух. Она ощутила холодные камни под босыми ногами, потом болезненную крошку гравия, а потом длинную полосу замерзшего дерна. Ледяной ветер пронизывал ее халат, как будто она все еще была обнажена. Она уже много часов