Читать интересную книгу Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

за мзду.

Что совесть всюду вышла,

Зато разврат в ходу.

Пусть бесятся ханжи —

Сорви личину лжи!

Когда же всем по чину

Воздашь перед толпой,

Пускай кинжалом в спину

Пырнет тебя любой:

Ведь двум смертям не быть,

И душу – не убить!

Из поэмы «Океан к Цинтии»[1]

К вам, погребенным радостям моим,

Я обращаю этот жалкий ропот,

Тоскою и раскаяньем казним,

Погибельный в душе итожа опыт.

Когда бы я не к мертвым говорил,

Когда бы сам я, как жилец могилы,

В бесчувствии холодном не застыл —

Взывающий к теням призрак унылый,

Я бы нашел достойнее слова,

Я бы сумел скорбеть высоким слогом;

Но ум опустошен, мечта мертва —

И в гроб забита в рубище убогом…

Там, где еще вчера поток бурлил

Во всей своей мятежной, вешней силе,

Осталась лишь трясина, вязкий ил:

И я тону в болотном этом иле.

У нивы сжатой колосков прошу —

Я, не считавший встарь снопов тяжелых;

В саду увядшем листья ворошу;

Цветы ищу на зимних дюнах голых…

О светоч мой, звезда минувших дней,

Сокровище любви, престол желаний,

Награда всех обид и всех скорбей,

Бесценный адамант воспоминаний!

Стон замирал при взоре этих глаз,

В них растворялась горечь океана;

Все искупал один счастливый час:

Что Рок тому, кому Любовь – охрана?

Она светла – и с нею ночь светла,

Мрачна – и мрачно дневное светило;

Она одна давала и брала,

Она одна язвила и целила.

Я знать не знал, что делать мне с собой,

Как лучше угодить моей богине:

Идти в атаку иль трубить отбой,

У ног томиться или на чужбине,

Неведомые земли открывать,

Скитаться ради славы или злата…

Но память разворачивала вспять —

Грозней, чем буря, – паруса фрегата.

Я все бросал: дела, друзей, врагов,

Надежды, миражи обогащенья, —

Чтоб, воротясь на этот властный зов,

Терпеть печали и влачить презренье.

Согретый льдом, морозом распален,

Я жизнь искал в безжизненной стихии:

Вот так телок, от матки отлучен,

Всё теребит ее сосцы сухие…

Двенадцать лет я расточал свой пыл,

Двенадцать лучших юных лет промчалось.

Не возвратить того, что я сгубил:

Все минуло, одна печаль осталась…

Довольно же униженных похвал,

Пиши о том, к чему злосчастье нудит,

О том, что разум твой забыть желал,

Но сердце никогда не позабудет.

Не вспоминай, какой была она,

Но опиши, какой теперь предстала:

Изменчива любовь и неверна,

Развязка в ней не повторит начала.

Как тот поток, что на своем пути

Задержан чьей-то властною рукою,

Стремится прочь преграду отмести,

Бурлит, кипит стесненною волною

И вдруг находит выход – и в него

Врывается, неудержим, как время,

Крушащее надежды, – таково

Любови женской тягостное бремя,

Которого не удержать в руках;

Таков конец столь долгих вожделений:

Все, что ты создал в каторжных трудах,

Становится добычею мгновений.

Все, что купил ценою стольких мук,

Что некогда возвел с таким размахом,

Заколебалось, вырвалось из рук,

Обрушилось и обратилось прахом!..

Стенания бессильны пред Судьбой;

Не сыщешь солнца ночью в тучах черных.

Там, впереди, где в скалы бьет прибой,

Где кедры встали на вершинах горных,

Не различить желанных маяков,

Лишь буйство волн и тьма до горизонта;

Лампада Геро скрылась с берегов

Враждебного Леандру Геллеспонта.

Ты видишь – больше уповать нельзя,

Отчаянье тебя толкает в спину.

Расслабь же руки и закрой глаза —

Глаза, что увлекли тебя в пучину.

Твой путеводный свет давно погас,

Любви ушедшей жалобы невнятны;

Так встреть же смело свой последний час,

Ты выбрал путь – и поздно на попятный!..

Пастух усердный, распусти овец:

Теперь пастись на воле суждено им,

Пощипывая клевер и чабрец;

А ты устал, ты награжден покоем.

Овчарня сердца сломана стоит,

Лишь ветер одичало свищет в уши;

Изорван плащ надежды и разбит

Символ терпенья – посох твой пастуший.

Твоя свирель, что изливала страсть,

Былой любви забава дорогая,

Готова в прах, ненужная, упасть;

Кого ей утешать, хвалы слагая?

Пора, пора мне к дому повернуть,

Мгла смертная на всем, доступном взору;

Как тяжело дается этот путь,

Как будто камень вкатываю в гору.

Бреду вперед, а сам назад гляжу

И вижу там, куда мне нет возврату,

Мою единственную госпожу,

Мою любовь и боль, мою утрату.

Что ж, каждый дал и каждый взял свое,

Наш спор пускай теперь Господь рассудит.

А мне воспоминание ее

Последним утешением да будет.

Проходит все, чем дышит человек,

И лишь одна моя печаль – навек.

Томас Лодж

1558–1625

Сын дворянина, одно время бывшего лорд-мэром Лондона. Получил образование в Колледже Троицы в Оксфорде, учился в Линкольнз-Инне. Как и многие другие студенты этой юридической школы, поддался искушению писательства. Автор ряда романов в изящном, «эвфуистическом» стиле, пересыпанных стихами, и поэмы «Метаморфозы Сциллы» (1589), повлиявшей на «Венеру и Адониса» Шекспира. В промежутке между писанием книг успел послужить солдатом и принять участие в экспедиции в Южную Америку.